- А ты крутоверцер! - заорал вслед авто. - И жить тебе так вечно!

- Господи, откуда вы, ребятки? - набегала Жанна.

- Оттуда, - рявкнул я. - Корова ты, Жаннэт, корова!

- Зато я вас люблю, - ответила нелогично, подставляя покатое плечо под аутиста. - Я знала, что вы вернетесь. Какие вы, мои дорогие...

- Ладно, пошли, - буркнул я, - жопцаца тырновская.

И мы вошли во дворик, залитый желтым светом луны. И запах родного хлева был мне приятен. И даже проклятые комары казались милыми.

Потом мы опустили Илюшу в качалку и он, открыв глаза, проговорил:

- Ыыы!

И в этом бессмысленном, казалось, звуке я услышал изречение великого философа: "Когда оканчивается государство, начинается человек..."

Именно так и было с нами - мы сидели на краю прекрасного мира и каждый чувствовал себя...

Через день мы хоронили нашего друга Васю Сухого. Был солнечный день, и шумели солнечные деревья. Кладбище было подмосковное Богородское, и вокруг него было много солнечных деревьев. Казалось, что весь мир соткан из солнечных деревьев. Единственно, что задевало: под этими солнечными деревьями горбились могилы, их было много, этих могил. Так много, что возникало впечатление: до горизонта - одни могилы.

Потом мы поехали в Тушино, чтобы взять вещи Илюши для дачно-тырновского удобного его проживания.

Ехали на стареньком автомобильчике - "дедушке" советского е` автомобилестроения. И надо такому случиться - у ипподрома "москвичок" заглох.

- Ыыы, - сказал Илюша, указывая на гипсовых коней у центрального входа.

- Лошадки, лошадки, - понял я. - Тут лошадки бегают наперегонки.

- Может, хочет посмотреть лошадок? - правильно предположила Жанна.

И я решаю: пока буду возиться с мотором, пусть друзья сходят на публичное зрелище.

Оставшись один, открываю капот. К счастью, засорился только жиклер. Ручным насосом удается его продуть, и машина готова в путь.

Ан нет - должно, сладкая парочка увлеклась красивым зрелищем, и не шла. Пришлось идти мне.

Ипподром жил своей нервно-возбужденной жизнью: синели легкие летние небеса, зеленело зеленое поле, темнел влажноватый круг, по которому носились упряжки, на них прыгали жокеи маленького росточка и в жакетках кислотного цвета, радиоголос объявлял номера и смешные прозвища лошадей, публика держала в руках программки и спорила, на какой номер лучше ставить.

Это был странный и незнакомый мир - для меня. Нельзя сказать, что он привлекал, однако был мил и приятен для глаза. Человеческие страсти - что может быть интереснее?

Обнаружив парочку на трибуне, протиснулся к ним. Жанна рассматривала публику, а публика - её. Илюша покачивался, как сомнамбула:

- Белая. Белая. Белая, - повторял.

Я более внимательно смотрю на старт и обнаруживаю невзрачную кобылку в упряжке. По цвету она - белая.

- Что с Илюшей? - спрашиваю Жанна. - Бормочет и бормочет.

- Может, хочет, чтобы мы поставили на белую лошадь? - предполагаю я.

- Ыыы, - соглашается аутист. - Белая. Белая. Белая.

- А чего давайте, - хлопает в ладоши простушка. - На беленькую. Восьмой номер.

- Доходяга она, - басит кто-то со стороны.

- Белая. Белая. Белая, - настаивает на своем аутист.

- Тьфу ты, - плюю в сердцах. - Илюха, все сначала, что ли?

- Белая. Белая. Белая, - мой друг начинает заметно нервничать.

И я сдаюсь. Ведь такого не может быть, чтобы аутист обладал даром уникального предвидения всех мыслимых и немыслимых игр, связанных с денежными ставками?

Не может! Тогда черт с ним - пожертвую вощеными последними бумажками, затырканными в заначке, и на этом прекратим балаган. Навсегда.

Когда Жанна удалилась делать ставку на лошадь № 8, я присел рядом с другом:

- Илюша, давай договоримся. Нам чужого не надо и свое не отдадим. Играем в последний раз.

- Белая. Белая. Белая, - миролюбиво повторял.

- Слава Богу, тут мало цветов, - проговорил. - Ни красных, ни синих, ни зеленых.

- Белая. Белая. Белая.

Меж тем по ипподрому была объявлена готовность "один" к старту. Публика заволновалась. Я тоже: где там Жанна-Жаннэт наша?

- Готово, - набегала, держа в руке бумажную четвертушку.

Ударил гонг. Как говорится, по ком звонит колокол? Лошади замесили тростниковыми ногами. Жокеи запрыгали в своих упряжках, как чертики. Публика взревела. Аутист закачался, словно в лихорадке

О, силы Небесные, не дайте нам выиграть, взмолился я.

Плохо молился: наша белая лошадка-доходяшка очень даже весело галопировала, подкидывая толстозадый свой круп. Хоп-хоп-хоп! А когда жокей в белой жакетке треснул её кнутом, то она так загилячила...

- А-а-а-а! - ревела публика. - Оу-у-у!

А я сидел и уже знал, что наша белая лошадь победит, и победа эта будет для всех неожиданной. Со всех сторон будут нестись гневные крики о продажности бегов, а с неба - сыпаться конфетти рваных бумажек, швыряемых неудачниками. Радиоголос сообщит результат последнего забега: выигрыш ставки 1: 199. То есть на один рубль победитель получает сто девяносто девять. А если ставка тысяча рублей? Две тысячи? Три тысячи? И так далее.

Потом услышу родной голос:

- Пегая. Пегая, Пегая, - и пойму, что отныне лучшими нашими друзьями будут лошади. А также комары, муравьи и прочие братья наши меньшие, за исключением, разумеется, ядовитых змей, укус которых, как известно, смертелен.