Я увидела, как загорелись глаза капитана, а по щекам разлился румянец. Он смотрел на меня, наслаждаясь своим торжеством. Я засомневалась, уж не обманул ли он меня, притворившись умирающим… Если так и окажется, никто не заставит меня сдержать обещание, вырванное обманом. Буду бороться за свою свободу до последнего.

— Джозефа сюда, — приказал жене капитан, и его голос звучал уже не так слабо. — Сию секунду отправить его за доктором Прайсом и мистером Осгудом. Пусть немедленно привезет их сюда. Как можно скорее. Я не умру, пока не увижу, что мои желания исполнены.

— Джозеф наготове, — ответила Лиен. — Карета заложена, как вы велели. Я ему скажу.

Она бесшумно выбежала в своих туфельках на мягкой подошве. Я чувствовала, как вокруг меня смыкается ловчая сеть, и начала было протестовать, но Брок Маклин оборвал меня коротким:

— Помолчите!

И снова его голос подавил мою волю. Я умолкла и вяло подумала о Яне Прайотте — единственном человеке, к которому могла обратиться за помощью.

Рука капитана показалась мне сухой и лихорадочно горячей. Хватка его ослабла, но он не выпускал меня. Без всякой надежды на спасение я сидела на пуфике, ожидая своей участи.

Свадебная церемония была краткой. Пастор доктор Прайс прибыл первым. Как в тумане, я стояла возле Брока Маклина, чувствуя только, что в комнате слишком жарко и что во всех присутствующих подспудно тлеет ненависть ко мне. Хотя Брок и его мать подчинились желаниям капитана, я знала, как они меня презирают. Я была лишь платой за наследство. Брок просто не мог не заплатить. Я мечтала только о том, чтобы он знал: моя ненависть к нему так же сильна.

Когда пастор вопросительно посмотрел на Брока, тот снял с мизинца кольцо — золотое кольцо с яшмой, которое я еще раньше заметила у него на руке, — и надел его мне на безымянный палец. Кольцо оказалось велико, и в тот смутный миг это беспокоило меня сильнее всего.

Потом последовали еще какие-то незначительные действия, я же как будто обращала внимание на все, что угодно, лишь бы не думать о том, что происходит. Услышала, как вдали завыл огромный черный пес, и вой этот словно предрекал мне несчастье. Ветер шуршал сухими мертвыми листьями на дереве, а ветка стучала в оконное стекло. Ночь за окном, словно живое существо, черное и страшное, бродила вокруг дома, таясь возле стен. И голос моря снова и снова скорбным эхом отзывался на происходившее в комнате.

Сибилла подошла и встала возле сына. На ее седеющих каштановых волосах играли отблески пламени, а грудь вздымалась в такт участившемуся от гнева дыханию. Лиен осталась возле капитана и стояла, потупив глаза, словно хотела скрыть от окружающих свои мысли.

Капитан Обадия с нетерпением ждал, когда прозвучат последние слова свадебного обряда. Потом резко спросил, где адвокат, мистер Осгуд. Вошел Джозеф и сообщил, что заезжал за мистером Осгудом и адвокат обещал прибыть как можно скорее. Джозеф не стал его дожидаться, потому что тот собирался ехать верхом.

Если капитан и притворялся вначале, это продолжалось недолго. Сейчас он и правда угасал. Воля, что заставляла его держаться за последние ниточки жизни, слабела на наших глазах.

— Где Ян? — задыхаясь, шепнул он Лиен. — Приведи его сюда. Скажи ему… Перо… бумагу!..

Лиен бросилась вон из комнаты. Капитан последним усилием стиснул мою руку.

— Наклонись ближе, девочка. Только… для твоих… ушей… — Он бросил Броку прежний властный взгляд. — Отойдите все… Я хочу поговорить с ней…

Доктор Прайс смущенно отошел вместе с Броком и миссис Маклин. Я наклонилась к капитану, и его горячее сухое дыхание обожгло мне щеку, когда он тихо сказал мне на ухо:

— Гляди в оба, девочка, собирается буря. Впереди рифы. Ты выстоишь… ты крепкая лодочка… Китовая печать… Найди китовую печать… на китайской линии…

Он пытался сообщить мне что-то, чего я не понимала.

— О чем вы? — прошептала я, наклонившись ближе, чтобы уловить его слабый шепот.

Слова капитана Обадии вырывались вместе с прерывистым дыханием.

— Только половина… полуправда… Найди… целиком… Я всегда хотел… всегда…

Я отчаянно пыталась разобрать его слова, как вдруг пальцы, сжимавшие мою руку, ослабли, старик откинулся назад и упал, закрыв глаза, словно уснул. В комнату вошел Ян, следом за ним Лиен, но они опоздали. Доктор Прайс склонился над стариком, потом выпрямился и посмотрел на Брока.

— Капитан только что отдал свой последний якорь, — изрек он.

Я взглянула на Яна и поймала его взгляд, устремленный на кольцо, которое Брок только что надел мне на палец. Губы домашнего летописца тронула сардоническая усмешка. Я знала, о чем он подумал: капитан в конце концов купил меня. Теперь все будут думать, что я согласилась ради денег.

Но сейчас никто не обращал на меня внимания. Лиен запричитала вслух странным, напевным и пронзительным голосом чуждой земли, который был совершенно не к месту в Новой Англии. Плач китаянки казался скорее ритуалом, чем искренним выражением горя. Брок поднял тело старика и на руках перенес в соседнюю спальню.

Я снова заметила, с каким трудом Брок опирается на правую ногу — так, словно она не сгибается в колене. Но он, очевидно, обладал огромной физической силой и тело капитана нес с легкостью.

Джозефа снова отослали с поручением, на сей раз за врачом. Меня по-прежнему никто не замечал. Я выполнила свое единственное предназначение, но теперь это никому не было нужно, потому что Брок все равно не получит своего наследства. Во мне бурлили смешанные чувства: жалость к капитану, ошеломление при мысли о своем новом статусе и страх перед будущим. Я тихо ускользнула в новое крыло дома. Если кто и заметил, что я исчезла, он не попытался меня вернуть.

И вот я снова заперлась, потом зажгла свечу и осмотрелась в холодной чужой комнате. Она показалась мне совсем незнакомой, как будто я тут впервые. Но изменилась я сама. Кольцо, хотя и было мне велико, сдавливало палец. Я сняла ненавистную безделушку и положила на туалетный столик, где недавно лежали невинные камешки Лорел. В кольце с яшмой не было невинности. Оно было знаком сделки купли-продажи, подписанного контракта.

Лиен, когда приходила за мной, чтобы отвести к капитану, оставила дверь Лорел открытой. Я подошла, чтобы вынуть ключ с обратной стороны, куда его, должно быть, вставила Лорел, и минуту постояла, оглядывая комнатку, которая была еще меньше моей. Свет из двери падал на спящую девочку. На лице у нее виднелись следы слез, а наклонившись, я увидела их и на подушке. От света Лорел беспокойно заворочалась под одеялом, но не проснулась, и я стояла, глядя на нее и не веря самой себе, что теперь я — мачеха этого несчастного и угрюмого ребенка. Я не могла осознать себя в новом качестве, все это казалось дурным сном.

Вернувшись к себе, я, подумав, не стала запирать дверь. У меня разболелась голова, а тело налилось свинцовой усталостью. Я снова забралась в постель, но заснуть сразу все-таки не сумела — лежала и напряженно вслушивалась в звуки дома. Временами до меня доносились отдаленные голоса. Иногда на лестнице или в коридоре звучали торопливые шаги. Но в эту невероятную брачную ночь за мной так никто и не пришел.

В своих прежних мечтах я время от времени представляла себе, какой она должна быть, эта ночь, и мысли мои согревали неопределенные видения нежности и любви. Разве могла я представить себе, что, исполнив просьбу капитана Обадии, буду одиноко лежать, дрожа от холода, забытая всеми, словно меня и не было.

Конечно же, после этого поспешного, нелепого венчания я только и мечтала о том, чтобы меня оставили в покое. Но смерть капитана оставила в душе сосущую пустоту. Все-таки он защищал меня, хотя и заставил подчиниться своей воле. Теперь я осталась совсем одна и без заступника.

Ночные события колесом закрутились передо мной, и я не могла ни остановить его, ни отогнать встающие перед мысленным взором картины. Я снова и снова переживала все, что случилось. Вспомнила руку Брока на своем плече, когда он заставил меня согласиться на требование капитана. Как же ненасытно он должен был жаждать наследства, чтобы пойти на сделку, вызывавшую в нем одно лишь отвращение! Пестрые картины множились в моем сознании, я даже задумалась о первой жене Брока, умершей пять лет назад. Роза… Кажется, так назвал ее капитан. Он отмахнулся от нее… "Слишком кроткая", "ни рыба ни мясо"… Но Брок, наверное, глубоко и искренне ее любил. Может быть, жесткость и холодность вызваны отчаянием, охватившим его после смерти жены? Если это так, как же ненавистен ему должен быть нежеланный брак, навязанный капитаном Обадией!