Он нашарил рукой шершавый бок колодца и негромко сказал в сырую глубину, едва не запинаясь от неловкости:

– Ау! Вы не выйдете?

В колодце было тихо.

– Девушка! – не сдавался он. – Выходите.

В колодце словно бы легонько вздохнули, но промолчали.

Он торопливо выпрямился и быстро пошел к дому.

«Вот смех! – думал он и почему-то злился. – До какой же мистики можно дойти южными ночами? Прожить на свете больше четверти века, окончить вуз, регулярно читать брошюры общества «Знание», смотреть телевизор – и стоять над колодцем, вызывая какую-то мифологиню! Крестьянин ты олонецкий, дореформенный и забитый! Хватит! Называется – молодой специалист эпохи НТР...»

Да, в те годы Эдгар не всегда все до конца понимал. Хотя это не значит, что теперь он все понимает.

И вот одним прекрасным, но слегка грустным утром он с дорожной сумкой в руке в последний раз прошел по двору. Возле самой калитки он все-таки не выдержал и, мысленно издеваясь над собой, повернул к колодцу.

Вода была спокойна, в ней отразилось его сконфуженное лицо. Он стоял над колодцем и напряженно вглядывался в глубину. Под черной толщей воды, у самого дна, лежала бледная тень. Одинокая грустная тень, отражение случайного облачка, заблудившегося в жарком небе.

...А когда самолет, разворачиваясь, пошел над морем, завалившись на крыло, он, наконец, сообразил, что же было странного в той ладони, поднятой к небу.

Сквозь ладонь светили звезды.

Да, так и не нашел он больше времени для поездки в тот городок. А ведь, видно, поверил кто-то в нее, и разомкнул круг, и оказалась она в другом городе, и обзавелась именем и телефоном, и поклонниками – и вот что из всего этого вышло.

Превратилась в обыкновенную Черноволосую Обладательницу.

Кстати, правдивость всей этой истории со степью, рекой и золотыми крестами Эдгару подтвердил Дракон. Во время одной из неторопливых субботних бесед во дворе автотранспортного предприятия Эдгар к слову рассказал Дракону о той давней встрече у моря и Дракон не очень охотно, уклончиво и, вероятно, многого не договаривая, все-таки признался, что действительно во времена его молодости жила некая черноволосая, угодившая потом в реку. Из весьма невнятных полуоткровений Дракона Эдгар уловил не все, но, тем не менее, понял следующее: Черноволосая стада жертвой какой-то интриги, в каковой интриге были замешаны ее родители, а главным образом братец-витязь, не угодивший чем-то тамошним колдунам, и ее обрекли на прозябание сначала в реке, а потом в колодце, оставив-таки из гуманных соображений лазейку для освобождения. Которой она, наконец, и воспользовалась.

Дракон тоже был причастен к этой интриге – такой вывод сделал Эдгар из наблюдений за несколько виноватым его поведением – и выступал он в те стародавние времена отнюдь не на стороне братца-витязя. Это, конечно, можно было понять, исходя из вечного антагонизма между витязями и драконами.

Впервые Эдгар увидел дракона из окна своей квартиры прошедшим летом. Тогда он, естественно, не знал, что это Дракон. Каждый день Дракон проползал по дороге под окнами Эдгара, трудолюбиво влача на спине блоки чьих-то будущих квартир (он работал на строительстве нового микрорайона), ревел на поворотах, коптил небо сизым дымом из выхлопной трубы, скрипел тормозами перед выбоинами, словом, вкалывай на славу. Однажды, субботним вечером, гуляя возле стройки, Эдгар обнаружил, что мощная машина стоит перед недостроенной крупноблочной коробкой о восьми этажах и вместо переднего колеса опирается на бревно. Машине было грустно коротать выходной такой вот всеми покинутой – и Эдгар понял ее состояние и вступил в беседу.

Так они познакомились и так Эдгар узнал, что это Дракон. Дракон оказался довольно интересным и разговорчивым собеседником (кроме тех случаев, когда речь заходила о его давнем прошлом), он увлекался литературой, знал толк в искусстве Ренессанса, сам кое-что пописывал на досуге, отдыхая после работы во дворе автотранспортного предприятия.

При последней встрече он дал Эдгару почитать свою рукопись, которую Эдгар положил тогда во внутренний карман куртки и которая и сейчас находилась там. Дракон явно хотел обрести своего читателя и желание это было вполне естественным.

Эдгар подумал, что хорошо бы свести для беседы Дракона и Марсианского Сфинкса и посмотреть, что из этой беседы получится. Должно же у них быть что-то родственное?

Он вынул из кармана листы, исписанные крупным почерком Дракона, с исправлениями, вставками, стрелочками и галочками, расправил и собрался приступить к исследованию Драконова творчества, но в это время за его спиной раздался хрипловатый, но, впрочем, не лишенный приятности голос.

– Не забудьте о Необходимых Вещах, – промолвил голос.

Эдгар обернулся, но никого не увидел. Он и не мог никого увидеть, потому что скамейка стояла за стендами с подробной информацией о спектаклях приехавшего на гастроли драмтеатра соседнего областного центра. Стенды закрывали полнеба, и только присев на корточки, можно было разглядеть ноги интересующихся театральным репертуаром.

Эдгар не стал приседать на корточки. Он попытался вспомнить, где и что мог раньше слышать о Необходимых Вещах. Или видеть. В том, что он слышал или видел нечто, имеющее отношение к Необходимым Вещам, Эдгар не сомневался. Ему даже казалось, что какой-то эпизод, связанный с Необходимыми Вещами, произошел в континууме не далее, как этим утром.

Память, однако, не желала взяться за дело как следует, вероятно, по причине нерабочего дня, и Эдгар решил не усердствовать, по опыту зная, что нужное все равно когда-нибудь вспомнится. А у него пока не было оснований спешить.

Решив проблему столь мудрым образом (а вернее, отложив решение проблемы столь мудрым образом), Эдгар обозрел окрестности сквера – окрестности были в полном порядке – и снова подставил лицо под добросовестное солнце.

Улица – в солнце. Проходят. Проходят... Сидит на скамье, разомлев, статуи вроде. День погожий. Континуум дал течь – здесь точка встреч...

Стоп! Опять неправда. Опять искажение фактов. И даже не в интересах читателя, а ради красного словца. Насчет погожего дня все правильно, а вот насчет течи в континууме явный перегиб. Пока никаких встреч не наблюдается.

Эдгар расправил на коленях исписанные с обеих сторон листы и принялся разбирать каракули Дракона. С каракулями приходилось мириться, учитывая, каких трудов стоило Дракону водить шариковой ручкой, зажав ее в когтистой лапе. И вообще Эдгар при встречах просто любовался им, настолько узкая ушастая драконья голова, чешуйчатая спина, огромный хвост и тяжелые крылья соответствовали представлению Эдгара о драконах. Его приятель был т и п и ч н ы м драконом.

Прочитав первые строки, Эдгар обнаружил, что Дракон, во-первых, пишет о себе, и, во-вторых, пишет о себе почему-то в третьем лице. Возможно, Дракон пытался подобным образом замаскировать тождественность литературного героя и автора.

Можно, конечно, возразить в том смысле, что драконы, во-первых, не пишут. Отсюда вытекают «во-вторых» (не пишут о себе) и «в-третьих» (не пишут о себе в третьем лице), но позвольте: откуда мы знаем, на что способны драконы? Если ваш домашний дракон умеет только нагло таскать фарш из холодильника, это еще не доказательство ограниченных способностей других драконов. Кроме того, следует учесть, что приятель Эдгара был к тому же и специализированным грузовым автотранспортным средством. Хотя, конечно, это ничего не объясняет.

Но прочь, сомненья! Разные бывают драконы. Попробуете возразить? Попробуйте. А мы пойдем дальше. Per aspera сюжета.

*

Вот что писал Дракон:

«Дракон полз по осенней грязи мимо одинаковых домов. Дома с любопытством разглядывали его десятками светящихся глаз. Дорога была разбита колесами самосвалов, залита лужами, и пеший путь от троллейбусной остановки до нового микрорайона превратился в сложную проблему.

За домами раскинулись желтые поля, пока еще независимые, но город тянулся уже и туда, выслав разведчиками вагончики строителей. Подъемные краны неуклюжими чудовищами карабкались в темное небо и фонари на их стрелах освещали недостроенные белые стены, оранжевые переплеты оконных рам, черные провалы на месте будущих дверей. Дракон с опаской посматривал на неподвижных гигантов, пригибая ушастую голову к самой дороге, так что грязь забивалась в его чуткие ноздри».