Мирное и спокойное время для Пендрагона продолжалось ровно месяц. Потом в Гитине умер старый Кольбейн, а Муррох, его преемник, уж слишком прислушивался к словам рикса-соседа, Лота Лионесского; особенно же внимательно прислушивался он к словам жены Лота, Моргеас.

А норов у Моргеас был – как посмотрит, кровь в жилах пузырьками пойдет. Артос с этим норовом познакомился, когда только стал риксом: Моргеас попыталась затащить юношу в постель и объяснить, что она готова разделить с ним все тяготы власти, что знает все входы и выходы у каждого из главных вождей ллогрских кланов и знакома с каждым из жрецов в храмах Гарра... Объяснения продолжались не одну и не две ночи, однако в конце концов Артос отрезал – «довольно!» – и, злая как ошпаренная кошка, Моргеас сбежала на юг, где вскоре подцепила Лота, с которым нашла полное взаимопонимание по поводу наглого мальчишки-Пендрагона.

Войны ждали со дня на день – но как ни странно, ее не случилось. Лот очень удачно (для Артоса) упал с лошади и свернул шею. Моргеас было подкатилась к Мурроху Гитинскому, предлагая тому себя в жены и Лионесс в качестве приданого, однако правитель Гитина проявил осторожность и отказался. Моргеас поклялась отомстить и сбежала с пятью сыновьями и немногочисленными приверженцами на остров Олерон. Вожди кланов Лионесс, поразмыслив, предложили венец Герейнту МакМурроху (Мурроху Гитинскому он не приходился родичем, а если и приходился, то очень отдаленным). Герейнт же, совершенно не будучи уверен, что Артос не перенесет свою неприязнь к покойному Лоту на преемника, попросился под крыло Пендрагона. Артос с радостью согласился и, таким образом, восстановил свою державу в Максеновых границах. А через несколько лет превзошел оные границы, когда Муррох Гитинский попросил помочь с донимавшими его морванскими героями-разбойниками и в благодарность за своевременную помощь также признал Пендрагона верховным правителем...

Всего этого в равной мере добились Артос и его фианна, о чем ни он, ни они не забывали. Порой Артос жалел, что сидит на престоле и отдает приказы, пока Ланселот, Кау, Перидур и прочие развлекаются. Несколько раз ард-рикс переодевался в одежды простого бродяги-наемника, тайным ходом покидал Каэр Кэмел и бродил по Ллогрис, проверяя, все ли в порядке, все ли довольны его правлением, и если недовольны, то чем именно. Недовольных почему-то не попадалось, за вычетом нескольких стариков, что костерили весь белый свет просто из любви к искусству. Порой Артос оставлял вместо себя Кау или Перидура и уходил в поход, однако продолжалось это недолго – обычно гонец нагонял странствующего правителя дней через восемь-десять и умолял вернуться в Камелот, потому как без ард-рикса ну совсем никуда. Пендрагон с грустью вздыхал и возвращался.

Почему Артос так грустил, не знал никто. Сам ард-рикс чувствовал тут что-то неладное, но разобраться не мог. Приступы беспричинной печали довели до того, что он разговорился с собственным мечом. Калибурн был очень даже неглуп, как для куска железа, но помочь не сумел.

Помощь пришла с неожиданной стороны – как-то Ланселот прибыл из Лохланна с совершенно очумевшим видом. К нему и подходить-то боялись, а миротворца-Перидура, как назло, в Камелоте не случилось. Пришлось звать на помощь самого ард-рикса.

– Ну, Ланс, в чем дело?

Фиенн покачал головой, потянулся за четвертым кувшином ягодной наливки, твердой рукой наполнил полуведерную чашу и одним глотком осушил едва ли не треть.

Артос отобрал у командира фианны чашу, отпил сам и поставил подальше, чтобы Ланселот не смог дотянуться, не вставая.

– Рассказывай.

– У меня сын родился, – выдавил тот.

Пендрагон понимающе кивнул. Бывает. Некоторые люди, прослышав о таком подарке небес, какое-то время действительно как сумасшедшие. Потом чуть успокаиваются.

– Есть с чем поздравить, – сказал Артос.

Ланселот обрушил кулак на каменную столешницу.

– Артос, он твой племянник!

– То есть как? – не понял ард-рикс. – От Элейн?! Но... она ведь дочь Горлиса, сводная сестра Кадора...

– И сводная тетка мне, – угрюмо молвил Ланселот. – Сам не понимаю, что на нас тогда нашло. Как затащило...

Затащить куда-нибудь Ланселота против его воли – это очень надо постараться, фиенн был упрямее, чем Артос и Кау вместе взятые.

– А сама Элейн что?

Ланселот махнул рукой.

– Ты уж извини, что о родственнице так... но она как дурой родилась, так и помрет. Ей плевать. Ребенка выкормить, на это только мозгов и хватит. Бан, муж ее, тот поумнее, мне, конечно, доброго слова не сказал, но и вопить не стал...

Редкий муж станет вопить, что жена предпочла другого и наделила его ветвистыми рогами, как поступила с Кернанном Белонна, но рассчитаться с «обидчиком» любой ревнитель чести счел бы делом достойным. Вот только, если обидчиком оказался Ланселот, тут «рассчитываться» особенно некому. Разве что пожалуются Артосу, чтобы тот примерно наказал своего фиенна. Положим, наказать ард-рикс мог, да Ланселот сам себя покарает лучше, чем кто-либо другой... бастард Кадора в вопросах чести отчего-то был щепетильнее иных старейшин, и к себе относился еще более сурово, чем к другим. Он же если какую традицию даже ненароком преступит, чувствует себя хуже, чем получив ножом в бок.

А наказать, понял Пендрагон, все-таки придется. И до того, как по всей стране пойдут слухи-пересуды... Ланселоту, конечно, дюжину-другую злых языков укоротить – что другому высморкаться, однако лучше избрать окольный путь.

Ард-рикс медленно извлек из ножен Калибурн. Совета, как поступить, он не спрашивал – решение уже было принято.

Ланселот преклонил правое колено и с подчеркнутой покорностью перебросил волосы вперед, оголяя шею. Кара – значит, кара, смерть – значит, смерть. Этого он не боялся.

– Встань, – приказал Артос.

Ланселот молча поднялся.

– Обнажи меч.

Массивный клинок арденнской работы в руках фиенна не казался ни тяжелым, ни неуклюжим.

Калибурн ударил быстро и точно – в плоскость лезвия, на три ладони от эфеса. Против Режущего Сталь мало что могло устоять – недоуменно моргающий Ланселот оказался со сломанным оружием.