На войне каждый шаг — риск. Знания, опыт только уменьшают его, но не исключают. Многие представляют подвиг вспышкой, порывом смелости. Это не совсем так. Подвиг прежде всего труд. Тяжелый, солдатский, будничный труд, где кроме постоянного риска нужны знания и опыт. Без них в век моторов, электричества, радио далеко не уедешь.

— Да, все-таки тарану учить надо, — сказал Василяка. — Под Москвой было около тридцати таранов, и большинство летчиков погибло. А ведь можно же, наверное, придумать такой способ, чтобы разбивать вражеские самолеты, а самому оставаться невредимым.

Тяжелые тучи и проливные дожди прижали авиацию Воронежского фронта к земле. Многие полки по нескольку дней не могли подняться в воздух. Наконец небо очистилось и погода установилась. Но линия фронта так быстро двигалась к Днепру, что инженерные части, выбиваясь из сил, не успевали готовить аэродромы, разрушенные и заминированные противником. Летать издалека мы не могли и вынуждены были почти неделю находиться у самолетов, ожидая приказа на перебазирование. Надоело это нам, но что поделаешь? На войне часто так случается.

Середина дня. Мягко светило солнце. Летчики эскадрильи собрались в кружок и читали вслух газету. Рядом оружейница Рита Никитина набивала патроны в ленты. Недалеко от нее Надя Скребова прямо на траве переукладывала парашют и тихо напевала. Мы перестали читать — слушаем:

Песню заглушил рев мотора. С бреющего полета на аэродром снарядом выскочил «як». Все, словно по команде, вскочили. С середины летного поля истребитель взмыл кверху, ввинчиваясь в небо. Одна бочка, вторая, третья, четвертая… Звук оборвался. Самолет вдруг замер на месте, а потом красиво перевалился через крыло и устремился вниз. У самой земли он выровнялся, снова взмыл вверх, сделал петлю, иммельман, переворот и пошел на посадку.

— Наш комдив! — с восхищением произнес Лазарев.

Мы все завидовали Герасимову. Летал он превосходно. Летчики понимали, что эти головокружительные фигуры над аэродромом не спортивный азарт и не красование начальника перед подчиненными. Николай Семенович учил показом. «Летчик без воздушной акробатики не истребитель», — не раз говорил он.

Комдива мы любили: он для нас был и старшим товарищем, и побратимом, и требовательным начальником, и учителем.

Герасимов сражался с фашистами еще в небе Испании. Воевал с японскими захватчиками над степями Монголии. И теперь — с первых дней на фронте. Его грудь украшает множество орденов и Золотая Звезда Героя.

Я знал Николая Семеновича давно, еще с Халхин-Гола. Он всегда был для нас примером воздушного бойца.

…Комдив подрулил к землянке командного пункта полка. Не вылезая из кабины, снял с головы шлемофон и надел фуражку. Отяжелел он, постарел, но по-прежнему легко спрыгнул с крыла на землю.

Приняв рапорт от майора Василяки и немного поговорив с ним, полковник направился к нашей эскадрилье. Поздоровавшись, он спросил, щуря глаза:

— Значит, без работы скучаете?

— Надоело баклуши бить, — ответил Лазарев.

— А мне, думаете, нет? Но ничего, худа без добра не бывает. Хоть отоспались за все лето. Теперь отдыхать придется только на правом берегу Днепра.

Мы с любопытством насторожились.

— Ну, что притихли? Или нет желания перелететь поближе к Киеву?

— Мы могём хоть сейчас, — баском отозвался Тимонов.

Комдив часто бывал в полку и хорошо знал старых летчиков.

— А я, Тимоха, по правде говоря, думал, что ты уже позабыл свое «могём», — сказал Герасимов.

— Я его, товарищ полковник, сниму с вооружения только на том берегу Днепра.

— Это скоро. Теперь сразу пять советских фронтов успешно ведут общее стратегическое наступление на юге, освобождая Левобережье Украины. Наш сосед справа — Центральный фронт — за последние дни форсировал Десну, а сегодня ночью освободил Чернигов и сейчас севернее Киева подходит к Днепру. Танкисты нашего фронта тоже вот-вот прорвутся к Днепру южнее Киева.

— Здорово! — не удержался Кустов. — А мы-то почти на триста километров отстали.

— Завтра догоним. Не тужите, — успокоил комдив.

От ближних самолетов к нам подошли техники и молодые летчики, которые еще не несли боевого дежурства. Беседа затянулась.

— Где нас посадят на том берегу Днепра? — полюбопытствовал кто-то.

— Хорошо бы в Киеве!

— Это от вас зависит, — бросил Герасимов. — Деритесь лучше. — И он обратился к молодым летчикам, плотно окружившим его: — Ну, а вас здесь не обижают?

— Обижают! — в один голос заявили те. — Летать не дают.

— Разве в полку кто летал в последние дни? Никто не летал.

— И когда начнем — снова ограничивать будут.

— Иначе говоря, вас зажимают? — как бы посочувствовал полковник.

— Да-а! — хором ответила молодежь.

— Ну-у? — В голосе Николая Семеновича звучали иронические нотки и снисхождение. — Правильно делают «старики», — твердо сказал Герасимов. — Если бы вы не жаловались, что вам летать не дают, тогда бы я вмешался. А раз вы недовольны — все, значит, в порядке.

Летчики в боях проходят две ступени. Первая, когда воюют одним азартом, когда надеются на темперамент. На этой ступени молодые, как правило, редко сбивают вражеские самолеты, сами же зачастую в горячке попадают под удар. Когда перебродит азарт, наступает вторая стадия. Летчики начинают воевать вдумчиво, с расчетом, и уже бьют врага по-настоящему. Поэтому опытные командиры и придерживают необстрелянных летчиков.

— Вы прислушивайтесь ко всему, — советует Герасимов, — вникайте в разборы боев, расспрашивайте, будьте пристрастными, не стойте в стороне, ожидая приказ на вылет.

— А как узнать, когда закончится первая ступень? — спросил Иван Хохлов.