– Зачем?! – с яростью воскликнул он. – Откуда мне было знать, что у вас свидание?

Бенц видел, как пульсировали жилки у нее на висках, как вздрагивали щеки. Бессвязные, беспомощные вопросы выдавали ее смятение и усилия, которые она прилагала, чтобы сосредоточиться и справиться с потрясением. Да, перед ней не кто иной, как Бенц! Теперь она смотрела на него с испуганной, блуждающей улыбкой, как внезапно разбуженный лунатик.

– Почему вы не предупредили меня?

– Я не сомневался в вашей порядочности.

– Боже мой, Эйтель!.. – воскликнула она, словно впервые осознав весь ужас положения.

Это был стоя отчаяния, полный безнадежности. Никогда в жизни ее не заставали врасплох, никогда еще она не чувствовала себя столь виноватой и униженной. А Бенца словно прорвало: его ревность и гнев обрушились на нее потоком грубых и жестоких слов. Он закричал, и она вздрогнула. Охваченная ужасом, она вскинула руку, прося его говорить потише, и прикрыла дверь. Конечно, Лафарж давно прислушивался к разговору, хотя они и говорили по-немецки.

– Не бойтесь, – вполголоса с горечью сказал Бенц. – Я не испорчу вам роман.

– В соседней комнате французский офицер, – прошептала она.

– Французский! – саркастически расхохотался Бенц. – А здесь, перед вами, немецкий, а до немецкого был австрийский…

Из груди у нее вырвался долгий, мучительный вздох.

– Я вас оскорбил? – злобно спросил Бенц. – Быть может, вы хотите убедить меня в этом?

По ее телу пробежала судорога, которая могла вот-вот перейти в безудержные рыдания. Сжатой в кулак рукой она придавила губы.

– Он не должен знать, что вы здесь, – пробормотала она сквозь слезы.

– Разумеется, – презрительно заметил Бенц. – Именно поэтому я попрошу вас закрыть дверь гостиной. Я поднимусь на чердак.

– На чердак?…

– Да, там моя шинель и фуражка.

– Что вы задумали?

– Не будь вы столь циничны, вы бы не спрашивали.

Она смотрела на него широко открытыми глазами.

– Не бойтесь, – сказал Бенц. – Я уйду отсюда.

– Но вы в военной форме!..

– К счастью, да.

Она озадаченно поглядела на него. Теперь она уже могла рассуждать, и истинное положение вещей постепенно доходило до ее сознания.

– Что это значит? – испуганно спросила она.

– Вы слишком ограниченны, чтобы понять.

Наступило молчание.

Сомкнув брови, она в раздумье уставилась на ковер.

– Ограниченна?… – прошептала она, медленно подняв глаза.

Бенцу показалось, что он увидел в них сочувствие – сочувствие, нежное и полное отчаяния, и он невольно раскаялся в своих словах. Но если она наконец догадалась, что он дезертир, поняла ли она, какая участь ждет его?

Бенц встал и подошел к столу налить себе ликеру. Только алкоголь мог заглушить невыносимую боль пережитого.

Сдавленный вскрик, тихий и оборвавшийся – крик существа, глянувшего в лицо смерти, – заставил его вздрогнуть и обернуться к Елене. С застывшим, побелевшим лицом она смотрела на лежащий на столе пистолет. Бенц видел, как ужас снова охватывает ее. Очевидно, она так испугалась, что на лице ее не осталось и следа от сочувствия, а лишь отвращение и страх. Она поняла, на какую жертву он шел ради нее, поняла, что за коварную измену ее ждет месть. Осознавала ли она низменность своих страстей, беспредельный эгоизм, которые разбивали еще одну человеческую жизнь? Час возмездия настал!.. Так, наверно, думала она, и панический страх охватывал ее все сильнее…

– Вы не имеете права убивать его! – еле вымолвила она.

– Конечно, – с готовностью согласился Бенц. – И вас тоже.

Бенц не сделал даже движения, чтобы положить пистолет в карман. Он чувствовал, что в этот напряженный миг лучше не трогать оружие и не доводить ее до безумия.

– Не имеете права!.. Не имеете права!.. – твердила она, задыхаясь и словно призывая на помощь какую-то высшую, неземную справедливость.

Полное бездействие Бенца – он даже не налил себе ликера – в какой-то степени вернуло ей самообладание. Как всякое живое существо, попавшее в смертельную опасность, она попыталась бороться, искать какой-то выход. Но увы! Она сперва подумала о Лафарже, не о себе!.. С внезапной самоуверенностью, которая не насторожила Бенца, потому что он увидел в ней порыв воли к жизни, Елена прибегла к хитрости.

– Вы думаете, что этот человек мой любовник?… – проговорила она, стараясь скрыть дрожь в голосе.

– Разве нет? – презрительно спросил Бенц.

Он находился в состоянии полной безнадежности, когда всякое усилие мысли, чтобы оправдать Елену, казалось ему тщетным.

Обескураженная тем, как он встретил ее слова, она благоразумно отступила, поспешно сказав:

– Пока нет.

Сказала ли она правду? Французы вступили в Софию всего три дня назад. Казалось невероятным, чтобы за это время Елена и Лафарж сблизились настолько, что сегодняшнее свидание было уже не первым. Впрочем, что из того, если обстоятельства, а не сердце сдерживали ее перед порогом измены! И даже если это мимолетное увлечение, разве сохранит она прежнюю любовь? Неужели в ней не заговорит совесть?

Бенц молчал.

Осмелев, она подошла к нему и обвила его шею руками. О, как ясно почувствовал Бенц усилие, с которым она прижалась к его лицу, ощутил холод ее рук, коварство ласки, за которой прятался жалкий, подлый страх, и вместе с тем ту извечную власть женского тела, которая чуть было не сломила его сопротивление, не будь притворство Елены столь оскорбительным.

Бенц грубо оттолкнул ее и ударил по щеке. Ударил п устыдился, словно обидел слабого, беспомощного ребенка.

Елена отшатнулась с криком изумления и схватилась за щеку. Лицо ее загорелось гневом – тяжелым азиатским гневом, который, если не вспыхивает тут же, вскоре принимает облик вероломного мщения. Губы ее сжались, ноздри вздрагивали… Бенц никогда бы не подумал, что эти прекрасные глаза с мягкими золотистыми бликами могут так сузиться в злобном прищуре. И даже в эту роковую минуту он не мог не восхититься ею: нежная, как ангел, или злая, как фурия, она оставалась прекрасной.

Бенц понимал: теперь между ними все кончено. Перед ним стояла неведомая ему Елена. Страх ее исчез, глаза светились отчуждением и угрожающей решимостью. Что она собиралась предпринять? Пока Бенц раздумывал, мог ли Лафарж услышать ее вскрик, гнев Елены переплавлялся в холодную, рассудочную ненависть. Бенц, удрученный и пассивный, лишь наблюдал за ней и пытался рассуждать. Он понимал, что она в приступе гнева подыскивает слова, готовясь перейти к действию, чтобы тотчас отомстить за пощечину. Глаза ее словно примерялись к Расстояниям в комнате. Но Бенц понял, что другое, более возвышенное чувство удерживает ее. Она боялась за Лафаржа!.. Она полагала, что Бенцем руководит логика ревности, и была уверена, что жизнь Лафаржа в опасности. Она искала выход, искала возможность спасти Лафаржа и готова была ради этого обратить всю ненависть Бенца на себя. Не была ли она уверена, что приносит в жертву свою собственную жизнь? Да, в этой женщине было нечто такое, думал Бенц, перед чем земная справедливость бессильна осудить ее или оправдать.

Бенц потянулся к пистолету с единственной целью убрать его со стола и положить в карман, чтобы у нее перед глазами не маячил призрак убийства. Но едва он успел взять пистолет, как она с отчаянным криком бросилась к двери, заперла ее и, вытащив ключ, швырнула его в противоположный угол комнаты. Бенц был ошеломлен стремительностью ее действий и не сразу понял смысл ее поступка. Но в следующий миг понял.