— По воде?

Вместо ответа Гес углубил связь с "морем и потоком", сделал сам-не-знаю-что, через Тиива подхваченное от Ворона, и шагнул на упруго промявшуюся водную гладь.

— Только не отходите от меня, сай. Иначе "лист" не выдержит.

— Понятно.

У бега по воде оказались свои особенности. Если бы Гес хоть раз в жизни видел, как катаются на коньках, он бы знал, с чем это сравнить. Но о коньках он не знал ничего и мысленно окрестил движение по упругой "плёнке" моря "бегом водомерки".

— Странно, — сказал Пламенный, когда они успели удалиться от берега йома на два. — Я бы поклялся, что разум, к которому мы движемся, находится чуть левее, в трёх, самое большее пяти тысячах шагов. Чуть левее и… немного вниз.

— Чего же в этом странного?

— Вода — не та стихия, — Владыка помедлил. — Может быть, существа, развившиеся на суше и только потом… но Вселенная бесконечна. И что мы знаем о ней?

Когда позади осталась ещё тысяча шагов, он заметил без явной связи со сказанным раньше:

— Зря мы здесь задержались.

…Пламенный оказался прав. Мысли обитателя морских глубин были похожи на самый низкий бас, медленный, тягучий. Эхагес слышал их не "ушами" и даже не "пальцами", а как будто спинным мозгом. Одинокий голос из холодной бездны был сродни стихии, породившей его. Попытки Владыки как-то достучаться до поющего бесконечную ленту раздумий не возымели результата — и два странника покинули мир моря и джунглей, не став настраиваться на него.

Возвращаться сюда? Зачем?

Горы. Воды. Степи. Леса и льды. Пустыни и болота.

Калейдоскоп миров.

Остановка, остановка, остановка. Недолгий отдых — и снова поиски.

Дни и ночи, отсчитываемые только по внутренним ощущениям, так как в пути день и ночь сменяют друг друга иногда по несколько раз в минуту. Свет или тьма — какая разница?

Вперёд!

Наверно, проще было бы найти одну-единственную песчинку в куче песка. У кучи хотя бы есть строго определённый объём, а песчинок в ней много — но в сравнении с числом миров это "много" превращается в пустяк.

Позже из их лихорадочных метаний Эхагесу вспоминалось лишь самое яркое.

…Небо — бездна. Упасть в него страшно и сладко. Диск солнца в сухом воздухе кажется косматым, свирепым. В правильном кольце нерукотворных стен, выщербленный край которых вздымается выше иных гор, лежат белые кости развалин. От края до края, плотно, без просветов, на десятки йомов — руины, руины, руины…

…Звёздная ночь. Холмы. Шепчущий лес. В небе — полная, почти слепящая, серо-синяя луна размером с ладонь. Где-то далеко-далеко во тьме неведомый зверь выводит фугу тоски. Голос его похож то на трубу, то на ослабевшую струну, то на детский плач. А вверху, по чёрному бархату ночи, осыпанному серебряной крошкой, вместе с ветром плывут облака — и невесомые островки деревьев-кочевников…

…На очередном привале мир тонет, погружённый в молочный туман. Свет ровен, звуки глухи, усталость плещется под черепом, словно старое вино. Костёр прогорел до углей, и ужин съеден, но спать нельзя: вокруг бродят хищники, их голод царапает твою душу, слишком опустошённую для страха. Неподвижный Владыка погружён в состояние, заменяющее ему сон. И вдруг порыв ветра раздёргивает пелену серой мглы. Нежданной аркой над очистившимся миром вспыхивает тройная радуга. Свет…

…Полумрак. Вокруг замшелого валуна, лежащего на вершине пологой горы, ведут хоровод невысокие создания, большеглазые, трёхпалые. Ты и Владыка стоите рядом, ждёте. Высокие голоса большеглазых взмывают, опускаются, скрещиваются и звенят; сила поднимается вокруг, стягивая кожу пощипывающим холодком, разливается в воздухе розовым мерцанием. А вовне, отодвинутая в сторону танцующим колдовством большеглазых, ярится великолепная в своём неистовстве сухая гроза. Шквал за шквалом пригибают покорную траву, бьются в беззвучной агонии сиреневые, алые и белые молнии. Большеглазые танцуют всё быстрей, и магия расправляет крылья…

…Создание, похожее на оперённого золотом Свободного, танцует в вышине. Петли, петли, изгибы тела, облитого тонкой металлической бронёй. Танец творит красоту, танец творит тайну; и пробиваются из ровного поля тёмных трав — распускаясь, подставляя небу и крылатому свои головки — белоснежные цветы. Звёзды, рождённые землёй…

А потом случай привёл странников в ещё один мир, населённый людьми. Гес предложил остановиться на отдых чуть раньше, не покидая его. Пламенный согласился.

Ни один из них не догадывался, как суждено закончиться этой остановке.

В пространстве своего сна Эхагес, как и наяву, лежал на спине, раскинув руки в пряно пахнущих травах. Только во сне на нём не было надоевшей формы стража, которая давно уже не была такой чистой и аккуратной, как в покоях Владыки в Столице. Снаружи неба не было видно за дерюгой низких туч, но под закрытыми веками сквозь редкие облака ласково щурилось солнце. Тепло светила гладило обнажённую кожу тысячами нежных подушечек, и травы под Эхагесом мало-помалу превращались в парное молоко. Он лежал на нём, расправляясь душой, и его мысль летела вперёд, опираясь на чистые волосы ветра.

Чистоту нарушили дым, крики и чужой страх. С ветром спустился Эхагес ниже, но воронка втянула его во тьму и удушье. Он ослеп. Тело терзала чужая боль, чуткие уши ранил лай, остервенелый до пенного хрипа. Узко, не пролезть… Наружу, скорей! Тоненький скулёж: узко… внезапная свобода — бежать, бежать!

Эхагес проснулся, удивляясь странному цвету неба и несоразмерному, слишком большому телу. Удивление быстро прошло, но тянущее чувство осталось. Тревога имела чёткое направление: даже с зажмуренными глазами Летун чуял его, как магнит чует железо.

— Что случилось? — спросил Владыка.

— Сам не знаю, — Гес сел, взмахнул рукой. — Неладно. Вон там.

Пламенный вслушался в себя.

— Ты прав. Пора уходить.

— Нет!

Даже сам Эхагес поразился тому, как это прозвучало.

— Уйти отсюда можно всегда, — добавил он. — А там… там нужна помощь. Очень нужна.

Тут же вспомнилось, как они помогли поселянам против налётчиков на кораблях и что из этого вышло. "Не получится! Владыка спешит, а приказа я не ослушаюсь…" Мысль была тусклой, смиренной — будто и не было только что мгновенной вспышки эмоций.

Но Владыка не приказал. Вообще не проронил ни слова. И не начал собирать Волну. Гес вскочил, глянул на Пламенного с виноватым упрямством и побежал в ту сторону, куда тянула ниточка чужой надежды, тонущая в облаке страха и злобы.

Владыка побежал следом.

Почему он?.. А, неважно! Главное, что не остановил, не оборвал…

Как ни странно, с уменьшением расстояния до цели ясности в том, куда его тянет, ничуть не прибавилось. Похоже, лучше всего и больше всего Эхагес понимал в происходящем, когда спал. Что с ним стряслось? Какой выверт "тёмного разума", какая струна души зазвучала вдруг? После всего, что было, Летун понемногу переставал понимать себя.

А может быть, спросила тихо та часть разума, что отвечала за противоречия, всё наоборот? Может, я избавляюсь от ложного понимания? Говорится в Книге Воина: "Для выявления сути меча его закаливают и используют в сече. Для выявления сути человека его подвергают испытаниям и дают свободу".

Разве то, что ныне окружает меня — не испытания и свобода?..

Такие мысли ничуть не мешали стражу мчаться сквозь плотные с виду, но расступающиеся без шелеста и треска заросли. В стихии привычных действий сильное тело его было вполне самостоятельно, в плотной опёке рассудка отнюдь не нуждаясь. Эхагес бежал — быстро, ловко, без лишних усилий и надрыва — и выбежал на пойменный луг возле мелкой речушки.

Встал, как вкопанный.

Прямо по руслу речки, словно зверь, путающий след, к нему бежала девчонка. Белокожая, чернявая, но с белой, словно седой, полосой на левом виске. С виду — лет пятнадцати самое большее. И никакой одежды на ней не было.