- Может, она больная, - спросил у Александра, когда мы мачались к аэропорту. - Клиника?
- Власть и деньги развращают, мой дорогой человек. Знаешь, сколько у неё на счете в банке Цюриха?
- Сколько?
- Тридцать миллионов.
- Еть`твою мать!
- На тихую и добрую старость бы хватило.
- И зачем ей аутист?
- Делать миллионы и миллионы, - ответил "охотник на людей". - Грубо говоря, ты прав - клиника. Их, - дернул головой вверх, - всех сейчас клинит. Живут, суки, одним днем.
- А почему она всех держала? И братков, и ментов бывших, и нуреков.
- Ну, ни всех, скажем, - проговорил г-н Стахов. - Твой Васёк, например, вышел на тропу войны... А почему держала? Характер, как у змеи, и подружки... в высших эшелонах власти. А это самая лучшая крыша.
- Что же они, бляди, со страной делают?
- Ничего, - ответил "охотник". - Выдюжим.
А что остается делать? Остается жить на милой сторонке, да дюжить, е... ... ..., ... ..., ...! П... ... ..., ... ... ...! Х.. ... ..., ... ... ..., ...! ...! ...!
Между тем акция "Аутист" перешла в завершающую стадию. Все участники были помещены в служебное помещение. Каждый вел, как считал нужным. Форсистый Миша Брувер поник головой и старался делать вид, что он оказался жертвой обстоятельств. Жаль, что у меня не было возможности двинуть его по лживому уху.
Лира Владимировна от всего открещивалась и требовала, чтобы ей позволили сделать конфиденциальный звонок. Она надеялась таки убыть ближайшим самолетом в цукорный Цюрих. Я поглядывал на неё и понимал, что такие не сдаются. Их надо уничтожать. С коброй нельзя договориться о мирном существовании, смерть - их призвание.
Мая была прекрасна в гневе, но сдерживала себя, играя желваками. И было непонятно, что её больше всего бесило: бабушка, которая поступила столь эгоистично, или вся эта неприятная ситуация, могущая бросить тень на репутацию господина Крутоверцера.
А Илюша, накачанный лекарствами, спал, как младенец, и был далек от маеты этого безумного-безумного мира.
Что касается меня, то чувствовал себя победителем, но во рту - горечь поражения. Смешанные такие чувства, как сыр рокфор. Вкусный, а пахнет не стиранными носками.
Когда обстановка более менее успокоилась и сочинялись протоколы, менхантер подвел меня к человеку с выразительным лицом чекистского генерала. Оно было энергично, морщинисто и мужиковато.
- Это Слава Мукомольников, - представляет "охотник" меня.
- А, миллионер? - усмехается человек. - А я генерал Старков. А что с мордуленцией?
Я закатываю от возмущение глаза: ну, сколько же можно?
- Его рашпилем пытали, - шутит менхантер.
- Рихтовали, - генерал глядит на меня испытывающе. - Приятно чувствовать себя миллионером?
- Так не дали почувствовать.
- Не твое это дело, Слава, - заявляет простодушно. - Нормальный же русский парень, а не как эти... чикагские мальчики, - морщится.
- Кажется, вы не любите "мальчиков", - позволяю себе заметить.
- А кто их любит, сучей? Но речь не о них. Время их тоже прийдет, говорит с напором. - Что нам с тобой делать?
- А что делать с русским парнем? - развожу руками. - Отпустить в чисто русское поле.
- Во, сукин сын, - удовлетворенно качает головой.
- А я предупреждал, - хмыкакт Александр. - Самородок.
- Ох, эти самородки, - вздыхает господин Старков. - Давай договоримся по душам.
- Давайте.
- Берешь своего самородка, - указывает взглядом на спящего аутиста. И с глаз долой. Чтобы мы про вас больше не слышали. Никаких азартных игр на бирже. Если согласен, иди!
- А если не согласен?
- В кутузку, - то ли шутит, то ли нет.
- Согласен он, согласен, - Александр оттесняет от генерала. - Все, закрыли тему.
Я шумно вздыхаю: действительно, зачем играть на валютной бирже, если можно просто жить. И работать или сторожем, или кочегаром, или могильщиком, или продавцом, или папарацци, или жиголо, или менхантером, или килером, или... ну и так далее. У нас все профессии важны и хороши.
- Спасибо, - говорю Александру. - А как быть с Галаевым? - Вспоминаю.
- А никак, - пожимает плечами. - Для тебя его нет, равно, как для него - тебя.
- Это как?
- Я с ним поговорил, - усмехается многозначительно, - по душам.
- И что?
- В этой истори он потерял пол-лимона долларов, но он всех прощает.
- Ишь ты, бескорыстный какой? А я миллион потерял?
- Слава, все закрываем тему, - поднял руки, мол, хватит, достали вы всех своими миллионами.
Я это понимаю и повторяю:
- Спасибо, - и дополняю не без иронии. - Век не забуду. Никого и ничего.
- Лучше забудь, - шутит.
Как говорится, в каждой шутке доля шутки. А, может, и нет?
Кое-как разбудив Илюшу, вывожу его на улицу. Ночь прохладна и бодрит, равно как и напряженный гул самолетов. Я осматриваюсь - тихо катит спортивный автомобиль. Тормозит рядом с нами. Открывается дверца. Не говоря ни слова, усаживаю Илью на заднее сидение, потом плюхаюсь сам - на переднее.
Лицо Маи спокойно и сосредоточенно. Тени и световые сполохи искажают его. И мне кажется, что на её лице - маска. Сейчас это маска деловой женщины, принявшей некое решение.
- А куда мы? - спрашиваю.
- К нам, - отвечает. - На дачу. Отдохнем. Переведем дух.
- И что?
- И за работу, товарищи.
- Какую работу?
- Наш уговор остается в силе, - морщится. - Бабушка выжила из ума.
- И убила дедушку, - истерично посмеиваюсь я. - Нет, с меня хватит. Думаю, Илюше тоже.
- Ты не прав, Слава.
- И потом: я дал слово СБ не играть на валютной бирже. Никогда в жизни.
- Ничего, - ощеривается. - Мы с ними договоримся.
- Нет, я сказал!
Больше не произносим ни слова, лишь я называю место, куда нам с Илюшей надо - Тырново.
Через полчаса праздничный собачий лай встречал героев. И Жанна-Жаннэт встречала. Лучше бы она этого не делала. Выйдя на крыльцо, стояла в свете фар - полуголая в лилово-ажурном, французско-нижнегородском нижнем белье. Ё-е`! Зрелище было на любителя, право.
И черт с ним, живем, как можем! И принялся вытаскивать из авто аутиста. И когда это делал, услышал шипение и даже вздрогнул - змея? Потом услышал тихий голос, шипящий от ненависти:
- И ты меня меняешь на эту корову?
- Лучше корова, - изрек я не без мстительного удовольствия, - чем кобра.
- Что? - её красивое лицо исказилось от бессилия и злобы. - Суки, вас надо давить и давить! Давить и давить!