— Тише, что вы такое говорите!

— Говорю, что думаю.

— Неужели вы не понимаете? Я на всякий случай… Ведь чего только не бывает! Смотрите, вон там сеньор тоже поднял руку.

— Ну да, он тоже надышался газа.

— Да вы просто провокатор! На нас же смотрят!

— Плевать. Сейчас важно одно — из подземелья вытекает яд. — Капитан чуть слышно пробормотал ругательство и покосился на меня. — Видишь, Даниэль? Идет человек по улице, думает о чем-то своем, останавливается возле канализационной решетки поздороваться с приятелем или посмотреть, как в небе летит самолет, и вдруг — раз! — готов, капут. — Он посмотрел на поднятую руку с длинными неопрятными ногтями и желтой от табака кожей и, заглянув человечку в лицо, увидел мышиные глазки, бледные уши и табачную слюну в уголках рта. — Могу я вам чем-нибудь помочь?

— Идите своей дорогой, не смейте меня компрометировать! — разозлился человечек. Он втянул голову в плечи и ссутулился, словно испугавшись, что его ударят, но руки не опустил.

Капитана, напротив, нисколько не заботила уличная суета и косые взгляды прохожих. Я то и дело дергал его за плащ, пытаясь увести, как вдруг он положил руку на плечо беззащитной жертвы и сказал:

— Знаете, что я думаю? Вы человек, не лишенный здравого смысла, если принять во внимание то, что творится вокруг. Что же в таком случае мы теряем время? Не опрокинуть ли нам по рюмочке?

В это время другой человек с поднятой рукой — тот, что стоял чуть поодаль, — должно быть, заметив, что третий, самый дальний, которого в сумерках мы едва различали, сунул руку в карман, съежился и юркнул в подъезд. Тогда наш собеседник тоже с облегчением опустил руку, буркнул на прощанье:

— Будьте здоровы, — поднял воротник пальто и заспешил в сторону бульвара Сан-Хуан, держась поближе к домам.

— Бедняга, досталось же ему, — проговорил капитан, глядя человечку вслед. — Ты заметил, какие у него гнилые зубы и прозрачные уши? Эта зараза никого не щадит!

И вот в самом начале лета, в солнечное воскресенье, которое навек останется в его памяти, Ким, ни с кем не простившись и не вручив свою судьбу ни Богу, ни черту, отправляется поездом в Марсель, где садится на корабль под названием «Нантакет», старое грузовое судно компании «Франс-Орьент», плавающее под панамским флагом. Его капитан, стройный молчаливый кантонец Су Цзу, уже получил от Леви указания, как обращаться со своим единственным пассажиром.

«Нантакет» везет удобрения и сельскохозяйственный инвентарь в порты Красного моря и Индийского океана, партию коньяка и французских вин в Сингапур, а также детали для ткацких станков в Шанхай, на фабрику, принадлежащую самому Леви. Капитан Су Цзу, чей безукоризненный французский звучит плавно и напевно, принимает Кима как почетного гостя и оказывает ему всяческие знаки внимания. К нему приставлен личный слуга, который прислуживает во время еды, стелет постель, стирает одежду, подносит виски и американские сигареты. Вопреки ожиданиям Кима, капитана Су Цзу нимало не интересует, почему странный пассажир решил отправиться в Шанхай на грузовом судне, вместо того чтобы добраться туда гораздо более быстрым и удобным способом. Через несколько часов после отплытия они мирно беседуют на баке, наблюдая, как на Стромболи опускается ночь. Вскоре обнаруживается, что оба заядлые шахматисты, и теперь каждый вечер они садятся за доску в капитанской каюте.

Су Цзу тридцать восемь лет, он высок ростом, у него тонкое, почти европейское лицо и западные манеры, и лишь тяжелые веки, обращенный в себя взгляд и чувственный рот выдают восточное происхождение. Его такт и вежливость в обращении с простыми матросами приятно удивляют Кима, — видимо, потому, что он совсем недавно побывал в настоящем скорпионьем гнезде, на одном из бесконечных собраний испанских эмигрантов, готовых по всякому поводу перегрызть друг другу глотку.

«Нантакет» пересекает Средиземное море без приключений. Останавливается в Тунисе и Порт-Саиде, проходит Суэцкий канал и попадает в Красное море, а оттуда — в Аденский залив. Ненадолго заходит в Джибути и далее следует по Индийскому океану, обойдя Цейлон; минует Малаккский пролив, преодолевая яростные порывы ветра со скоростью более 70 узлов, свирепые грозы с дождем и градом, но с честью выходит из испытаний и невыносимо жарким вечером бросает якорь в Сингапуре. Два дня спустя, оставив по правому борту берега Борнео, «Нантакет» устремляется к северу, вокруг полный штиль, и вскоре судно достигает китайских морей с их теплыми звездными ночами, идеально подходящими для игры в шахматы.

Старое судно движется медленно и тяжело. Праздным пассажирам океанских лайнеров, плывущих навстречу, «Нантакет» — весь в разводах ржавчины и машинного масла — кажется дряхлым седым старцем. Доводилось ли вам когда-нибудь стоять в лунном свете на палубе корабля, пусть даже этот корабль — старая ржавая посудина, стоять, обратив взор к океану, чувствуя на своем лице дыхание бриза и различая вдали нечто большее, чем бескрайнее зеркало вод, серебрящихся под усыпанным звездами небом, большее, чем ночь и океан?… Если вы когда-нибудь всматривались в горизонт с любовью и надеждой, вы поймете, о чем я говорю.

Пассажир «Нантакета» любуется морской пеной, кипящей у бортов корабля, весело рассекающего волны, а в его памяти, утомленной грохотом взрывов, вновь звучит нехитрая мелодия, которая родилась в сердце во время войны, старая песня, навеки связавшая его с нашим городом, с твоей мамой, с друзьями. Через некоторое время, опершись на перила и покуривая сигарету, он начинает смутно различать впереди, на далеких азиатских берегах ослепительный свет, яркие краски и вожделенный вкус новой жизни, и в этот миг пропускает новый знак, посланный судьбой, — темное облачко медленно надвигается на корабль, словно грозя его поглотить. За кормой остались берега Индонезии, море спокойно, ничто не предвещает бурю, но туманная дымка тихо опускается на корабль, заслоняя звездное небо. Капитан Су Цзу говорит, что это облачко несколько дней преследовало «Нантакет», словно гончий пес, а вы, мсье Франк, — с улыбкой добавляет он, — просто не замечали его, потому что ни разу с самого Марселя не оглянулись назад.

— Я слишком долго жил с оглядкой, капитан, — говорит Ким, улыбаясь в ответ. — Убежден, что это дурная привычка.

— Может быть, вы и правы, — говорит Су Цзу, и в его голосе отчетливо проскальзывает кантонский акцент и скрытая грусть. — Однако, если бы ваш покорный слуга то и дело не оглядывался назад, он бы не смог двигаться вперед. Простите меня за откровенность, мсье.

Густая дымка, опустившаяся на корабль, скорее всего, образовалась где-то у берегов Сомали, в западной части Индийского океана, объясняет Су Цзу.

— Думаю, к утру она рассеется без следа. Несмотря на неприятный сладковатый запах и то, что от нее слезятся глаза и першит в горле, она вредна скорее для души, чем для тела, — добавляет капитан с загадочной улыбкой. — Суеверные моряки-малайцы считают, что такое облачко предвещает предательство.

Ким делает последнюю затяжку, бросает сигарету за борт и пристально смотрит капитану в глаза.

— А вы, капитан, тоже в это верите? — спрашивает он.

— Мнение вашего покорного слуги, мсье, не так уж важно. Кстати, не кажется ли вам, что здесь, на палубе, слишком жарко?… Предлагаю сыграть партию у меня в каюте, где работает вентилятор.

Ким медлит с ответом.

— Могу ли я задать вам нескромный вопрос, капитан Су? С мсье Леви, вашим хозяином, вас связывает дружба или исключительно деловые отношения?

Но, похоже, капитана тем временем отвлекает шум мотора, доносящийся из недр корабля, и он оставляет без ответа почти дерзкий вопрос Кима. Он внимательно вслушивается в глухой однообразный рев машин, встревоженное выражение его лица смягчается, и наконец он переводит взгляд на своего пассажира.

— Представьте себе, старое судно страдает астмой. — На его лице вновь появляется любезная улыбка. — Так как насчет партии в шахматы?