В Протасове мы отправились в редакцию городской газеты. Я предъявил свою пресс-карту и получил полное содействие. Сотрудница субботнего приложения «Прогрессор» покопалась в блокноте и дала нам телефон Аркадия Анатольевича Фоменко. А созвонились мы уже без посторонней помощи.

Но на встречу со знатоком хроноаномалий я пошел один – Машка после бессонной и трясучей ночи мечтала о постели, которая под ней бы не колыхалась и не дергалась со скрежетом и стуком. Я оставил ее в гостиничном номере и пошел в сквер к постаменту от недавно убранного памятника вождю. Очевидно, весь город там встречался. К счастью, я примерно знал возраст Фоменко. Мужик за сорок среди нервной молодежи был один.

Дядька Юст правильно мне его описал – сухой, бесцветный, и в костюме – совершенно никакой, не человек, а черно-белое кино. Есть люди, созданные для кирзачей по колено и ватников. Вот это он и был.

Я все ломал голову – говорить или не говорить о проекте «Янус»? То есть – о моей причастности к проекту? Решил, что не надо. Если я ему совру – мол, дела идут успешно! – он, чего доброго, надуется, все-таки конкурирующая фирма. А рассказывать ему правду тоже нелепо. Неизвестно ведь, как он этой правдой распорядится.

В общем, сказал я так:

– Аркадий Анатольевич, мой будущий тесть читал ваши публикации, очень заинтересовался! Он готов спонсировать одну-две экспедиции, но хотел бы иметь научное обоснование ваших гипотез.

– Тесть – бизнесмен? – спросил Фоменко.

– Естественно! – я вспомнил, как это убоище втерлось в правление банка, и решительно добавил: – Банкир!

– А он хоть слово поймет?

Фоменко не шутил – он очень спокойно относился к тому, что меня все еще возмущало. Привык, наверное.

– Он ни хрена не поймет, – ответил я, – но это и не обязательно. Он послал меня, для того, чтобы понял я и решение принял тоже я.

– Ну, тогда попытаемся объяснить. Нас ведь целая группа работает! – похвастался Фоменко, но хвастовство было лишь в голосе, лицо выражения не изменило, впрочем, оно никакого выражения и не имело.

– Охотно познакомлюсь с группой.

Мы пошли к телефону-автомату. Он позвонил в какой-то вычислительный центр и попросил позвать Лешу. Потом объяснил, что Леша – прекрасный программист, и все матобеспечение гипотезы – его мозгов дело. Он даже специально написал огромную программу, с которой я еще познакомлюсь…

– Кроме того, мы проводим эксперименты не в полевых, а в лабораторных условиях. Вот сейчас вместе с Лешей пойдем к нашему третьему коллеге…

Этот Леша по фамилии Золотухин оказался примерно мой ровесник, но на две головы ниже и в очках. Я попробовал его разговорить, но он отвечал такими научными фразами, что я всякий раз затыкался. В конце концов я подумал так: ну, допустим, я тебе, Золотухин, не понравился, так ведь и ты мне не понравился. А нам с тобой не детей крестить, как-нибудь эти несколько дней перебьемся.

Потом мы сделали еще один звонок – человеку по имени Вовчик. Он был готов нас принять. А жил он за четыре квартала от Лешкиного института.

Мы вскарабкались на шестой этаж и я решил, что – все, пришли. Оказалось, там была другая лестница. И мы попали в очень странное место.

Еще при советской власти в доме, в хорошей трехкомнатной квартире, жил художник – любимец всяких там парткомов, горкомов, каких-то еще комов, лауреат разных непроизносимых премий, чуть ли не сталинской. Горисполком – вот тоже слово на грани маразма – отдал ему чердак под мастерскую. Он же писал полотна размером с хорошую простыню – торжественные жатвы в передовых колхозах, прокатные цеха на передовых заводах и тому подобную ахинею. Помер он, пережив на много лет свое величие, но чердак у него до самой смерти не отняли. Забыли о нем, надо полагать. Потом туда забрались бомжи, и их несколько лет не могли выкурить. И кодовый замок в подъезде ставили, и ментов вызывали – ни фига! Несколько недель тихо, а потом выясняется – они опять вернулись и гадят там, где спят. В конце концов на чердак нашелся претендент из того же дома, недавно выкупивший и расселивший коммунальную квартиру из девяти комнат. Он поговорил с кем надо, дал в лапу кому надо, выпер последний бомжовый десант и заделал все дырки, через которые можно было залезть с крыши.

Это все я услышал за чаем. А сперва, когда увидел чердачный пейзаж, обалдел. Вот бы сюда, думаю, мою Машку! Она бы оценила дизайн!

Дизайн возник без всяких стараний хозяина, сам собой. Дальних углов он не касался, там громоздилась всякая дрянь, а посередке свисали со стропил тросики, к ним чуть ли не бельевыми прищепками крепились плакаты. Это были кошмарные плакаты, какие раньше учителя приносили на уроки – с нервной системой, с кровеносной системой. еще с какими-то синими и красными трубочками, пронизывающими реалистически выписанное разрезанное свежее мясо. Целый угол был отведен под рабочее место – с неплохим пентюхом, со всей периферией. И еще был стол с приборами, которые тоже кого угодно бы озадачили. Один, самый большой, так и вовсе стоял сбоку на низкой скамейке. Он представлял собой большой жестяной таз, а на дне таза из черного агрегата торчали вверх трубки разной длины. Возле стола я увидел дачный душ. Если кто не знает, что это за штука, могу объяснить. Я его видел еще маленьким, потом я приезжал в те края, но вместо него была вполне нормальная душевая в новом доме. Большая облупленная бочка на длинных деревянных ногах – вот что это такое. Дно бочки – где-то на уровне моего носа, и примерно оттуда торчит труба с дырявой насадкой. И лестница, чтобы ведрами заливать в бочку колодезную воду. Летом от солнца бочка нагревается. Становись под насадку, откручивай вентиль и принимай душ! Вот только у чердачной бочки ничего такого не было. Из нее выходила обыкновенная черная резиновая труба и уныло свисала вниз.

Пока я разглядывал этот дикий дизайн, Фоменко здоровался с хозяином. Который, кстати, довольно неохотно поднялся ради нас с большого дивана.

Хозяин Вовчик оказался здоровым дядькой с широкой физиономией, с квадратным подбородком, а на лбу лежали, как приклеенные, четыре зачесанные справа налево светлые пряди. На кабинетного ученого он был похож примерно так же, как новенький красный мэрс – на древнюю зеленую лягушку. Похож он был на одного французского киноактера из очень старых видиков, тоже такой мясистый питекантроп, вот только вспомнить бы, как того деда звали…

Леша сразу оказался за компьютером и заработал с такой скоростью, что я остолбенел – все на экране мелькало в безумном темпе, и он ведь не притворялся, будто понимает в этих разноцветных овалах и параболах, он действительно понимал! И он наслаждался работой так, как нормальный человек наслаждается дорогим коньяком.

Я не мог называть Вовчиком человека на десять лет себя старше, да и от него немного уважения не помешало бы. Поэтому я представился официально и даже назвал свою должность в агентстве – ведь я еще не уволился.

– Володя, безработный, – сказал в ответ он и потряс мою руку.

Зная, что ему принадлежит и прекрасная квартира в доме, и этот чердак, я изобразил удивление.

– Да надоело мне вкалывать! – откровенно признался он. – Я свое отработал, пускай теперь на меня другие горбатятся. У меня знаешь сколько кредиток, мастер-карт и всяких там золотых карт? Я могу по всей Европе целый год ездить без копейки в кармане, я посчитал! Там же на каждом углу банкоматы, сунул-вынул, сунул-вынул!

Вовчик расхохотался.

– У него ресторан, гостиница и два кафе, – тихо объяснил Фоменко. – А начинал с бармена.

– Ага, с бармена, представляешь?! – Вовчик в этот миг и сам был удивлен своими достижениями. – Дела я наладил, теперь все само крутится, а мне есть чем заняться. Я тут лежу, думаю и уже много чего придумал. А лежу потому, что на всю жизнь настоялся. Я, Вить, десять лет барменом за стойкой проторчал.

Спрашивать, как произошел скачок из барменов в миллионеры, я не стал. Вот говорят, поскреби русского – увидишь татарина, а если поскрести нового русского, то вылезет совершенно детективный персонаж…