Все это время Пит не решался прикоснуться к подарку Китнисс… Ему было довольно страшно снова браться за кисть. Вдруг в итоге опять ничего не получится?..

Но, тем не менее, его как магнитом тянуло к мольберту. Он решил начать с самого простого. Что для него всегда было проще изобразить? Он вспомнил свои первые наброски — бесконечное Небо… И живое Солнце… Да, пожалуй, можно рискнуть.

Как же он заблуждался…

Спустя час, мастерская была усыпана смятыми безжизненными рисунками… Везде одно и то же — искусственное Небо, мертвое Солнце… Он утратил свой дар в стенах подземелья Капитолия и теперь сидел на полу чуть ли не плача…

Для него на холсте Небо олицетворяло его душу, а Солнце — его сердце… Это был первый настоящий набросок, сделанный в детстве, наверно поэтому он и вернулся к нему… Решил, что можно начать сначала.

Как глупо.

Ему так хотелось растопить лёд, сковавший душу. Точнее то, что от неё осталось… А осталось ли?..

Рисование — это часть его души. Утраченная часть души.

Видимо навсегда…

Пит почувствовал, что его вновь охватывает злость. Злость на неё. Это она виновата… Зачем заставила вновь проходить через это?.. Он безнадёжен. А она… Она хочет его доломать?..

«Нет, нет…» — Пит пытался отогнать от себя эти мысли, но её смеющийся образ возник перед глазами и никак не исчезал — вот она уже ухмыляется…

Что, думал, ты сможешь? Нееееет, Пииииит, ты никогда не сможешь рисовать, потому что ты мёртв, мёртв, мёртв, мертвмёртвмертв!

Кое-как Пит сфокусировался на одной точке перед собой, чтобы избавиться от наваждения. Слава Богу, образ Китнисс отступил…

Попробовать снова? Ещё раз испытать боль от осознания собственного бессилия? Да, надо добить себя, сломать окончательно, чтобы больше никогда не брать в руки даже карандаш, оставить все это в прошлом!

Пит трясущимися руками схватился за кисть… Слёзы текли по его щекам, а он продолжал наносить краску неуверенными движениями… Что это?.. Неужели получается? Неужто набросок живой, неужто он дышит?.. Так и есть. Вот оно — Небо-душа… Пит совершает последние мазки… Он вымотан до предела, но что-то в рисунке определённо есть… Он с нежностью берет набросок в руки, словно это самая хрупкая вещь на свете. Это его душа, покалеченная, но еще живая, теперь сомнений не было — где-то глубоко внутри заперт старый Пит, стоит лишь попытаться подобрать отмычку… Определенно, он на верном пути.

Пит внимательно рассмотрел рисунок и поставил на место. Теперь у него появилась пугающе призрачная, но, все же, надежда, что бутылка в его руке сменится на кисть…

Обессилев, Пит лег прямо на пол, свернувшись калачиком. Он так устал… Но, вместе с тем, он испытал ни с чем несравнимое удовольствие. Что-то вышло. Он не совсем безнадёжен.

«Спасибо, Китнисс…» — с этой мыслью он и заснул.

Вот и настал момент истины. Китнисс и Пит одновременно оказались возле своих домов. Пит возвращался с Луговины, а Китнисс только собиралась в лес.

Увидев друг друга, они так и замерли. Ни один не сдвинулся с места.

Китнисс мысленно уговаривала себя сбежать в лес, но не могла и шевельнуться. Пит стоял в лучах солнца и казался ей ангелом. Такой красивый… он как будто сам источал свет, которого в душе девушки остались лишь жалкие крохи…

Пит смотрел на нее во все глаза. Его мысли о том, что надо оставить ее в покое и держаться на расстоянии, развеялись, как утренний туман.

Он двинулся к ней на встречу. Зачем? А не все ли равно? Он просто ощущал потребность быть ближе к ней.

Потребность в ней.

Пит вертел в руках сорванный на опушке леса одуванчик, казалось, цветок придавал ему сил. Подойдя ближе он вручил его ей.

— Вот… это тебе. Кусочек летнего солнца.

Китнисс протянула руку и взяла цветок дрожащими пальцами. Сейчас ей чудилось, что все будет хорошо, ведь ее мальчик с хлебом и символ возрождения из прошлого объединились. Она улыбалась ему, а по щекам текли слезы. Но впервые, за долгое время, слезы были не от горя или боли, а от давно забытого ощущения жизни…

Пит протянул руку и подушечкой большого пальца, едва касаясь, стер влагу с ее лица. Китнисс прижалась к его ладони щекой и закрыла глаза.

У обоих вырвался вздох…

И тут где-то рядом, словно гром среди ясного неба, прозвучало…

— Кискис…

******

Оба встрепенулись и отпрянули друг от друга. Девушка обернулась на голос.

— Гейл?.. — он стоял в нескольких шагах от них, в военной форме, за спиной рюкзак.

И тут напарник по охоте бросился к ней и, подхватив на руки, закружил ее в своих объятиях. Китнисс совершенно растерялась, не совсем понимая, что происходит. Когда же Гейл ее наконец поставил наземь, она успела заметить лишь закрывающуюся дверь дома Пита. Все. Момент упущен…

Бывший товарищ проследил за ее взглядом, но ничего не сказал.

— Откуда ты? — она испытывала смешанные чувства — с одной стороны была вроде как рада видеть Гейла, а вот с другой…

— Сейчас я все тебе расскажу, пойдем…

С сожалением девушка поплелась к дому. В руке ее все еще оставался одуванчик. Глупо, но она прижала цветок к груди и стало как будто легче…

Войдя в дом, Китнисс первым делом налила в стакан воды и бережно поставила в него солнечный дар. Если ее старый друг и подумал что-то, то умышленно промолчал. Он просто глядел на нее и улыбался ей той самой улыбкой из прошлого, когда еще не было Игр, Капитолия, Сноу… Когда Прим была еще жива…

Прим…

— Как ты? — спросил парень, прервав тем самым поток ее грустных мыслей.

— Как странно слышать такой вопрос спустя год после всего. Жива, как видишь… — ощетинилась Китнисс, как будто Гейл ей что-то должен.

— Кискис. Я не мог приехать раньше. Я ведь военнообязанный.

— Да я все понимаю. Просто не надо вести себя так, как будто все по-прежнему, — она не лукавила — так, как прежде уже никогда не будет.

— Скажи… только честно! Если бы я приехал раньше, если бы я приехал к тебе… ты была бы рада?.. Это бы что-то изменило?..

Не стоило лгать ни себе, ни Гейлу… ни черта бы это не изменило… Да и злилась она на друга по старой памяти — вроде как он забыл о ней совершенно, а она сгорала в своем горе одна, пока не появился Пит.

— Вряд ли…

Лицо Гейла исказила гримаса боли, но он быстро справился с собой: — Я так и думал…

— Зачем ты здесь? — решила сменить щекотливую тему девушка.

— Мы приехали с миссией. Нам поручено проследить за строительством фабрики.

— Фабрики? Что за фабрика?

— Фармацевтическая. Моя команда остановилась в маленькой гостинице в городе. Но номеров мало. Я, как главный, решил уступить подчиненным комнаты. Хотел остановиться у мамы, но места там совершенно нет…

Китнисс слышала от Сэй, что Хейзел вернулась пару месяцев назад. Но она не могла заставить себя навестить женщину. Да и та, по всей видимости, не особо стремилась увидеть девушку.

— Так что я решил остановиться в одном из домов в Деревне Победителей.

— Что? — не то чтобы девушке было это неприятно. Но она привыкла к личному пространству. Это их территория — ее, Пита и Хеймитча.

Видимо, в глазах ее что-то промелькнуло, Гейл быстро затараторил: — Не волнуйся. В Капитолии мой план не пришелся по душе. Деревня Победителей — исторический памятник и никто кроме победителей не имеет права занимать дома… Только если не гостит у кого-то из бывших трибутов.

Китнисс хмыкнула.

— Выходит, нас записали в ходячие памятники?

Гейл улыбнулся в ответ.

— Выходит, что так. Я хотел попросить тебя об одолжении. Не хочу нарушать твое уединение, но может быть ты… — он как будто подбирал подходящее слово, — Приютишь меня на недельку в качестве гостя? Пока я не найду себе жилье в городе…

— Гейл, это слишком…

— Только в память о старой дружбе.

— Ладно, — слово сорвалось с языка, а Китнисс уже пожалела о сказанном. Что подумает Пит? Если ее решение причинит ему боль… она не простит себе.