— Соня, а ведь я не жаловаться к тебе пришел на свои недуги. Просто захотел тебя увидеть.

— Ну допустим, допустим… Но чувствую, эйфория на исходе. Как будущий врач начну с наводящих вопросов.

— Подожди, Соня. Кого из наших видишь?

— Недавно Колобка… я от бабушки ушел, я от дедушки ушел… Случайно встретила. Правильно мы о нем в школе говорили: зреет деятель. Удивительное единство формы и содержания. Будет пройдоха что надо. Он в Плехановском. Вот ты журналистом хочешь стать. Тебе это интересный объект для очерка нравов. Проанализируй, как и почему такой тип зарождается и процветает на нашей почве.

— Дельный совет, Соня.

— Слушай, Сережка, так что у тебя не ладится? Наверное, все в рамках банальной формулы: не сошлись характерами?

— Как тебе сказать, может быть, и это. Она хочет, не теряя времени, красивой жизни в ее понимании: отдельную квартиру, барахла побольше и попрестижней.

Они шли по Суворовскому бульвару мимо мокрых пустых скамеек, черных остовов деревьев.

— Воспитывай жену, Сережа. Помню, говорил мне, что она хорошая. Ты ведь из замечательной семьи, может быть, коллективно переломите ее.

— Она упрямая, Соня, и уверена, что достойна лучшей участи, как она ее себе представляет.

— Что тебе сказать? Раз у вас непрочно — не заводи детей. А там жизнь покажет.

— Фатализм какой-то, — сказал Сергей.

— Почему фатализм? Логика жизни. Объективная реальность, существующая вне нашего сознания.

— Ты всё истины изрекаешь, Соня.

— Извини, Сережа, я понимаю: тебе нелегко. Ты ищешь от меня других слов — сочувствия, участия. Поверь, это у меня в душе. Но так уж я устроена, что не могу выдавать сантименты. А если по существу, то я думаю, правильно тебе сказала.

— Я не так уж сентиментален, как тебе кажется. И наверное, ты права. Вот сейчас, после нашего разговора, я спокойнее стал, спасибо тебе. Недаром мама говорит, что ты настоящая. Знай, можешь рассчитывать на меня, на мою помощь. Мы вот обо мне говорили, а как, извини, у тебя в личном плане?

— Представь себе, делал мне предложение один доцент — хирург. «Вы, — говорит, — очень умная девушка и очень надежная. Для меня вы идеал жены». Знаешь, я отказала: уж очень скучный дядя. Тоска с ним.

Сергею почему-то приятно было услышать про Сонин отказ.

— Ну а еще что у тебя? — спросил он.

— Смеяться не будешь?

— Ну что ты!

— Хожу в литобъединение. Написала два рассказа.

— Соня, вот это новость! За тобой такого, прости, я не замечал.

— Сама себе удивляюсь.

— Дай прочесть, — попросил Сергей.

— Позвони, договоримся. А может быть, зайдешь к нам по старой памяти?

— Может быть, — сказал Сергей.

Они расстались.

«Как хорошо, что я поговорил с Соней. Легче стало, — думал Сергей. — Умница она и друг».

Отношения с Викой уже не казались Сергею зашедшими в глухой тупик. Их жизнь теперь представлялась ему скорее тоннелем, в котором впереди как будто забрезжил свет.

После разговора с Соней он шел на занятия в университет. Ранний ноябрьский вечер приятно возбуждал Сергея бегущими огнями машин, шуршанием шип по асфальту, глухими звуками шагов многочисленных прохожих. Ему стало жарко. Снял берет. Сырой воздух приятно холодил голову. Он радовался предстоящей лекции, ему вдруг захотелось учиться, как никогда, за все почти три месяца его студенчества. Сергей остро осознал, что он студент именно МГУ, и было приятно войти в университетский двор за узорчатой оградой и, пройдя памятник Ломоносову, оказаться в здании, подняться по мраморной лестнице на второй этаж.

В Ленинскую аудиторию он вошел как человек, которого ждут, и поднялся в облюбованный им пятый ряд амфитеатром расположенных скамей. Кивнул кое-кому, пожал соседям руки. Скинул тут же свою куртку; многие из студентов не пользовались гардеробом.

Вошла профессор — крупная женщина с волосами до плеч, в темно-синем платье с белым ожерельем на груди. Она легко поднялась на подмостки и подошла к кафедре. Сделала замечание, почему не приветствовали ее появление вставанием: так, мол, надо встречать каждого преподавателя.

Студенты вразнобой виновато поднимались со своих мест.

Началась лекция о русской литературе XVI века. У Сергея не было тревоги, обычно звучащей в его душе постоянной ноющей нотой: где Вика, с кем, что делает?.. Это состояние рождала неуверенность в их семейной жизни. Отличное рабочее настроение, с которым он пришел сюда, не покидало его.

Кроме того, Сергея пленила профессор. Она читала темпераментно, обладала отличной дикцией, артистично держала себя перед аудиторией и, самое главное, что сразу чувствовала аудиторию, прекрасно владела материалом. Слушали ее с увлечением.

Сергей цепко держал в памяти основную мысль лектора и, не отставая от ее развития, успевал конспектировать. А иногда даже предвосхищал выводы профессора и тогда улыбался.

— В общем, дочка, как ты ни рассуждай, а я вижу, что жизнь твоя с Сергеем не задалась, — говорила Полина Петровна.

Мать и дочь сидели и своей квартире на тахте. Мать с краю, а дочь посередине, поджав под себя ноги, прислонившись к горке подушек.

Вика смотрела куда-то в сторону, молчала.

— Говорила тебе, упустишь ты Валентина Васильевича, с которым я тебя познакомила. Какой мужчина! Все при нем. И положение, и внешность. Ты вот в одной комнатке ютишься в чужой семье. А у него квартира отдельная — две комнаты в доме для большого начальства. Женится — трехкомнатную дадут. Пришла бы на все готовое. Сразу хозяйкой стала бы. Да что говорить… Своими руками свое же счастье оттолкнула.

Полина Петровна умышленно скрывала от Вики, что Валентин Васильевич позванивал ей — интересовался жизнью дочери. И мать не лишала его надежды на встречи с Викой.

Она говорила со спокойным сожалением, и это действовало на Вику сильнее, чем если бы мать гневно возмущалась. Может быть, она действительно совершила глупость, выйдя замуж за Сергея. Выходит, для счастья одной любви мало — совсем не рай с милым в шалаше.

— Конечно, для какой-то немудрящей девчонки Сергей — находка. А ты видная, выбирать могла.

— Видела я недавно твоего Валентина Васильевича в нашей поликлинике. Он, оказывается, к нам прикреплен. В коридоре встретились, прошел, вежливо поздоровался.

— Да что ты! — воскликнула мать с деланным удивлением. Она знала об этом от того же Валентина Васильевича. — Какой человек! Другой бы отвернулся в сторону. А он после всего еще здоровается. Ты хоть ответила?

— Да.

— Встретишься в другой раз, вежливости ради поинтересуйся, как живет. Тебя это ни к чему не обязывает, а ему приятно. Ведь он тебе, кроме хорошего, ничего не сделал.

— Что ж, по-твоему, я должна первая начать разговор?

— Да, да, я понимаю, — поспешила согласиться Полина Петровна. Она прекратила разговор о Валентине Васильевиче. Не хотела выдавать свой интерес к продолжению знакомства дочери со Звягинцевым. Вика была упряма, вся в отца, и мать боялась, что в ответ на уговоры дочь поступит наоборот.

У Полины Петровны был телефон Звягинцева. Он просил ее без стеснения информировать его о мало-мальских изменениях в семейной жизни дочери. Валентин Васильевич был по-прежнему влюблен в Вику и не оставлял надежды на встречи с ней.

Он воспринимал Полину Петровну как свою союзницу. Та позвонила Звягинцеву только на следующий день: Вика осталась ночевать у нее.

— Говорит Полина Петровна. Соедините, пожалуйста, с Валентином Васильевичем. Он просил меня звонить в любое время, — обратилась она к секретарю.

— Полина Петровна?

— Да.

— Совершенно верно. Он предупреждал, — сказала секретарь. — Одну минуту.

— Полина Петровна, здравствуйте, — раздался в трубке мужской голос. — Есть новости?

— Да, Валентин Васильевич.

— После совещания я позвоню вам. Вы дома?