Теперь весь вид Герцога свидетельствовал о крайнем расстройстве. Но пес, видимо, еще надеялся выкрутиться. Он снова легонько потыкал лапой в корзину, а когда сверху раздался новый окрик, сделал вид, что не так понял команду. Он улегся на пол и начал с подлинным артистизмом изображать, как люди потягиваются спросонья. Но и это не помогло.

- Сядешь ты наконец в люфт или нет?! - опять раздался голос хозяина.

Убедившись, что обстоятельства не предоставляют иного выбора, Герцог наконец решился на отчаянный подвиг. Он прыгнул в корзину и от ужаса застыл в самой неестественной позе, от которой решился избавиться только после того, как был поднят наверх, и, извлеченный из корзины, почувствовал под ногами твердь спрессованных опилок. Тогда Герцог наконец свернулся калачиком. Правда, он еще некоторое время дрожал всем телом, но вскоре целительный сон окончательно избавил его от переживаний.

В ящике было темно. Какой-нибудь простак предпочел бы отодвинуть деревянную панель, которая прикрывала окно в стене, но у Пенрода было средство куда интереснее. Опустившись на колени, он достал из картонной коробки, в которой когда-то хранилось мыло, керосиновую лампу без стекла и большую канистру с керосином. Лампа немного прохудилась, но течь была столь мала, что причина, по которой такую замечательную вещь отправили в сарай, не укладывалась у Пенрода в голове, и ему оставалось лишь радоваться удаче.

Он поднес лампу к уху и потряс ее. Вместо плеска он услышал сухое позвякиванье, керосин опять вытек, но это его не обескуражило, в канистре керосина было хоть отбавляй. Он зажег спичку и при ее свете наполнил лампу. Потом он повесил лампу на стену и зажег фитиль.

Вообще-то предприятие с лампой было не совсем безопасным. Керосин капал на опилки, фитиль, не прикрытый стеклом, коптил, а черные следы на стене ящика свидетельствовали, что пламя изрядно лизало дерево. Но Пенрод уже много раз разжигал свою лампу, и пока все проходило благополучно.

Наладив освещение, он снова пошарил в опилках. На этот раз он извлек коробку из-под сигар; в ней он хранил с полдюжины курительных изделий собственного производства. Свернутые из коричневой оберточной бумаги и набитые сеном, они выглядели совсем как настоящие сигары. Там же лежали карандаш, ластик и тетрадь, на которой рукой Пенрода было выведено: "Грамматика. Пенрод Скофилд. Седмой клас. Комнота шест".

Достаточно свободное правописание, которого придерживался Пенрод, заставляло предполагать, что грамматике он отдавал не слишком много сил. Содержание тетради уверяло в этом окончательно. Уже на второй странице, после слов "К наречиям нельзя прибегать в тех случаях, когда...", Пенрод окончательно прервал отношения с сей сухой дисциплиной. Так и не выяснив, в каких случаях нельзя прибегать к наречиям, Пенрод решил перейти от сухой теории к созданию литературного произведения. Заглавие гласило:

"Гарольд Рамирес - расбойник или Дикая Жизнь среди Сколистых гор".

Дальше следовала история, не имеющая никакого отношения ни к "седмому класу" ни к "комноте шест".

Сходство можно было уловить лишь в одном. И тут и там наш сочинитель решительно сметал на своем пути орфографию, пунктуацию и прочие мелочи.

Глава II

ТВОРЧЕСТВО

Создатель "Гарольда Рамиреса" разжег сигару из сена и, усевшись поудобнее, пристроил на коленях тетрадь. Он прислонился спиной к стене и устроился так, чтобы свет лампы падал на бумагу. Потом он перевернул страницу и аккуратно вывел на чистом листке: "

Глава шест".

С самым что ни на есть задумчивым видом он зажал сигару в зубах, извлек из кармана складной ножик и начал точить карандаш. Проделал он это почти машинально - так справляется с досадными мелочами быта творец, целиком погруженный в замысел.

Справившись с карандашом, Пенрод со столь же задумчивым видом вытянул ногу и кончиком ботинка почесал Герцогу бок. Мысли одна другой значительней брезжили в его голове, но безошибочное наитие творца подсказывало Пенроду, что еще не пора. И он терпеливо ждал, когда смутный замысел обретет отточенность и изящество.

И вот, наконец почувствовав, что вдохновение подступает, Пенрод начал писать. Поначалу дело шло медленно, но чем больше слов ложилось на бумагу, тем сильнее разгоралось воображение, и в какой-то момент из искры, тлевшей где-то в недрах его существа, разгорелся огонь, тот самый огонь, без которого, как известно, давно угас бы светильник изящной словесности. Следует, конечно, заметить, что понятия о словесности и изяществе у юного автора были весьма своеобразные, зато сильные страсти просто кипели:

"Мистер Уилсон хотел вынуть пистолет, но наш герой скора сказал а также держал под прицелом.

- Ну пожалуй са мной тебе это не пройдет мой друг.

- Он с чего-то уверен! - подсмеивался другой и так злобно закусил зубы в свою губу что брызнула кров. - Стану я поссовать перед ним. Простой расбойник какой-то!

Рамирес прямо подыхал от смеха над такой наглостю и наставил на мистера Уилсона свой автаматичиский пистолет.

Скоро они от оскорблений пришли в драку и началась агония предсмертья. Уилсон связал его и заткнул кляпом рот уйдя ненадолго. Наш герой пребывал в одиночестве. Ему стало темно и он извивался на полу его укусили крысы и насекомые наползли на него с пола потому что связанный он не мог смыться из такого адского места. Но скоро он своим атлитически сильным языком выпехнул кляп изо рта и даже снял с себя все чем завязал его мистер Уилсон.

Мистер Уилсон пришел назад надсмеятся над положением беспомощного врага и привел похвастаться толпу своих сыщиков.

- О, глядите! - сказали они. - Они издивались над Рамиресом и его муками. И дразнили его беспомощностью потому что хитрец Рамирес надел обратно путы и все видели что он такой же как был а он мог сбросить когда захочет.

- Только поглядите на него! - издивались они - А каким смелым был! Сейчас никто бы ни захотел попасть на его место.

Скоро Гарольда это разозлило и он с горячими глазами выскочил из пут будто из воздуха.

- Ха-ха! - усмехнулся он. - В другой раз поведете себя умнее!

Тут проистекла новая опасная битва. Автоматический пистолет был забран обратно от мистера Уилсона и убил двух сыщиков прямо в сердце. "Ба-бах!" раздалось еще два выстрела из пистолета и еще два сыщика улетели к своему небесному создателю. Теперь в живых были только двое сыщиков и он заколол одного и он улетел к своему небесному создателю потому как наш герой боролся ни на жизнь а на смерть. Теперь там совсем встемнело потому что уже была ночь и взглянув открывался ужасный вид. Все забрызгано кровью и крысы грызут мертвецов...

Вскоре нашему герою удалось встать спиной к стене и бороться за свою жизнь, ранив мистера Уилсона в живот.

- О! - сказал мистер Уилсон. - Ты...

(Тут Пенрод был вынужден поставить многоточие. Ибо если он был не слишком сведущ в вопросах грамматики, то уж во всяком случае знал, что изящная словесность не терпит таких сильных выражений, какие употребил раненый мистер Уилсон.)

Мистер Уилсон отступил. Ему было больно и рот его осквернился самыми грязными ругательствами.

- Ах ты... - глумливо издивался он. - Я тебе еще покажу... Гарольд Рамирес.

- У... - проклинал он Гарольда Рамиреса. - Зачем ты меня загрыз?

- И меня поранил в живот... - продолжал глумливо издиватса мистер Уилсон.

Потом они стали хором проклинать и глумливо издиваться. Они спрашивали зачем понадобилось колечить нас?

- Гарольд Рамирес ты... у тебя башки нет на пличах много воображаешь а сам... как другие.

Скоро терпение у нашего больше не могло сдерживаться.

- Если вы не можете держать себя джентельменами - сказал он. - Я ничего вам больше сейчас ни причиню. До лампочки мне ваши ругательства. Теперь вы полетите на небо к своему создателю и сами будете жалеть какие грубые были. Нодеюс вам теперь ни скоро нападет охота чтоб покушаться на Гарольда Рамиреса!

Насмешливо потешаясь он хладнокровно зажег сигарету и отняв ключи от камеры из кармана мистера Уилсона вышел вон.