– Вовчик бы как раз не додумался сидеть на одном месте и ждать, пока за ним придут, – возразил скептик. – Он бы уже мотался между Москвой и Питером, как наскипидаренный кот. Я его знаю. Нет, это все-таки Лешка. Он у нас ученый – если разминулись, нужно встать столбом и ждать. В прошлом году в экспедиции так уже было…

– Хорошенькое «разминулись»…

Седла они оставили у палаток Салтыкова и Нарышкина. Взвалив на плечи эти большие армейские седла и невольно закутавшись в вальдтрапы, они пошли к ложбинке, куда пустили пастись на ночь всех распряженных и расседланных коней. Найти в большом табуне своих было бы нелегко – но они и не пытались, а поймали за недоуздки первых попавшихся. Как сумели, оседлали, вывели на дорогу и, отойдя подальше, сели верхом.

Церковь, очевидно, была где-то на полпути между станциями. Отъехав порядочно от бивака, всадники стали изучать местность, выпуская из черного цилиндра длинный белый луч, который прыгал по окрестностям. Занимался этим высокий, скептический же то и дело одергивал его, чтобы не баловался.

Как оказалось, он был прав.

Уже тогда, когда эти двое отправились в ложбинку, их, крадясь за кустами, сопровождал человек, которого они, переговариваясь, не заметили. Был он один, двигался бесшумно, а главное – не проронил ни слова. Заговорил он уже потом, удалившись от почтовой станции шагов на двести, в березовой рощице. И заговорил, имея вместо собеседника черный блестящий брусок, добытый из-за пазухи.

– Шестой, шестой, я сорок третий. Наши назад поперлись на ночь глядя, И такие деловые!

– Сорок третий, я – восьмой. Доложи обстоятельно. Но не трепись – ресурсы на исходе.

– Сидели в палатке у Салтыкова, в карты резались. Потом туда девчонка прибежала и убежала.

– Запись есть?

– Есть. Я прослушал. Кто-то, то ли компьютерщик, то ли бизнесмен, сидел днем на паперти и про какие-то Божьи персты рассказывал. Вот это их и сдернуло с места. Может, условный знак?

– Говоришь, к церкви поехали? Будут его с утра на паперти ждать? Ну, и мы туда поедем. Отбой. Жди нас у дороги. Конец связи.

Тот, кто докладывал незримому начальству, сунул свой говорящий брусок за пазуху и, то пригибаясь, то перебегая открытые места, поспешил к дороге. Он не хотел никому показываться на глаза, потому что был одет не в кафтан до колено, обут не в туфли с пряжками, и даже не накинул на плечи длинный плащ, чтобы скрыть свое полное несоответствие моде одна тысяча семьсот пятьдесят четвертого года. В упомянутом году мужчины еще не носили пятнистых комбинезонов, да и высоких шнурованных ботинок тоже.

Подала голос ночная птица. Голос был знаком – пятнистый человек остановился и подождал еще троих, одетых почти так же своеобразно, с той лишь разницей, что один имел облегающий шлем с откидным биноклем, и смотрел в его линзы. Второй нес угловатый мешок за плечами. Третий, невысокий и крепко сбитый, очевидно, был командиром – именно он махнул рукой пятнистому подчиненному, чтобы шел следом.

– Будем брать? – шепотом спросил тот товарища с биноклем.

– А на кой они нам нужны? Тут их и оставим. А потом снимем с паперти этого артиста… И тоже тут оставим.

– А если он ящик где-то прикопал?

– Сам расскажет.

Они споро шли по дороге, ведущей к Твери, и не брякала, не лязгала хорошо подогнанная амуниция.

Они знали, что два наивных всадника прибудут к той церкви гораздо раньше – ну и чем они будут заниматься до рассвета на паперти? Вот тут-то их и можно брать голыми руками. Скорее всего так и выйдет – потому что и не таких орлов брали без единого выстрела. Командир, во всяком случае, – брал…

А если потом найдутся в придорожных кустах два тела – так этим пускай местные власти занимаются: опознают, в церкви отпевают, хоронят. Не опознают – их проблемы.

Люди прежде, чем впутываться в такую игру, должны же головой думать, а не противоположным местом. А раз впутались – не обессудьте…

Рассказчик – Виктор Сергеевич Костомаров

Этот молодой человек мог бы сейчас быть на алкогольно-наркотических задворках цивилизованного мира, если бы не его потрясающее упрямство.

Мальчик, которого растят четыре (!) женщины, теоретически должен вырасти бесполезным, бестолковым, не умеющим ложку до рта донести оболтусом. Но не подвела генетика – папа этого мальчика, сбежавший, кстати, от этих четырех женщин сломя голову (похоже, что правильно сделал), оставил ему в наследство здоровый авантюризм и способность принимать роковые решения. Когда мальчик не захотел, чтобы его, тринадцатилетнего, за руку водили в кукольный театр, он ничтоже сумящеся сбежал из дому. Четыре женщины (мама, сестра мамы, бабушка и сестра бабушки) искали его по больницам, а он в полутора сотнях метров от родного дома торговал на базаре тритонами из ближайшего болота. Ему даже не надо было наделять их африканским происхождением – всякий и так понимал, что твари по меньшей мере из Нигерии. Тритоны кормили его целое лето, а ближе к учебному году он заявился домой в новых джинсах и кроссовках.

После этого он всякий раз, столкнувшись с проблемой, покидал родительский дом и отправлялся на вольные заработки. Однажды это случилось после взрыва: Витенька состряпал самодельный порох и опробовал его на школьном унитазе. Два месяца сплошного прогула оказались невосполнимы. Их, конечно, в общем счете набралось далеко не два, но именно эти довели его прорехи в математике до настоящей пропасти.

Пытаясь хоть куда-то пристроить племянника, тетя познакомила его с Юстом. Тот, поглядев на юного верзилу, спросил, сколько будет восемью семь. Верзила, которому две недели назад исполнилось восемнадцать, честно ответил: «Сорок восемь!» «Наш человек!» – обрадовался Юст, и Витькина судьба была решена – старый зубр взял его под свое покровительство. С первого же гонорара Витька купил калькулятор. Потом ему много чего пришлось покупать, потому что у Юста хватило ума правильно подвесить морковку. Он предложил Витьке делать звездную карьеру.

Потерпев крах в любовных отношениях, Юст сделался сторонником брака по расчету. Витька после нескольких экспериментов (один, особенно неудачный, надолго выбил его из колеи, и парень с полгода шарахался от девчонок, для оправдания объявив себя однолюбом) пришел к тому же мнению. Невеста, которая устроила их обоих, прибыла из Парижа, куда богатый папа отправил ее пополнять дизайнерское образование.

Собственно, они были знакомы и раньше. Но и у нее, и у него была своя личная жизнь, так что отношения сложились вполне приятельские. Но вот теперь оба повзрослели, лет, оба свободны, оба несколько раз в жизни обожглись и убедили сами себя, что уж теперь-то лишены иллюзий. Тем более – Витька мечтает о своем деле, ему надоела служба на побегушках.

И дело вроде бы обозначилось при том самом проекте «Янус», но началась заваруха с недопрокрученными деньгами…

Слово – Виктору Сергеевичу Костомарову.

– У меня все в обороте! – повторял этот старый дурак. – У меня все в обороте!

И с каждым разом – убедительней и убедительней.

– Это вы скажете бригаде следователей!

Ну, лопнуло мое терпение. Лопнуло! Точка! Старый дурак меня достал! Хотя – какие следователи?… Откуда они возьмутся?…

А ведь пять лет назад я смотрел на него сверху вниз. Волшебное слово «бизнесмен» затуманило мне мозги. А трудно затуманить мозги двадцатилетнему – да нет же, мне еще полных двадцати не было! – идиоту? Чья мама экономит на всем, включая шнурки для кроссовок?

Если бы не дядька Юст, которые помог устроиться в агентство новостей, я бы сейчас торговал заколками для волос в одном из сотни привокзальных киосков. И имел пять процентов с продаж.

Этот траханный бизнесмен так бубнил, что у него все в обороте, как будто это было самым действенным оправданием его глупости и жадности, таким оправданием, что обворованный Джереми Красти разведет руками и скажут: «Да ладно тебе, разве я не понимаю?»