Мне в голову закралась мысль, что меня выпроваживают вопреки желанию капитана, но я не посмела перечить. Миссис Маклин и так уже открыто меня ненавидела. Я молча повернулась и отправилась в свою комнату. Воздух здесь был сырой и холодный, камин не топлен. Мне не хотелось возиться с огнем, и я решила сразу же лечь в постель. День выдался длинным и утомительным, и не столько из-за долгого путешествия, сколько из-за обилия впечатлений и переживаний. Я снова заперла дверь на задвижку, хотя сама не знала, чего опасаюсь. Поискав глазами на туалетном столике, я убедилась, что ключ от двери в комнату Лорел исчез. Оттуда не доносилось ни звука, поэтому я повернула ручку. Дверь была заперта — наверное, с другой стороны. Мне было все равно. Уж этой-то несчастной, странной девочки я не боялась.

Я быстро разделась и натянула через голову фланелевую ночную рубашку. Безобразный рубец, оставшийся у меня на левом плече с младенческого возраста, болел и, казалось, горел. Он всегда напоминал о себе после нервного дня. Я рассеянно потрогала плечо. Наш семейный доктор объяснил мне, что эта боль — исключительно плод моей фантазии и что след увечья, полученного грудным младенцем, по прошествии стольких лет болеть никак не может. Тем не менее руку жгло как огнем.

Прежде чем лечь, я немного постояла у окна, глядя на тот же сад, куда выходили окна капитана. Из окон старого крыла падал на траву свет. Бородатая физиономия больше не появлялась, собака умолкла; среди теней не было ни ветерка, ни движения.

Мыс из окна, выходившего в сад, виден не был, не видела я и старый маяк. Но по ту сторону гавани поблескивал огонь нового маяка. Он то подсвечивал небо, то погружал мир в темноту. Я знала, что не засну, если в окне будут постоянно мигать вспышки, поэтому задернула занавески поплотнее. Потом пробежала по голому полу к яркому овальному лоскутному коврику, который немного согрел мне ноги. Еще секунда — и, дрожа на холодных простынях, я уже натягивала на себя одеяло.

Заснуть не удавалось. Ночь только что казалась тихой и спокойной, а тут вдруг сразу зазвучали шумы и шорохи нового места. Прибой ревел сильнее, чем в городе. Мыс Бэском-Пойнт выступал в море, ничем не защищенный; ветер, должно быть, срывал с волн соленую пену. Я слышала, как море с грохотом набрасывалось на зазубренные скалы, а потом с шипением откатывалось назад — только для того, чтобы наброситься снова; и так до бесконечности. В моих романтических мечтах о морских путешествиях никогда не звучали эти монотонно-зловещие звуки.

Маленькая комнатушка с запертой дверью больше не казалась мне надежным убежищем. Лежа в постели, я представляла себе, как стены во мраке дома свистящим шепотом поверяют друг другу темные тайны. Скрипы и шорохи сливались с шумом моря.

Я долго лежала без сна. Накатило знакомое, только многократно усиленное, чувство одиночества. Наконец телесная усталость взяла свое, и я погрузилась в беспокойную дрему.

Проспала я, вероятно, часа два. Один раз вскочила, услышав, как внизу старинные напольные часы бьют полночь. Я долго прислушивалась, считая удары, потом снова погрузилась в тревожное забытье. Мне приснился кошмар: в ореоле пульсирующего света ко мне приближалось нечто зловещее. Свет резал веки, жизни угрожала опасность. Я с криком проснулась и обнаружила, что свет в комнате действительно горит.

Кто-то стоял у моей постели со свечой в руке. Свеча чадила и мигала на сквозняке. Свет слепил меня, В страхе я откатилась к дальнему краю кровати и увидела, что свечу держит жена капитана, Лиен.

— Не бойтесь, — прошептала она. — Простите, что я вас разбудила. Но сейчас вы должны пойти со мной. Немедленно.

Я в страхе посмотрела на дверь в коридор и увидела, что та по-прежнему закрыта и заперта на задвижку. От китаянки не укрылся мой взгляд.

— Дверь заперта. Я вошла через комнату девочки. Капитан так и не оправился от потрясения. Возможно, он умирает. Немедленно идите к нему.

Все еще не выйдя окончательно из-под власти кошмара, я шагнула на ледяной пол и сунула ноги в шлепанцы, потом закуталась в теплый халат, а длинную косу выпростала поверх него.

Лиен подошла к двери в коридор и отодвинула задвижку. Но прежде чем выйти, тихо заговорила со мной:

— Наверное, это конец. Можете пообещать ему то, что он просит. Подарите ему покой. Теперь уже все равно. Он не успеет изменить вашу жизнь.

Холодный сквозняк в коридоре прогнал остатки сна, и я заторопилась следом за китаянкой.

У капитана все еще топился камин, хотя огонь уже догорал. Старик сидел, закутанный в пестрые одеяла. Брок Маклин стоял за его креслом, как всегда настороженный и хмурый, глядя исподлобья. Его мать сидела поодаль, но смотрела так же настороженно, как и ее сын. Никто не повернул головы, когда я вошла.

Но во всяком случае тут было тепло и куда приятнее после пронизывающего холода спальни. Капитан увидел меня и выпростал руку из-под одеял, чтобы поманить поближе.

— Ты думала, что я в постели, детка, а? Но лучше уж я помру на квартердеке, чем в кровати, словно сухопутная крыса. Иди сюда, девочка.

Голос его стал слабее, чем раньше, и несколько раз срывался. Видимо, капитан быстро угасал. Я чувствовала к нему только жалость — жалость, которую испытываешь к некогда сильному и дерзкому человеку, стоящему на пороге смерти. Я опустилась на пуфик возле кресла, где сидела раньше, и взяла исхудалую старческую руку в свою.

— У меня осталось совсем мало времени, — проговорил Обадия. — Я должен немедленно навести порядок в делах. Я хочу изменить завещание. За исключением небольших сумм и вдовьей части моей жены, все должно достаться Броку. Он был мне все равно как сын, преданный и честный. У вас с ним должны быть дети, чтобы корабли Бэскома и в будущем бороздили моря.

Брок Маклин наклонился и сзади положил руку на плечо старика. Я прочла на его хмуром лице сострадание, которого не замечала раньше, и меня осенило, что этот жесткий и холодный человек любит отважного, по-прежнему осененного ореолом героизма капитана.

— Но сначала, — продолжал старик, собрав последние силы, — я должен заручиться твоим обещанием, Миранда. Ты дочь Карри и уже этим дорога мне. Если ты дашь слово, о тебе всегда будут заботиться. Дай мне клятву, что выйдешь замуж за Брока, и я изменю завещание.

Я беспомощно посмотрела на присутствующих. Сибилла Маклин из своего угла глядела на меня с неприязнью. Ее сын не хотел встречаться со мной взглядом. Только Лиен, стоявшая на коленях по правую руку от капитана, как будто пыталась что-то сказать. Ее раскосые восточные глаза настойчиво впивались в меня, и я вспомнила, о чем она просила в другой комнате. Если я дам слово, капитан умрет спокойно, но это уже ничего не изменит. Времени переписывать завещание уже не осталось. Времени хватит лишь на то, чтобы скрасить последние минуты умирающего.

И все же я не могла дать слово. Я знала: потом никто не потребует от меня исполнения клятвы. Меньше всех к этому склонен Брок. Уже слишком поздно менять завещание в его пользу. Но почему-то я не могла решиться и дать обещание, которое не собиралась выполнять. Я не хотела ложью предавать умирающего старика.

Он мгновенно, так же как днем, уловил владеющие мной сомнения и с усилием повернул голову.

— Помоги мне с этой девочкой, — обратился он к Броку Маклину.

Брок наконец посмотрел на меня, и в глазах его читался вызов. Я только покачала головой, сопротивляясь им обоим. Брок Маклин склонился над капитаном и свирепо схватил меня за руку. Хватка у него была железная. В устремленном на меня взгляде пылал холодный огонь — он обжигал, но не грел. Когда Брок коснулся меня, по всему моему телу пробежала дрожь.

— Обещай капитану, — потребовал он.

Силы разом покинули меня, лишив возможности сопротивляться. В конце концов, я не могла больше отказывать старику в том умиротворении, которое принесут ему мои слова. И я тупо кивнула, соглашаясь.

— Я выйду за него, если вы хотите, капитан Обадия.

Все сразу пришло в движение. Брок резко отдернул руку, словно, сумев навязать мне свою волю, больше не в силах был перебарывать отвращение. Миссис Маклин, издав возглас возмущения, вышла на середину комнаты. Лиен немного переменила позу и едва слышно вздохнула с облегчением, а в камине, рассыпав фонтан искр, с грохотом упало пылающее полено.