Наш штаб на Петроградском проспекте посетил знаменитый полярный летчик, подполковник авиации Борис Григорьевич Чухновский. Он тоже был связан с конвойной охраной. Борис Григорьевич прославился давно: он принимал участие в спасении экипажа дирижабля «Италия» в 1928 году, на его долю выпала удача отыскать во льдах группу Мальмгрена. Мы с Чухновским познакомились на ледокольном пароходе «Садко» во время сверхраннего рейса к острову Рудольфа в 1937 году. В это время на острове нес вахту четырехмоторный самолет И. П. Мазурука. Для него мы привезли бензин.

Когда стояли в бухте Тихой, Мазурук совершал облет островов архипелага, а Чухновский неподалеку от судна деятельно готовил площадку для посадки. Но неожиданно навалил туман, и Мазуруку пришлось сесть в одном из проливов на молодой лед. Наш «Садко» сразу же отправился на поиски, подошли к самолету и подняли его на борт. Подошли вовремя, лед опасно прогибался под машиной Мазурука…

В эти дни я снова увидел Илью Павловича. Вечером он зашел в гостиницу, рассказал о последних полетах в Арктике. На восточном берегу Новой Земли, километрах в шестидесяти от мыса Желания, он обнаружил посадочную площадку и заправочный пункт для… немецких самолетов! Это новость… Но еще более удивительной была его находка на Земле Франца-Иосифа.

— Мой радист доложил, — рассказывал Илья Павлович, — что слышит какую-то длинноволновую станцию на севере. Я запросил радиста бухты Тихой. Ответ был неожиданный. Оказывается, что он тоже слышит совсем близко чью-то радиостанцию и даже видел красные ракеты. Я посоветовал ему перекреститься, чтобы не мерещилось. Но решил все же обследовать подозрительный район архипелага Франца-Иосифа. И что же? На Земле Александры мы заметили не наши склады продовольствия и боеприпасов, закрытые металлическими сетками от белых медведей. Доложил начальству: «Что-то там есть…»

Эта встреча с И. П. Мазуруком была последней в Архангельске. В сентябре Илье Павловичу поручили возглавить перегон самолетов из США по сибирской трассе. Поэтому он, к сожалению, не мог участвовать в зимних проводках в Белом море.

Как вспоминаю теперь, в Архангельске в 1942 году побывали основные силы моряков и авиаторов Главсевморпути. Но не только они. Здесь жили или надолго приезжали многие интересные люди. В тот памятный год я познакомился с писателем Юрием Германом. В гостинице мы жили в одном коридоре. Встречался с Владимиром Беляевым, он приехал из блокированного Ленинграда. В частях Беломорской флотилии служил Александр Миронов.

Часто на проспекте Павлина Виноградова встречал талантливого художника и северного сказочника Писахова. Ближе я познакомился с ним уже после войны, получил в подарок картину: маленькая сосенка на скале у Белого моря — автокопия одной из лучших его работ.

Разгрузки-погрузки, неприятности с ледовой обстановкой на востоке Арктики порядком измучили Ивана Дмитриевича Папанина, он стал хвататься за сердце, глотал лекарства.

— Поеду завтра на рыбалку, — сказал он как-то после моего вечернего доклада. — Как будто можно: все разгрузили, всех неплохо снабдили, пароходы отправили.

Рыбалка была единственным и редким отдыхом Папанина.

Однако с утра пришлось заниматься другим. В десять часов у меня раздался звонок от Ивана Дмитриевича. Оказывается, он получил важное сообщение английской миссии и вместе со мной должен был посетить вице-адмирала Г. А. Степанова.

Часы в кабинете командующего флотилией пробили половину одиннадцатого, когда мы усаживались в мягкие кожаные кресла у стола, заваленного сводками и картами.

У Георгия Андреевича Степанова были здесь и служба и дом. Он слушал собеседников, нахмурив лохматые брови, изредка вставляя свои замечания.

— Слушаю вас, Иван Дмитриевич.

— Тяжелый крейсер «Адмирал Шеер» покинул свою базу в Норвегии, — начал Папанин. — Англичане полагают, что этот рейдер может проникнуть и в Карское море.

— Кто вам сказал об этом?

— Капитан Монд.

Степанов помолчал. Он даже прикрыл ладонью глава, как будто ему мешал свет, — это была его привычка.

— Где ваши ледоколы и транспорты, Иван Дмитриевич? — не поднимая глаз, спросил адмирал.

— В порту Диксон, Георгий Андреевич. Как раз все там собрались.

— Вот что, товарищи, надо их немедленно отправить на восток — и чем дальше, тем лучше. За пролив Вильницкого.

— Знаем, там безопаснее, — сказал Папанин. — Но за проливом очень тяжелые льды.

Все мы прекрасно понимали, какую угрозу представлял собой «Шеер». Его называли еще «карманным линкором».

— Скорость хода 28 узлов, — говорил, словно сам с собой, Степанов. — Крупнокалиберная дальнобойная артиллерия, восемь торпедных аппаратов, самолет-разведчик на палубе. Может совершить 21 тысячу миль без пополнения запасов. — Адмирал посмотрел на нас. — Такой разгромит вашу ледовую армаду издалека, не приближаясь на выстрел ледокольных хлопушек.

— А вы не пускайте его в Арктику, — вспылил Папанин. — У вас и самолеты, и подводные лодки — и вдруг немцы в Карском море?!

Иван Дмитриевич заторопился:

— Пойдем, Константин Сергеевич, дадим команду. А вы, Георгий Андреевич, пожалуйста, стерегите Карское море. Без ледоколов нам делать в Арктике нечего.

Степанов положил руки на стол, кивнул Папанину:

— Будем искать «Шеера». Однако искать его в такую погоду — все равно что ловить блох на брюхе медведя: и хлопотно, и опасно. Да и сил маловато для такого дела.

Командующий знал, что говорил. Несколько дней как на обширные пространства Севера навалились густые туманы, и ясных дней синоптики пока не предвидели. Но самое страшное заключалось в том, что вражеский рейдер, как выяснилось потом, не намеревался проникнуть в Карское море, а уже находился там. Он пробрался туда еще 18 августа по чистой воде севернее мыса Желания на Новой Земле и, как хищный зверь, крался во льдах, выслеживая жертву. Правда, первые дни робко. Командир «Шеера» каперанг Меендсен-Болькен был весьма плохо осведомлен о полярных морях и боялся неожиданностей…

Разговаривая у Степанова, мы еще не знали всего этого.

Вернувшись к себе, наметили план действий. Мне надлежало срочно составить телеграмму на Диксон, в штаб западных операций.

Через два часа зашифрованная телеграмма полетела в адрес начальника штаба операций в западной Арктике Арефа Ивановича Минеева. Я приказал немедленно выводить все ледоколы и транспорты на восток. Однако пугать «карманным линкором», как мы договорились с Папаниным, не стал.

Не помню, через сколько часов пришел ответ Минеева. Я не сразу поверил своим глазам. Ареф Иванович радировал примерно следующее: суда бункеруются и будут готовы к выходу только через три дня. Надо сказать, что Минеев — один из самых заслуженных и опытных полярников, и он не мог представить себе, что суда пойдут в ледовое плавание без достаточных запасов топлива. А мою телеграмму он, видимо, счел обычным подталкиванием. Три дня в наших арктических делах срок небольшой. Но в данном случае медлить было нельзя.

Я послал вторую радиотелеграмму с категорическим подтверждением приказа. Минеев снова прислал неудовлетворительный ответ, правда несколько сократив сроки выхода судов.

Представил себе на минуту, как по диксоновскому порту, по транспортам, ледоколам незаметно подкравшийся тяжелый рейдер открывает огонь из тяжелых орудий. И решил немедленно доложить обо всем Папанину.

Папанин внимательно все выслушал, взглянул на ответы Арефа Ивановича… и взорвался.

— Он хочет, чтобы крейсер потопил пароходы обязательно с полным бункером! — кричал Папанин. — Бери карандаш, записывай.

Иван Дмитриевич продиктовал резкую телеграмму, после которой места для рассуждений не оставалось.

— Можно бы и помягче, Иван Дмитриевич, — попробовал я вмешаться.

— Не твое дело, — и он размашисто подписался.

В штабе быстро зашифровали телеграмму и отправили Минееву. На следующий день, 19 августа, наши суда покинули Диксон.