Алексей, наблюдая из засады, не мог не отметить, что Галя в совершенстве овладела искусством общения с властью.

Галя умело балансировала на той грани, когда власть не считает себя оскорбленной чрезмерным фрондерством, но и не теряет интереса к диалогу ввиду полной ничтожности контрагента. Короче, вела себя, как представитель творческой интеллигенции на вручении ордена в Кремле: тонко шутила, мелко хамила и давала себя погладить.

Но на флирт сегодня власть не реагировала, науськанные Алексеем сержанты упорно гнули свое. Гале пришлось достать паспорт. Пока один сержант сосредоточенно изучал документ, второй, поддавая носком бутса по ящику, требовал прекратить незаконную торговлю. Долго провоцировать Галю не пришлось.

До Алексея долетел свербящий крик:

— Тай пышлы вы уси у сраку!

Сержанты дружно сделали страшные лица.

Далее общение народа с властью пошло на шипящих, злых тонах, что, как известно из школьного курса истории, приводит либо к Девятому января, либо к Седьмому ноября. В зависимости от того, даст власть слабину или нет.

У старшего сержанта хватило государственной мудрости, политической воли и чувства собственного достоинства, чтобы пресечь бунт в самом зародыше. Решительно, показательно жестоко и поучительно. Недрогнувшая длань закона порвала бумажку о регистрации и посыпала голубенькими клочками помидоры. Свершился акт гражданской казни — Галина Нечепорюк перестала существовать. Осталось только нечто, неизвестными путями проникшее в Москву и подлежащее высылке за ее границы.

Галя, до этого голосом заглушавшая поток машин на Ленинградке, онемела и сникла.

Сержанты торжественным маршем проследовали в переулок, перешли на прогулочный шаг и продефилировали мимо киоска. Алексей показал им на бутылки пива. Сержанты засветились лицами, поправили на груди автоматы и шагнули в тень от киоска.

— Молодцы, ребята! Освежитесь.

— Да нам еще до вечера служить, — с крестьянским смущением попробовал отказаться тот, что был по возрасту младше. И судя, по худобе, служил недавно.

— Я не настаиваю. Можете заныкать в кустах, после смены хлебнете.

— Прокиснет. — Старший и более упитанный сержант взял бутылку, сковырнул пробку о стальную дужку приклада. Жадно присосался к горлышку. Оторвавшись, выдохнул:

— Эту Галю надо еще на бабки поставить! Совсем оборзела. Думает, если сосет у капитана из сорок восьмого, то ей все можно.

В его голосе Алексей уловил нотку неуверенности. Как ни крути, а ребята подставились. Оказали услугу оперу угро со своей «земли», это хорошо. Но и капитан милиции, вроде, не чужой, а по неписаным правилам баб своих обижать не рекомендуется. А вдруг капитан решит буром попереть за бабу свою? На кого он наедет? Правильно, на товарищей сержантов, тварей мелких и безответных.

— Нет у Гали больше «крыши», — успокоил его Алексей. — Сгорел кэп, разве не слышал?

— А че было-то? — Глазки сержанта вспыхнули интересом.

— Спецура его на взятках приняла.

— Да иди ты! — выдохнул сержант, в суеверном страхе забыв про субординацию.

Промочил пересохшее горло жадным глотком пива. Крякнув, вытер губы ладонью.

— М-да. Не повезло, — заключил он.

При этом сержант, повернувшись, послал долгий взгляд Галине. Так тигр оценивающе и влюблено поглядывает из кустов на обреченную козочку.

Алексей выглянул из-за плеча сержанта. Галя уже пришла в себя и на двух славянских языках разом материла Москву и ее краснознаменную милицию. Соседки внимали сочувственно, даже кивали, но расстояние, как от прокаженной, все же увеличили. В стройной шеренге торговок, там, где стояла голосящая Галя, образовалась брешь.

— Все, мужики, мой выход!

Алексей сосредоточенной походкой спешащего по своим делам москвича вынырнул из переулка, уткнув взгляд в асфальт, и пошел прямо на Галю. Расчет строился на том, что именно она должна была его узнать, а не он ее.

И, конечно же, она его узнала. Бросилась из шеренги, ухватила за рукав… И попалась. Потому что нарушила третью заповедь из великой триады: «Не верь, не бойся, не проси».

— Леша! Алексей… Уж не помню, как по отчеству. Здравствуйте!

Алексей выдержал паузу, играя недоумение.

— А, Нечепорюк! Привет. Что это ты с белья на помидоры перешла? Докатилась!

Гала стрельнула плутоватыми глазами, придвинулась ближе, коснувшись высокой грудью локтя Алексея. Затараторила малороссийской скороговоркой:

— Тай, а шо остается! Гроши ж надо зарабатывать, товарищ капитан. Вы капитан или майор, я что-то не запомнила? Не майор, нет? Так будете майором. Вон какой красивый и статный. А помидоры, они хорошие, не смотрите, что мягкие. Сорт такой. Полезная вещь, витамины… — Она напустила в глаза влаги, всхлипнула. — Что ж ваши это творят, Леша, а? Как хотят, так и измываются.

— Кто? — строгим голосом спросил Леша.

— Да двое тут только что ходили. — Она смазала себя по плечу двумя пальцами. — С лычками, не знаю, как то звание называется. Но не офицеры, нет. Говорят, давай денег. А что я им дам? Много на тех помидорах проклятых сделаешь?! Я им говорю, завтра за два дня отдам, а они — давай сейчас.

— А-а! — разочарованно протянул Алексей. — Я думал, тебя опять грабанули.

— А что, нет? — возмутилась Галя. — Тогда тот ирод чуть ножом не изувечил. На триста гринов товару унес. Тай, вы же заяву мою читали, я всю правду написала. Трусы те, тьфу, срам один — резинка да кружева лоскуточек. А стоят такие деньжища! Франция, родные, ага. С этикеткой и сертификатом, все по-честному. Триста долларов на круг получается, можете у кого хотите спросить. Ага, Арсен потом говорит, отрабатывай, как хочешь. Представляете, мне, честной женщине, такое сказать!

— Отработала?

Галя тяжко вздохнула, грудь угрожающе натянула кофточку.

— А что оставалось делать? Поехала с ним в баню. Тю, в сауну… Три дня потом плевалась. — Для пущего эффекта она сплюнула себе под ноги.

— Вот какие детали всплывают! — подсек Алексей. — В заявлении писала, что товар твой, а получается — Арсена.

— Ой, Леша! — Натруженная ладонь легла под левую грудь. — Ты меня уморишь. Так этот урод черножопый сразу сказал, пиши кому хочешь, а меня в ментовские, простите, дела не втягивай. Я и написала, что товар мой. Думала, вы того гада быстро заарестуете. Товар вернет или денег с него снимем. Я бы и с Арсеном рассчиталася, и вас всех отблагодарила. А вон как оно вышло. — Галя всхлипнула. — Арсен выгнал. Как отработала, тьфу, чтоб он сдох, так и послал. Говорит, иди к своим ментам. А что вы мне, родня? Помидорами, вот, теперь торгую. Не свои, нет. Подругу подменяю. А тут еще регистрацию эти говнюки порвали.

— Вот так взяли и порвали? — вполне натурально усомнился Алексей.

— Ну, а я что говорю! — добавив в голос склочных ноток, воскликнула Галя. — Порвали сволочи! Шоб им повылазило! Говнюки проклятые. Говорят, катись отсюда. А я им — куда я отсюда пойду? А они — на фиг! И порвали.

Она протянула на ладони четыре дольки голубого бланка.

— А кто это видел?

Алексей посмотрел по сторонам. Брешь между Галей и соседками сама собой увеличилась.

— Свидетели есть? — чуть громче спросил Алексей.

Не без злорадства констатировал, что в брешь между Галей и соседками теперь может свободно проехать машина.

Он ждал, пока Галя не изобразит на лице полную покорность судьбе и воли представителя власти. Ладонь ее свернулась, как лист под палящим солнцем, спрятав голубые обрывки временного пропуска в московский рай.

— Ну чего страдаешь? Бери своего жениха, тащи в паспортный, пусть новую регистрацию сделает. Делов-то на пять минут. А ты тут вой на весь район поднимаешь.

У Гали на лице проступила готовность завыть белугой. Но, сориентировавшись, она сменила смертную тоску на заговорщицкую улыбочку.

— Тай, какой там жених, Леша! Одна видимость, — отмахнулась она. — Он же что у меня учудил? Выпил с дружками какой-то политуры, чи шо, я не знаю. Будто я ему, поганцу, нормальной водки не даю. Вот ж сволочь! В больнице сейчас. В этой, Боткинской. Это вон там, на двадцать третьем трамвае.