— Мне кажется, отцу совершенно наплевать, что с вами будет, — продолжала она. — Может, вы ведьма, вроде той, что жила тут в старину. Может, жители городка вас закидают камнями и утопят в море.

— Мне кажется, это маловероятно, — сказала я и притворилась, что погружаюсь в изучение карт, которые держала на коленях. — Если ты пришла сюда говорить гадости, лучше уходи. Мне неприятно твое общество.

Она и ухом не повела. Пламя в очаге заворожило ее. Наверное, она видела на углях пляшущих демонов и ведьм.

— Лиен это понравится, — продолжала девочка с той же ехидцей. — Я хочу сказать, если вас утопят как ведьму. Если бы не вы, она позировала бы для носовой фигуры "Морской яшмы". Но вы нравитесь Яну больше, и он хочет, чтобы ему вместо Лиен позировали вы. Он мне сам сказал. Но Лиен любит Яна. Она хочет выйти за него замуж, раз капитан умер.

Я вскочила так стремительно, что карты рассыпались по полу, подошла к девчонке и рывком подняла ее на ноги. Она извернулась, намереваясь укусить меня, как раньше, но на сей раз я опередила ее, схватила за волосы и, намотав их на руку, крепко держала, так что любое движение Лорел причиняло боль ей самой. Лорел взвизгнула, как звереныш, и попыталась меня пнуть, но я была начеку.

— Стой спокойно, и тебе не будет больно, — пообещала я.

Она вдруг обмякла — наверное от удивления. Не отпуская ее, я заставила девчонку подойти к стулу и сесть.

— И не шевелись, — велела я. — Сиди где сидишь.

Странное дело: непререкаемый тон, которым я это сказала, заставил ее послушаться. Она смотрела на меня во все глаза. Я подошла к письменному столу и вынула из ящика новую щетку для волос. При виде щетки она скорчила мне страшную гримасу[4].

— Никто не смеет меня пороть, кроме отца! — завопила она. — Если вы посмеете, я… я…

— Я не намерена тебя пороть, — ответила я. — Просто причешу. Я по горло сыта зрелищем этого вороньего гнезда у тебя на голове. Твоей матери было бы за тебя стыдно. Если бы твоя мама увидела, на кого ты похожа, она расплакалась бы от огорчения.

Лорел бросила на меня быстрый растерянный взгляд из-под копны волос.

— А что вы знаете про мою маму? Откуда вы знаете, что она бы огорчилась?

Я отделила от копны длинную прядь и стала вычесывать из нее колтуны.

— У тебя прекрасные волосы, — сказала я. — Тонкие и мягкие. Поэтому за ними очень трудно ухаживать. Мы должны придумать для тебя другую прическу, чтобы они не так сильно перепутывались. У меня есть немного сассафрасовой коры, надо вымыть ею голову. А если раз сто в день проводить по волосам щеткой, они станут блестящими и красивыми.

Лорел поморщилась, когда щетка потянула посильнее, но не забыла о своем вопросе.

— Откуда вы знаете, что чувствовала бы моя мама? У вас же не было матери.

— Да, тут мы с тобой похожи, — согласилась я. — Но это не означает, что мне неизвестно, какими бывают матери. Я часто смотрела на матерей своих подруг, мечтая, чтобы и у меня была такая мама.

— Да-а-а?

— Конечно. А разве с тобой такое не случалось? Наверное, любой на нашем месте мечтал бы об этом. Я видела портрет твоей мамы и много слышала о ней. Мне кажется, она была нежной, любящей и ласковой. Будь она жива, никогда не позволила бы тебе ходить в дырявом платье и растрепанной, как маленькая зверушка. Кто следит за твоей одеждой?

— Вообще-то миссис Кроуфорд, — неохотно ответила девочка. — Но она считает меня сущим наказанием и — хи-хи! — даже боится. Бабка не хочет мной заниматься. Говорит, что я подменыш.

— Ты такой же подменыш, как я — ведьма… Поверни-ка голову да подержи расчесанный хвост. Вот так… А что говорит твой отец, когда видит этакое пугало?

— А ему на меня наплевать, — хмыкнула Лорел. — Он только ругает, когда кто-нибудь нажалуется.

— Я в это не верю, — заявила я. Мне и впрямь показалось, что Брок часто смотрит на Лорел с тревогой, но как-то растерянно. Нелегкая задача — быть отцом такого бесенка, тем более что женщины в этом доме ему не помогают. Тем не менее девочка не виновата, что ей позволяют бегать в таком виде. — Расскажи мне о своем отце, — попросила я, продолжая орудовать расческой и слыша, как потрескивает электричество в ее волосах. — Как он был ранен? Ты слышала об этом?

— Конечно! Все знают, какой он храбрый. Капитан Обадия попросил Яна записать все про тот бой. Я много-много раз читала про это. Папа был на борту «Конгресса», одного из кораблей, которые, это… держали блокаду Норфолка. А тут как раз «Мерримак» двинул в атаку…

Я читала, как конфедераты подняли затонувший «Мерримак», перестроили его и превратили в броненосец, одев броней из переплавленных железнодорожных рельсов. Они послали его прорвать блокаду. Лорел видела, что мой интерес неподдельный, и мне не понадобилось просить ее продолжать.

— В общем, он потопил «Кумберленд», а потом напал на «Конгресс». А отец-то был офицером на «Конгрессе». Ни один из кораблей не мог повредить «Мерримаку». По-моему, дурацкие ядра просто отскакивали от бронированных боков. Он почти потопил деревянный «Конгресс». Большая часть пушек на «Конгрессе» была разбита, и на палубе вповалку лежали убитые. Нашим пришлось посадить корабль на мель и выбросить белый флаг. Но когда «Мерримак» спустил шлюпки, чтобы забрать пленных, наши открыли по ним огонь из ружей и отогнали прочь. — Лорел повернула голову, чтобы посмотреть на меня. Глаза ее светились гордостью и восхищением. Она продолжала: — Моего отца ранило, но он не сдался. Он опирался на леер и стрелял в тех, кто пытался подвести шлюпки вплотную к кораблю. Когда конфедераты велели матросам сдаваться — ведь корабль выкинул белый флаг! — адмирал Мэнсфилд ответил: "Сам знаю. Чертово корыто сдалось, но мы-то не сдались!" И «Мерримак» не смог забрать наших. Он отступил и стал метать зажигательные снаряды, так что во многих местах на палубах вспыхнул огонь. Но люди все равно не сдавались. Когда совсем стемнело, «Мерримаку» пришлось брать «Конгресс» на абордаж. Поэтому команде пришлось спасаться бегством и она перебралась на берег и забрала с собой раненых. Моего отца тоже спасли, и он не попал в тюрьму к южанам. Только очень долго болел и никогда не сможет ходить как следует.

Думаю, у меня тоже разгорелись глаза, пока я слушала воодушевленный рассказ Лорел. Мне всегда больше всех остальных книг нравились рассказы о героях, и я прекрасно могла представить себе Брока в той роли, которую он сыграл на борту "Конгресса".

Тем временем я успела расчесать волосы Лорел, и они лежали сверкающей гладкой волной. Я нашла красную ленту и завязала их "хвостом".

— Славная история, — сказала я. — Спасибо, что ты рассказала ее мне.

В горле у меня стоял комок, когда я смотрела, как девочка, опасливо подойдя к зеркалу, встала на цыпочки, чтобы поглядеть на свое отражение. Она маленькая дикарка, но, может быть, ее удастся приручить. Только нужно разрешение и помощь ее отца.

Ко мне снова вернулись мысли о шагах на палубе китобойца. Как быть с отцом Лорел? Человек, который умел убивать в прошлом, способен убить снова. А вдруг это он свершил тайную месть во чреве старого китобойца? Что будет с Лорел, если это правда?

Девочка и так уже обделена любовью и заботой, и невозможно предсказать, что из нее выйдет, если ее отец окажется замешанным в убийстве. Во мне нарастало страстное желание защитить девочку, утешить и закалить перед испытаниями будущего. Может быть, это и меня утешило бы. Юное существо ничто не успокаивает так, как физическая ласка, когда близкий человек нежно обнимает и прижимает его к груди. Осмелюсь ли я поступить так с Лорел?

Она завороженно смотрела на себя в зеркало, а я тихо спросила:

— Знаешь, чего мне больше всего не хватало, когда я была маленькой, а у меня не было мамы?

Темные глаза девочки поймали мой взгляд в зеркале, но она ничего не ответила.

— Матери часто берут на руки и, покачивая, утешают своих детей. И не только совсем малышей, а и постарше, если ребенок хворает, или ему больно, или у него какая-то ребячья беда. А иногда и просто так, потому что любит. Моя тетка никогда не брала меня на руки и не укачивала. Она считала это баловством, да и вообще была суховата. Она очень любила меня, и я это знала, но мне всегда хотелось, чтобы она меня хоть раз приласкала.