Первое, что в настоящей работе должно бы быть объяснено из особенностей первобытного мышления, есть сам заговор, возможность его возникновения и существования.

Заговор есть выраженное словами пожелание, соединенное с известным обрядом или без него, пожелание, которое должно непременно исполниться.

Я употребляю слово “пожелание”, а не “молитва”, потому что последнее предполагает божество, к которому обращается заговаривающий, а такого божества, как увидим, во многих заговорах вовсе не оказывается – обстоятельство немаловажное.

В явлении заговора необходимо различать две стороны: 1) веру в возможность навязать свою волю божеству, человеку или известным предметам и обстоятельствам и 2) веру в слово человеческое, как самое мощное средство навязать кому-нибудь или чему-нибудь свою волю.

Что эти два интеллектуальные верования необходимо причастны человеческому уму на известной ступени его развития – доказывает их присутствие у разных, совершенно чуждых друг другу народов. Факты достаточно известны и слишком многочисленны, чтобы их приводить. Религия в известной фазе своего развития даже характеризуется верой в возможность навязать свою волю божеству. Фаза эта – фетишизм ¹⁴. К эпохе фетишизма и следует отнести появление заговора.

Что могло внушить человеку веру в возможность навязать свою волю чему-нибудь постороннему – трудно решить. Трудно даже поставить сколько-нибудь удовлетворительную гипотезу. Кажется, что источник этой веры следует видеть во взгляде первобытного человека на причину. Представление о причине первобытной ум отвлекает от явлений, в которых она, так сказать, проявляется самым ярким образом, т. е. от явления, возникновения новых особей от особей им подобных – рождений животных от родителей и растений от семян растений. Для него причина есть причина порождающая, causa efficiens, ¹⁵ как выражались перинатетики и схоластики. С другой стороны, для него достаточно весьма частое следование друг за другом двух явлений, чтобы признать первое из них причиной второго. От такого убеждения только один шаг к вере, что, произведя произвольно причину, мы можем произвести следствие. Так, напр. человек замечает, что вслед за появлением жаворонков наступает теплое время года; он приходит к заключению, что жаворонки

составляют причину лета; думая, что причина должна непременно породить следствие, он делает из теста жаворонков и приговаривает: “жаворонки прилетите, красно лето принесите!” ¹⁶. Бросает-ли это какой-нибудь свет на происхождение такой веры или нет – во всяком случае самый факт ее существования не подлежит никакому сомнению. Вера эта не характеризует человека только на первой ступени его развития. В форме веры в возможность возвыситься над законами природы, овладеть природой она заходит далеко в историю; она породила в средние века такие науки, как астрология, алхимия. Потребовалось упорной работы многих столетий для того, чтобы наука убедилась, что она изучает законы природы не для того, чтобы возвыситься над ними, управлять ими, а для того, чтобы, сообразуясь с ними, извлекать из них пользу.

Менее труден второй вопрос – вопрос веры в слово. В пользу существования такой веры можно по крайней мере привести несколько не лишенных значения соображений.

1. Для первобытного человека слово (рассматриваемое независимо от человека его произносящего) не есть простое сотрясение воздуха, доступное только одному чувству, а предмет осязательный, материальный. Некоторые из множества примеров приведены выше. По ирландскому поверию проклятье носится семь лет в воздухе, и в каждое мгновение может пасть на того, против кого было вымолвлено ¹⁷.

Слово могло даже казаться живым существом, как ведаическая Gayatri (Молитва) ¹⁸.

2. По психологическим законам ассоциации два явления одновременные или беспосредственно следующие одно за другим в пространстве или времени связываются в уме так, что он всегда склонен считать одно причиной другого. И чем ниже ум, тем ближайшие друг к другу явления он связывает причинной связью. (Достаточно в этом отношении сравнить напр. объяснения причин исторических событий у историков различных эпох). Если примем во внимание 1) что ничто так близко не лежит к явлению, как слово его обозначающее, его название и 2) что первобытный человек придавал слову материальный характер, то нам станет ясно, что слово могло ему казаться причиной соответствующего явления, и то причиной порождающей (causa efficiens).

3. Весьма видную роль здесь несомненно играл ложный вывод, сделанный только из одной категории случаев, называемый в логике заблуждением в наблюдении. Заблуждение это

метко охарактеризовано Бэконом ¹⁹. “Человек, которому показывали в храме изображения людей, исполнивших обеты, спасшие их от опасности кораблекрушения, и к которому приступили с вопросами, неужели он и теперь не поверит в силу богов, – человек этот ответил верно, спросивши снова: А где же изображение тех, которые, давши обеты, погибали?”. Человеческому уму свойственно задерживать в памяти факты подтверждающие, упуская из виду отрицающие. В самом деле, если отправляющемуся в путь мужичку скажет сердитый товарищ “чтобы ты не доехал!” и если, быть может раз на тридцать подобных случаев, ему действительно лопнет ось в дороге или падет лошадь, то это событие достаточно поразительно для того, чтобы он позабыл 1) что в двадцати девяти случаев его проклинали и он счастливо доехал и 2) что могли быть совершенно другие причины его приключения: ось могла быть надломлена и лошадь больна. Редкий из людей просвещенных не испытал на себе поражающей силы подобных происшествий. Сколько раз нам приходится читать и слышать фразы: “он пожелал мне то-то и слово его сбылось”.

То же самое наблюдение сделано и известную поправку в своем выводе – это вера в добрые и злые часы. Раз проклятие исполнилось, другой раз – нет. Чем это объяснить? Стало быть не всегда сказанное слово сбывается, т. е. на это имеет какое-то таинственное влияние время: сказанное в одно время сбывается, в другое – нет.

4. Имя заговариваемого лица, даже упоминание шерсти заговариваемого скота, за весьма незначительными исключениями должно быть непременно в заговоре. Римляне сохраняли в глубочайшей тайне имя божества – покровителя г. Рима. Зная имя, владея, так сказать, именем, неприятель владел до некоторой степени самым божеством. Утаение собственных имен встречается тоже у жителей о. Бернео ²⁰. Вера, что, называя имя, человек как будто отдает себя во власть другому; мне кажется, проглядывает в самых варажения: nomen dare, дать число, а еще более в словах греческого наговора: “…владыка Гермес, овладей всеми этими именами”. (Έρμη κατοχε, κατοκος ισθι του των των ονοματων) ²¹. Дикий не позволит снять с себя портрет, чтобы чужой человек, владея его портретом, не владел частью его существа ²². Сюда же следует отнести и суеверный страх, с каким крестьяне подписывают свое имя на бумаге. Не раз они совершенно согласны на условие, а подписать на нем свое имя отказываются. Имя, равно как подпись или портрет, представляются