На пороге он вдруг услышал как раз мелодию той самой песни… Опять галлюцинация? Он огляделся и заметил среди обломков сломанный рояль. Она стояла к Питу спиной и наигрывала «песнь Долины»… Чувствовалось, что рояль расстроен, но для Пита музыка звучала очень чисто…

В этот миг ему казалось, что все будет хорошо. Все наладится. Игры, смерть, боль, Бойня, пытки, охмор, Революция, остались где-то за гранью… Здесь была только она. И пока звучала музыка, он был уверен — они справятся.

— Спой… — его голос прозвучал очень тихо, но в большом зале прогремел как гром среди ясного неба. Китнисс вздрогнула и обернулась к нему.

— Я не могу… Не хочу… Больно.

— Извини. — столько жалости было в его словах, что Китнисс не выдержала и, подбежав к Питу, взяла его руки в свои и заглянула в глаза.

— Не тебе просить прощения…

Пит высбодился. Ее прикосновения для него — это слишком… Его движение не осталось незамеченным и он попытался сгладить ситуацию.

— Мне вспомнился тот самый день… Тогда мне казалось, что не только птицы, но и весь мир умолк… — Пит не лукавил, так все и было.

— Вряд ли теперь даже птицы умолкнут от моего голоса! — тут он с удивлением заметил улыбку на ее губах.

Пит понял, что уже сам улыбается вовсю.

— Ты всегда могла заставить меня улыбнуться. Правда или ложь? — он сам не заметил, как слова сорвались с его губ.

Китнисс вдруг стала очень серьезной.

— Ложь… Я причиняла тебе только боль и страдание. Это твоя любовь творила чудеса за двоих, — голос ее дрожал, а в глазах стояли слезы.

— Не важно. Пойдем… домой? — И вот они впервые шли куда-то вместе. Пусть дорога и занимала всего несколько минут, но обоим казалось, что жизнь стала чуть светлее…

В Деревне Победителей они, не сговариваясь, подошли к дому Пита.

Слова были ни к чему — оба чувствовали какой-то необъяснимый прилив сил и благодарности друг к другу.

— Зайдешь на чай? — Он был уверен, что Китнисс не откажется.

— Только если испечешь булочки, — она слегка краснеет, но глаза не отводит.

— Испеку сырные, твои любимые!

— Ты помнишь? — столько надежды прозвучало в ее голосе, что Пит на секунду напрягся. Почему для нее это так важно?

Ах, ну, да… Чувствует ответственность за меня и, возможно, вину.

— Недавно вспомнил…

— Значит, ты возвращаешься. Я рада! — Китнисс никак не удавалось отвести взгляд от его небесных глаз. Сколько раз она смотрела в небо и видела его глаза…

— Пока рано говорить, но кто знает…

Так они зашли в дом и направились на кухню.

Они пили чай, поедали булочки с сыром и болтали. Пит с удивлением заметил, что девушка ест с неподдельным удовольствием.

Потом впервые Китнисс заговорила о Прим… Он не перебивал. Чувствовал, что сейчас никакие слова не помогут. Необходимо только слушать, иначе она опять замкнется и так не выговорится.

Спустя несколько часов она заторопилась домой. Проводив ее к выходу и дождавшись, когда она скроется за дверью своего дома, Пит занялся мытьем посуды. Закончив уборку он присел в гостиной на диван. Душа пела. Душа? У него же нет души…

Отгоняя неприятные мысли, он прокрутил в голове прошедший день.

Сегодня он вспомнил свои чувства к ней… Призрачные, расплывчатые, но они казались настоящими. Точнее, когда-то он точно их испытывал. И они питали его подобно весеннему дождю долгожданный росток.

Его любовь.

Возможно ли, что девушка от которой врачи советовали держаться подальше, наоборот станет его спасением? Сегодня ему показалось, что он важен ей. Не просто старый товарищ, напарник, земляк… А как-то по-особенному. Может быть, ментор прав?.. И Китнисс к нему не равнодушна?..

А что чувствует он сам?.. Это, пожалуй, очень сложный вопрос. Но после неожиданной встречи что-то изменилось.

Неуловимо, едва заметно… и все же.

Пит наверно в первый раз за долгие месяцы думал о жизни с воодушевлением. Неизвестно, когда его настроение снова сменится на тоску и уныние, но Пит не сомневался, что долго радоваться не придется.

Он был готов на все, лишь бы продлить ощущение… счастья? Но понимал, что его настроение меняется, как ветерок поздней осенью. Вот они, последствия охмора.

Китнисс зашла к себе домой и, захлопнув дверь, сползла по ней на пол. Давно она не чувствовала себя так спокойно. Если уж быть честной, то с момента гибели Прим… ни разу. В этом весь Пит. Он всегда мог ей подарить частичку умиротворения.

А вот она, в отличие от него, только и делала, что подводила его, лгала ему, причиняла боль. Когда он нуждался в ней больше всего, после пыток и охмора, она бросила его. И как он после этого еще вернулся в 12-й? Но ведь это ее мальчик с хлебом. Самый добрый и самый бескорыстный. Ничего не требующий взамен. Теперь она не сомневалась, что где-то в глубине души, прячется прежний Пит и ей просто нужно очень постараться, чтобы вытащить его на поверхность…

Прим уже не вернуть… Она не смогла спасти своего утенка, но она сделает все, чтобы спасти, вернуть своего Пита…

Последние несколько дней прошли относительно спокойно — без приступов, мнимых воспоминаний и жгучего желания исчезнуть из этого мира. Пит надеялся, что сегодня его сон будет хоть и поверхностным, но без кошмаров. Но не тут-то было…

Самое нелюбимое чувство для Пита, связанное с царством Морфея (помимо самого ужаса от видений) — когда он только проваливается в сон, ещё понимает, что это не по-настоящему, что оживаемый мир кошмаров — эфемерный и нереальный…

В такие моменты Пит отчаянно пытается выбраться обратно. Вот она — явь, почти осязаема. Он цепляется за неё своим сознанием из последних сил, но все настоящее растворяется, и кошмар поглощает его целиком и полностью.

Вот и сегодня, только-только задремав, Питу показалось, что воздух вокруг внезапно стал влажным, а тело нестерпимо горит от яркого солнца…

Запах леса просачивается, а вместе с ним… запах страха и смерти. И боль. Боль такая, что хочется выть. Пит попытался вернуться в настоящий мир, в мир своей комнаты, где все родное и безопасное. Не вышло.

Пит понимал, куда он проник. Арена. 74 Игр. И он, замаскированный у реки, умирающий в одиночестве. Вот и скованность движений и невозможность пошевелиться…

Все.

Питом полностью овладело сновидение, он больше не помнил этот мир. Теперь это был мир опасности и безысходности.

Боль, дикая боль. Но кроме физической боли — боль душевная от того, что он умрёт в одиночестве, от того, что ему не удастся защитить Китнисс, от того, что он не увидит перед смертью её глаза в последний раз…

Как же хочется пить. Тело горит и ломает, но он не может шевельнуть и пальцем… Язык распух. Почему-то вокруг лежит снег, холодный, манящий… До этого белого рая не дотянуться…

А над головой безжалостно палящее солнце. Каждый раз, открывая глаза, Пит видит только бескрайнее небо, а на нем ни облачка. И только солнце сжигает его и плавит заживо…

Он знает, что его ищут профи, и если не они, так это гребанное солнце прикончит его так или иначе.

Но перед смертью так хочется заглянуть в её пепельные глаза… Так хочется сказать ей… Что? Что он мог ей сказать? Что ему жаль? Что он верит в её победу?

И тут он услышал осторожные шаги. Еле-еле приоткрыв глаза, он увидел её… Она стоит совсем рядом, но не замечает его… Пит попытался окликнуть Китнисс, но из его иссушенного рта не вырвалось ни звука… Он пытается сдвинуться хоть на миллиметр, чтобы привлечь её внимание, но не может…

И вот уже она двинулась дальше.

Неееет, — пронеслось у Пита в голове, — Пожалуйста… Я не хочу умирать один. Под этим волчьим солнцем. Одиночество хуже самой смерти.

Пит проснулся в горячем поту. Он до сих пор ощущал жар, исходивший от его тела… В горле пересохло на самом деле. Хорошо, что на тумбочке стоит графин с водой. Половину графина он выпил залпом, а остальное вылил на себя…