– Прикрой, если что! Пока…

– Осторожнее… Давай!

Виноградов подумал, выбираясь из-за камня, что, если его убьют, капитану тоже придется несладко – одному, ночью… Хотя это, конечно, получше, чем трупное разложение.

Владимиру Александровичу уже было далеко за тридцать, он никогда не служил в армии, и контрольные нормативы ему обычно ставили хлопцы из кадров за сахар к чаю или свежий анекдот. Поэтому то, что выделывал майор на горной тропке, мало походило на кадры из учебных фильмов о спецназе…

…В непосредственной близости никого не оказалось.

Ни живых, ни даже, что удивительно, мертвых: Виноградов даже для верности ощупал то место, где совсем недавно обнаружил Батенина.

Он продвинулся метров на сто. Вернулся.

– Все в порядке, комиссар! Это я.

– Правильно, – одобрил капитан. Он уже между делом распаковал раненого, сняв с него переднюю поврежденную часть бронежилета. – Тащить придется…

– Живой?

– Пока да.

– Слышь! А они своего унесли, которого я завалил.

– Ну оружие-то остаюсь… Нарисуем представление в лучшем виде!

– «Считай, Тихон, себя уже с медалью!» – процитировал всем известное Виноградов, и оба офицера расхохотались – нервно и коротко.

Лампочка – крупная, яркая, упакованная за неимением абажура в потертый газетный кулек, мелко подрагивала на шнуре. Там, снаружи, за путаницей коридоров и стенами из кирпича на подсвеченной специальным устройством площадке хозяйничали вертолетчики.

Окон в ружейке, естественно, не полагалось, но Виноградов и так представлял: один за другим опускаются с неба «борта», пригибая к земле встречающих, за секунды наружу высеивается новая дюжина торопливых навьюченных всякой всячиной фигурок какие-то ящики, трубы, мешки… Облегчившись, отталкивается вертолет напружиненными колесами от асфальта, в незапамятные времена заставленного ремонтируемыми тракторами и комбайнами, отваливает в сторону, вверх, уступая кусочек пространства другому.

Там, снаружи, было сейчас очень шумно.

Здесь – нет. Разве только если очень прислушиваться.

Здесь пахло куриным концентратом, промасленной ветошью и немножечко тальком.

Никто не курил…

– Распишись. Вот тут! Тут тоже…»

У старшины были красные от недосыпа глаза, смешная фамилия и орден «За личное мужество».

– Хорошая вещь. Я таких не видел. – Старшина аккуратно, но крепко перехватил принесенную Виноградовым винтовку: так обращаются с оружием люди привычные, знающие ему цену. – Ну-ка, мы ее на почетное место…

Лязгнув запором, он отворил тяжелую металлическую дверь сейфа. Поставил винтовку прикладом на дно, так, чтобы не повредить невзначай оптику. Рядом, в отдельной ячейке, пристроил обоймы.

– Все?

– Все! – Они со старшиной были давними приятелями, но не рассказывать же ему, что один-единственный заначенный от государства патрончик сейчас греется в тесном кармашке на груди, рядом с бумажником и ксивой.

Каждый, в конце концов, имеет право на сувениры.

– Поздравляю…

Виноградов уже успел поведать, что к чему, и старшина, покончив с формальностями, предложил:

– Примешь?

– Наливай! – Собственно, это было как нельзя кстати.

– В целях медицины…

Хозяин прошел мимо длинного ряда окрашенных по-корабельному железных шкафов – через соответствующие проушины кокетливо свисали на веревочках пластилиновые печати. Порывшись под штабелем бронежилетов, он на какое-то время исчез в лабиринте заваленных разнообразной амуницией стеллажей.

– Ага! – торжествующе донеслось оттуда, и старшина протиснулся обратно, по пути задев ногой пирамиду бывавших в употреблении резиновых дубинок. – Черт, коз-злы…

На газете возникли бутылка «Московской» кизлярского разлива, стаканы, нож и три корочки хлеба. Подумав, хозяин присовокупил к натюрморту помятую банку, оказавшуюся при вскрытии скумбрией в собственном соку.

Водка была гнусная, так что порцию свою майор одолел с напряжением, в три приема. И набросился на консервы.

– Спасибо… ух!

– Давай рубай – не стесняйся. Потом там вон в углу накидаем шмоток, и спи себе, пока то-се. Утром разбужу, когда наряды придут со смены.

– Думаешь, будут разоружаться? Как обычно?

– Не знаю. Посмотрим… Хорошо бы!

В это верилось слабо. Размеренные будни кончились, опять начиналась война.

– Когда вам заменяться?

– Должны через одиннадцать дней.

– Да-а… Гуляева жалко. Мужик был стоящий.

– Да и Михалыч тоже…

– Я его не застал. Он позже перевелся.

– Да, дела… – Оба подумали, что дай Боже, если все ограничится только двумя погибшими. В осенних боях за неделю отряд потерял столько же, сколько за всю историю борьбы с доморощенными рэкетирами и самолетным террором.

– Идти надо. Доложиться на всякий случай. Чтоб не искали!

– Тоже верно. Зажуй, на! – Старшина протянул четвертинку луковицы.

– Спасибо. Кстати! – Владимир Александрович почти привел себя и форму в порядок. – Кстати… У меня в «макаре» меньше чем пол-обоймы осталось. Выручишь?

– Господи, какие могут быть вопросы… Давай не задерживайся! И не дыши там особо. Хотя, собственно, ты теперь человек большой, начальству нашему не подчиняешься…

…Прежде чем попасть в помещение штаба, Владимир Александрович выслушал версию гибели Гуляева.

– Когда насчет пальбы на трассе доложили, командир, конечно, с замом наружу вылез – резерв отправить, распорядиться, что куда. – Дежурный связист темпераментно сплюнул и покосился на дверь, отделявшую личный состав от прибывшего руководства. – Как водится, словом… И – бац, бац! Никто, бля, понять ничего не успел: оба рухнули моментом. Шум-гам, машины ревут, мы, конечно, ответный огонь открыли…

Из-за тоненькой стенки раздался командирский рев:

– Я сказал – врезать им, ясно?! Ты понял, блин, как тебя? Наших тут, мать-перемать, стреляют, как зайцев… Делай!

Безносова в регионе знала каждая собака: герой, скандалист и отец солдатам. Глупых потерь у него не было, хотя полком затыкали все дыры-смомента вторжения. Разумеется, не обошлось без легенд: и про то, как мародеров лично расстреливал, и насчет министра обороны, которому Звезду Героя в морду кинул… Во всяком случае бригаду ему дали только недавно.

– Это кого так?

– Летчиков. Опять связались, просят подтверждения, – прокомментировал, по обычаю, лучше всех осведомленный связист.

– Бомбить станут?

– Обяз-зательно! – кровожадно усмехнулся десантник.

Владимир Александрович представил себе, как за перевалом появляются несколько «сушек», разворачиваются, перестраиваются поудобнее и с космическим ревом обрушивают силу своих ракет и пушек на четко очерченные приборами сельские улицы. Грохот, пламя, смерть…

– Вы авиация или говно?! – прорычал из-за стенки полковник. – Мир-ро-твор-рцы…

В его исполнении это прозвучало куда оскорбительнее, чем матерное ругательство.

– Не, я, пожалуй, сейчас к нему не пойду…

– И правильно! Целее будете, товарищ майор.

Очевидно, откуда-нибудь из Гималаев все это смотрится как игровая суперкассета с «Денди» или «Сегой»: петляют по лабиринтам крохотные танки, кто-то стреляет, кто-то кого-то разносит в куски, наступая на минное поле, исчезают мосты, города, государства, и зловеще хохочут нестрашные монстры… А чего волноваться? У каждого по десятку «жизней», если же надоест, просто выключи телевизор.

Виноградов перекрестился и пошел спать.

И никаких тебе кошмаров…

– Эй, Саныч! Войну проспишь.

– О-ох… – Виноградов хотел ответить, что это было бы, в сущности, неплохо, но язык не ворочался. Немножко ныла голова, и ноги, одна расцарапанная, а другая потертая, напоминали о вчерашних приключениях на свежем воздухе.

Хотя в целом организм функционировал.

Владимир Александрович поскреб не мытую с прошлой пятницы макушку и приоткрыл один глаз.