Брайди нажала на тормоз. Перед домом стоял темно-синий «лендровер», но вокруг не было ни души. Ни Падди, ни его дочки, бегущей по дорожке в школу.

Это был дом ее мечты. Брайди даже губу прикусила. О многом она мечтала все эти годы. Многое она превратила в реальность — упорством, решительностью и напряженным трудом. Но до дома еще далеко. Дом — это деньги.

Это было приземистое бунгало, прекрасно вписанное в неровный ландшафт. Сосны и тсуги высились над кровлей; сквозь голые ветви кленов видны были бегущие волны, освещенные солнцем. Труба была выложена из камней, а дорожка из сланцевых плит цвета глаз Падди.

Да, это само совершенство. Здесь все ясно. По части благополучия Крис в другой лиге. Брайди до нее далеко. Не слишком обрадованная этими мыслями, она поехала дальше по дороге. Участок Корнби тянулся по взгорью еще сотни полторы метров. И с чего это она удивилась тому, что ее дочь живет в прекрасных материальных условиях? Или она забыла, что ее мать всегда поклонялась деньгам, а еще больше власти, которые они дают; ей бы в голову не пришло отдать свою внучку в руки бедняков.

По завещанию Элизабет оставила Брайди сто долларов. Остальная часть ее состояния была передана на строительство здания ратуши и городской библиотеки. Завещание было составлено и оформлено в день рождения Крис. Все было сделано в считанные часы: в то время как мир Брайди рушился, мать известила дочь, что лишает ее наследства.

Тогда деньги не особенно волновали Брайди. Но, перечитывая завещание в прошлом месяце, Брайди была глубоко травмирована жестокостью матери. Прощение — одна из самых трудных вещей, думала Брайди. А она сама? Простила ли она свою мать?

Брайди с раздражением передернула плечами. Развернувшись, она снова проехала мимо дома Корнби. Во дворе все так же не было признаков жизни. Переходим ко второму пункту, подумала она и направилась в город. Еще через десять минут она сидела в кафе-кондитерской на углу улицы около средней школы и смотрела в окно. Если ее предположения правильны, Крис должна пройти по этой улице.

Солнце сияло на безоблачном небе, для конца апреля было удивительно тепло. Брайди надела большие черные очки и широкополую шляпу, скрывавшую волосы. Не забыла она и купить газету, чтобы в случае чего спрятаться за ней.

Она сидела как на иголках. Одно дело проехаться мимо дома Корнби, другое повидать свою дочь.

Хотя Брайди терпеть не могла фильмы ужасов, она любила Джеймса Бонда. Этим утром она поймала себя на мысли, что изображает агента 007. У нее было такое ощущение, что на нее все смотрят и Крис, если ей случится пройти мимо витрины, мгновенно узнает ее.

Но именно этого она не могла допустить. И не хотела. Единственное, чего она хотела, это краешком глаза взглянуть на свою дочь. Впервые в жизни. Увидеть, счастлива ли она.

Разве она не имеет права на эту малость?

Еще вечером она позвонила директору школы и попросила отгул по семейным обстоятельствам.

Ребята школьного возраста стайками проходили мимо кафе. Многие с наушниками. Одеты все были в фирменные джинсы и куртки с яркими ярлыками. Брайди пригубила кофе, не замечая его вкуса, и развернула газету. А что, если у Крис подружка живет на другом конце города и она пойдет в школу с другой стороны? А то пройдет мимо витрины не останавливаясь и Брайди не узнает ее?

Не побежит же она за ней. Из-за угла вышла стайка девочек. Они весело переговаривались и громко смеялись. Одна высокого роста. Ее рыжие волосы горели на солнце. Повернись! — взмолилась Брайди. Я должна видеть твое лицо. Ну пожалуйста, повернись.

Девочка будто услышала ее и повернула голову к витрине, где были выставлены всевозможные пончики и пирожные. Она что-то сказала, и ее подружки дружно рассмеялись. Девочка была копией Брайди, даже чуть вздернутый нос и выступающие скулы были такими же, вот только глаза карие, как у Билли.

Это Крис. Сомневаться не приходится. И тут, к своему ужасу, Брайди увидела, что девочки гурьбой направляются в кафе. Брайди схватила газету и подняла ее дрожащими пальцами. Она оперлась локтями в стол, выпрямила плечи, но тело с трудом слушалось ее.

Дверь скрипнула по пластиковому полу.

— Какой пончик, Крис? — спросила одна из девочек.

— С двойным шоколадным кремом. Может, так я не засну на математике.

Девочки засмеялись.

— А мне с сиропом, — бросила другая девочка и добавила: — Ты готовилась к контрольной, Крис?

— Да… папа заставил.

Одна из девочек подхватила:

— Меня мама тоже. Я хотела посмотреть по ящику музыкальную программу, но… — Она смешно сморщила носик и добавила, подражая взрослым: — «Только в уик-энд, дорогая». Эти взрослые такие зануды.

— Хватит, Кейт, — резко бросила Крис.

— Что я за дура! — затараторила Кейт. — С меня блинчик с кленовым сиропом, Крис.

— Идет, Знаешь, я должна хорошо написать эту контрольную, — призналась Крис. — Мне надо подтянуться, а то вылечу из баскетбольной команды. Так папа сказал.

Голос у Крис был повыше, чем у Брайди. Брайди попыталась успокоиться. Девочки расплатились за сладости и так же гурьбой выбежали из кондитерской. Поверх газеты Брайди бросила последний взгляд на Крис, которая откусила большой кусок от пончика с двойным шоколадным сиропом. На ней были джинсы и мешковатый пурпурный свитер. Любимый цвет Брайди.

Брайди сидела, оцепенев, не отрывая глаз от газеты, и пыталась осознать тот факт, что впервые за тринадцать лет видит родную дочь. Слышит ее голос. Теперь она имеет некоторое представление о ней. У них, видно, схожий темперамент. Крис пришлось не по нраву замечание Кейт о матери. Означает ли это, что Крис все еще скучает по матери? Выходит, что так.

Что представляла собой Пегги Корнби? Милая, любящая мамаша? Властная? Счастливая?

Стайка мальчишек ворвалась в кафе, и Брайди вздрогнула. Она слушала, как они спорят, какой пончик купить, затем они выскочили на улицу. Она с облегчением вздохнула. Как Крис относится к мальчикам? Уже интересуется ими? Или баскетбол для нее пока важнее?

Тебе не узнать ответ на этот вопрос, Брайди, Потому что Крис дочь Падди, а не твоя. Брайди опустила голову, пытаясь смирить бурю, клокочущую в груди. И что теперь делать?

Оставив недопитый кофе и газету на столе, Брайди поднялась. Она словно сразу постарела. Единственное, чего ей сейчас хотелось, это поскорей добраться до дому и дать волю слезам. Второй раз за последние дни. К слезливым дамам ее никак нельзя было отнести, но сейчас она только об этом и мечтала.

Хотя плакать особого повода нет. В конце концов, она теперь знает, как выглядит ее дочь, знает ее голос. Еще вчера ничего этого она не знала. И тем не менее ей хотелось поплакать вволю. Все тело у нее ныло, словно на ней всю ночь воду возили. Это была боль физическая и нравственная. Подобную боль она помнит только в частном роддоме тринадцать лет назад.

Брайди свернула в переулок и сразу очутилась в тени. Она не заметила человека, застывшего, словно статуя между двумя ближайшими домами. Она и не оглядывалась по сторонам. Задумавшись, она сосредоточенно рылась в кармане в поисках ключей от машины. Из этого состояния ее вывел знакомый голос. Сильная мужская рука схватила ее за локоть.

— Пойдемте со мной, — проговорил Падди Корнби. В голосе его чувствовался еле сдерживаемый гнев. — И без разговоров!

Брайди подняла голову с чувством обреченности. Неужели она и вправду решила, что посещение кафе сойдет ей с рук?

— А я «лендровера» не приметила, — бросила она первое, что пришло ей в голову.

— Я поставил его на соседней улице. Да и вашей развалюхи я что-то не видел. Пошли. — Он вел ее за руку, как восьмилетнюю девчонку.

Брайди холодно бросила:

— Я еще не разучилась ходить. Отпустите меня.

— Дудки! — Не ослабляя хватки, Падди уже не тащил ее.

Пальцы у него были теплые, и Брайди с некоторым удивлением отметила, что его прикосновение ей приятно. Как и весь он: высокий, крупный, загорелый. До смерти перепуганная этим открытием, она пробормотала ни к селу ни к городу: