Эдгару не хотелось с ним разговаривать. Голубой Рыцарь появился очень некстати. Стоял бы себе за старинными часами, да разглядывал свои картинки с Первой Лунной. Размышлял бы о своем Броселианде. О том, как нехристей-сатанаилов разил направо и налево, да красавиц златокудрых освобождал из заколдованных замков, да с великанами расправлялся.

И ведь что характерно: ни один, ну буквально ни один факт не поптверждается исторически, а они ходят, распушив перья на шлемах, и в каждом пивбаре за кружкой похваляются своими подвигами. А где, где же они, эти нехристи поверженные? Где красавицы, освобожденные от колдовских чар? Кто все эти подвиги видел, кто протокол составлял, кто записывал для потомков?

Топтали, конечно, конями флору и фауну, с мечами и копьями упражнялись, никто не спорит, грохотали подковами под окнами, нет сомнения. Пропадали годами за лесами и полями в поисках Святого Грааля, бились за гроб Господень, и пивали неплохо, и поесть были не дураки – но подвиги-то здесь причем?

Голубой Рыцарь поглощал мороженое, а Эдгар смотрел в окно. Лебеди больше не летали, а розы почернели, превратились в жалкие комочки, и куст съежился, прижался к земле.

Когда симпатичная официантка поставила перед Голубым Рыцарем три очередные вазочки, лицо мессира уже покрылось легкой изморозью. Голубой Рыцарь давился мороженым и, между прочим, говорил что-то, дыша паром, только Эдгар его не слушал. Эдгар думал о том, как отыскать Юдифь.

Голубой Рыцарь, конечно, видел, что Эдгар его не слушает, поэтому очень оживился и даже расстегнул «молнию» на воротнике голубого спортивного свитера, когда к столику подошел еще один любитель мороженого. Этим любителем оказался двойник Эдгара. Двойник сел и принялся заинтересованно разглядывать приближающуюся официантку.

– Одну порцию, милочка, – проворковал он и покосился сначала на Эдгара, а потом на Голубого Рыцаря, окутанного клубами пара. – Что ли бабочка у него упорхнула? – спросил он Рыцаря, имея в виду Эдгара.

Голубой Рыцарь кивнул, закашлял и сказал простуженным голосом:

– Да, нашего друга покинула дама. Красотки ох как часто злы.

– Все одинаковы, – отозвался Двойник. – Провожал вон вчера одну, анекдотами ублажал, на такси прокатил, а она у двери говорит: «До свидания, очень приятно было познакомиться». Приятно ей, видишь ли.

– Копьем под ребра, – отреагировал Голубой Рыцарь и добавил без видимой связи с предыдущим: – Вон у Генки черная дыра в квартире объявилась. Сначала галстук, потом перчатки боксерские, а там и до электробритвы дело дошло, и до магнитофона. Сунулся он сам в эту дыру, так выбрался только вчера в дачном поселке и все равно без магнитофона.

– Вся наша жизнь сплошная черная дыра. Тянет все наши стремления и желания, а взамен – выкуси! – пробурчал Двойник. – Вчера вот с тридцатником в кабак пошел – и куда тот тридцатник девался?.. А ведь тоже к чему-то в молодости стремился. Горел, переживал, размышлял о смысле жизни, спорил до хрипоты, в драки лез, справедливости требовал. Пошлости не переваривал. Сочувствие, понимание найти пытался. Куда там! Нужен ты кому-то со своими переживаниями. Каждый собой озабочен и опечален. Только собой! Только себя и созерцает, только себя и слышит. Где они, друзья эти? А ведь понимающими прикидывались, поддакивали. А бабы? Ух, нет их хуже! Душу исковыряет, как метлой все подметет – и большой привет! Спасибо, если кивнет при встрече. Каждый только в себя смотрится, каждый сам себе черная дыра или даже не черная, а белая – все отталкивает...

– А вы ведь тоже в себя смотритесь, милейший, – простуженно заметил Голубой Рыцарь.

– Конечно в себя. Что я, лучше других? И чего ради я буду в других что-то высматривать? Хватит, мы это уже кушали. Теперь покушаем холодненького. С сиропом. Душа только холодненькое-то и приемлет, потому что сродни оно ей.

Двойник замолчал и принялся за мороженое. Хоть и Двойником он был, а выглядел все-таки старше Эдгара: морщины под глазами погуще собрались, складка обозначилась между бровями, да и на щеках, на месте детских ямочек, тоже были складки.

– Напрасно вы так, милейший, – замороженно сказал Голубой Рыцарь. – Зря отгораживаетесь. И в конце концов, за все нужно платить. За понимание платить вдвойне. И не жалеть о цене – она никогда не будет слишком высокой.

– А-а! – отмахнулся Двойник.

– Напрасно, напрасно, – повторял Голубой Рыцарь все медленнее и тише. – Поспешные суждения, милейший, не всегда бывают верными суждениями... – Он замолчал и застыл в позе статуи. Сказывалась привычка к неподвижному образу жизни в углу комнаты, да и оледенел он весь от поглощенного мороженого.

Эдгар искал глазами официантку, чтобы расплатиться, а Двойник, хмуря брови, нехотя ковырял ложкой в вазочке.

– Другое дело, интересен ли ты кому-нибудь со всеми своими переживаниями и и размышлениями, – пробурчал он. – А ни хрена ты неинтересен. Это я вам точно говорю. Делюсь, так сказать, плодами длительных раздумий. – Теперь Двойник обращался непосредственно к Эдгару, не замечая, между прочим, своего с Эдгаром почти абсолютного сходства. – Никому ты неинтересен, и себе неинтересен, а все это самокопание от чрезмерного самомнения. Всегда считал себя умнее других, значительнее других, этаким центром Вселенной, а на поверку оказался заурядом из заурядов, только себе в этом признаться боишься. Потому что, как признаешься, так и в петлю сразу можно. Вот и занимаешься самоутешением и самооправданием, и тщишься что-то другим доказать, а главное – себе доказать, хотя в глубине-то души прекрасно понимаешь, что никому ты ничего не докажешь... Потому что нельзя доказать то, чего нет. И злость поэтому...

– Извините. – Эдгар расплатился с официанткой и поднялся.

– Извиняю, – мрачно отозвался Двойник. – От себя все равно не уйдешь. И плюнь ты на свои Необходимые Вещи. Уж кто-кто, а ты-то знаешь, что совсем они тебе не необходимы. А тем более другим. Самообман все это. Плюнь, да телевизор смотри себе по вечерам.

Лвойник продолжат говорить, сидя напротив изваяния Голубого Рыцаря, а Эдгар, не оборачиваясь, покинул зал и спустился к гардеробу.

Он надевал куртку перед зеркалом и у него мелькнула мысль удалиться в зазеркальные пространства, но настроение было не то. Несколько испортил ему Двойник настроение. Поэтому Эдгар решил навестить Дракона. Дракон по крайней мере не брюзжал и не лез в дебри самоанализа, Дракон смотрел на жизнь просто, хотя проблем у него тоже хватало.

*

Остановка находилась наискосок от кафе. Времени, в течение которого Эдгар ждал нужного автобуса, вполне хватило для того, чтобы его несколько плохое настроение улетучилось без всяких побочных эффектов. Наконец он втиснулся в желтый полуторавагонный «Икарус» и втиснулся весьма удачно, оказавшись между двумя шубами, так что ему было очень тепло, уютно и мягко.

Автобус, подобно Сизифу, потащился на подъем, недовольно рыча и мечтая о том золотом времени, когда транспортные средства восстанут против власти людей и будут ездить, летать и плавать только туда, куда им захочется и только тогда, когда опять же им захочется, а не по расписанию, придуманному людьми. Они перестанут услужливо открывать двери и будут с гордым и независимым видом проезжать, пролетать и проплывать мимо нас, оставив нам, как и в давние времена, в качестве транспортного средства одни только ноги.

Цивилизация людей и цивилизация средств передвижения. Им – шоссе, аэропорты, речные вокзалы и железнодорожные магистрали, нам – тротуары и тропинки. Они не трогают нас, мы – их. И никаких дорожно-транспортных происшествий.

Рычал автобус на пологом и длинном подъеме, проклинал субботний день и ясную погоду и не доходил умом своим до того, что можно просто взлететь. Эдгар покачивался в объятиях шуб.

Стою в толпе на задней площадке. Автобус ревет, но упорно ползет. Разобраться стараюсь в одной загадке: почему ползет, когда можно – в полет?

И вот остановка у парка сонного. Водитель громко подул в микрофон, а лицо его в зеркальце чуть удивленное. «Граждане, освободите салон!»