- А дендриты?
- Там все гораздо проще. Это - металлоорганические растения. Многое в механизме обмена веществ у них уже разгадано.
- Эти светляки летают?
- Нет, ползают, и то очень медленно. Значительно медленнее улиток. Их движение очень трудно заметить.
- Чем занимается сейчас Арсеньев?
Кажется, я задал вопрос, на который ей не хотелось отвечать.
- Видите ли, - сказала она после длинной паузы, - Арсеньев человек со странностями. Он не может простить себе, что уехал в тот день в город.
Считает, что все произошло по небрежности. Впрочем, - спохватилась она, - не нужно было вам этого рассказывать. Ведь ваша жена...
- Замещала его в тот день?
- Да.
- Беата, - спросил я, - вы можете совершенно честно сказать, почему Арсеньев не хочет пускать меня туда?
- Совершенно честно? - переспросила она, глядя себе под ноги. - Нет, честно не могу. И, пожалуйста, вообще больше ни о чем меня не спрашивайте!
* * * За обедом Арсеньев и Максимов разговаривали о каких-то счетчиках. На меня они не обращали никакого внимания. Беата молчала, погруженная в изучение толстой тетради, которую ей передал Арсеньев.
Мне не хотелось есть. Я все время пытался найти объяснение странному поведению Арсеньева. Вообще вся эта атмосфера недомолвок и нескрываемой холодности начинала меня раздражать.
Арсеньев прервал разговор с Максимовым и повернулся к Беате.
- Ну, как?
- Замечательно! - ответила она, с трудом отрываясь от листка, покрытого формулами. - Просто изумительно!
- Живые? - спросил Арсеньев.
- Никаких сомнений.
- Ну что ж, поздравляю.
Арсеньев отодвинул стул и направился к двери. Я тоже встал.
- Алексей Николаевич!
Он скосил глаза в мою сторону и шагнул в коридор.
- Договаривайтесь обо всем с Максимовым.
Я снова опустился на стул.
- Ладно, ладно, - примирительно произнес Максимов, - завтра начнете помогать мне готовить скафандры.
* * * Подготовка заняла пять дней. Я помогал Максимову крепить на скафандрах металлические сетки ловушек, пришивал карманы для батарей, таскал в грузовик кислородные баллоны, отправляемые на зарядку.
Рабочих на территории не было. Максимов сказал мне, что весь вспомогательный штат экспедиции находится на базе.
- Арсеньев, - пояснил он, - не любит, когда кто-нибудь тут околачивается.
В зону поражения должны были отправиться Арсеньев, Максимов и я. Однако в последний момент Арсеньев передумал и велел Максимову находиться в главном корпусе "в готовности номер один", как он выразился.
Вероятно, я выглядел очень жалким в тяжелом скафандре, согнувшись под тяжестью кислородного баллона, потому что, увидев меня в полном облачении, Беата не могла сдержать улыбки.
Зато Арсеньев был просто великолепен. Выпрямившись во весь свой двухметровый рост, он, казалось, совершенно не чувствовал веса многочисленных приборов, висевших у него на груди.
Наконец, приготовления были закончены. Максимов проверил поступление кислорода в шлемы.
- Готово! - услышал я его голос в наушниках.
- Пошли! - ответил Арсеньев. - Идите, Шеманский, за мной.
Тяжелые ботинки со свинцовыми подошвами скользили на гладком полу. Я пытался приспособить свой шаг к легкой, размашистой походке Арсеньева, но мне это плохо удавалось.
Коридор завернул вправо. Арсеньев скрылся за поворотом.
- Вот черт!
Я поскользнулся и шлепнулся на пол.
- Ну, что там случилось? - спросил Арсеньев.
- Ничего.
- Ничего, так идите!
Я встал на ноги.
- Может быть, вернетесь, Шеманский? - раздался в шлеме голос Максимова.
- Нет.
Арсеньев поджидал меня, нетерпеливо постукивая перчаткой по стене.
- Старайтесь не отставать.
- Хорошо.
Мы прошли еще несколько десятков метров. Коридор кончился. Впереди была массивная металлическая дверь.
- Вхожу в зону, - сказал Арсеньев. - Вы слышите, Юра?
- Слышу.
Арсеньев открыл дверь, и мы начали спуск по винтовой лестнице.
Я изнемогал под тяжестью баллона. Дышалось с трудом. Липкий пот заливал глаза. Казалось, что этому спуску не будет конца. Низ лестницы терялся во мраке.
- Осторожно! - сказал Арсеньев. - Не споткнитесь.
Я почувствовал под ногами пол.
Арсеньев зажег висевший у него на груди фонарь. Мы находились в большом зале, облицованном белой плиткой, со множеством панелей на стенах.
- Как связь, Юра? - спросил он.
- Ничего. Много помех.
Их голоса прерывались в наушниках моего шлема треском разрядов.
- Пишите, Юра, - сказал Арсеньев. Он начал диктовать цифры, перемежающиеся короткими фразами: "жесткая составляющая", "градиент", "вектор".
- Перестаньте сопеть, Шеманский, - неожиданно сказал он, - вы что? Плохо себя чувствуете?
- Нет.
- Если вам трудно дышать, прибавьте кислорода.
Я повернул рычажок на груди. Сразу стало легче.
- Все? - спросил Максимов.
- Все. Сейчас я пройду в сектор А три. Оттуда, наверное, связи не будет.
Вы, Шеманский, ожидайте меня здесь. Слышите, Юра? Шеманский остается в диспетчерской.
- Слышу.
Арсеньев пересек зал и шагнул в темный проем. Некоторое время я еще видел отблеск его фонаря на стенах уходящего вдаль коридора.
В шлеме опять раздался голос Максимова:
- Алексей Николаевич!
- Да.
- Хорошо бы попытаться там снять векторную диаграмму вторичного излучения.
- Попробую, если... - дальше я не расслышал. Мешал треск разрядов.
Прошло минут пять.
- Ну, как у вас дела, Шеманский, - спросила Беата.
- Стою, как соляной столб.
- Вот и умница! - В ее голосе мне почудилась насмешка. Все это начинало меня бесить. Я приехал сюда вовсе не для того, чтобы останавливаться на полпути и служить объектом иронии какой-то девчонки.
Я сделал несколько глубоких вдохов и отправился искать Арсеньева с твердым намерением объясниться здесь же начистоту.
Пройдя по коридору несколько сот шагов, я обнаружил, что он раздваивается.
- Алексей Николаевич!- позвал я.
Никакого ответа.
Не имело смысла гадать, в каком из коридоров он мог находиться. Я свернул налево.
В красном свете неоновой лампочки индикатора электростатического поля, горевшей на моем шлеме, многочисленные двери, обитые свинцовыми листами, отливали тусклым металлическим блеском. Я попробовал открыть одну из них, она оказалась запертой.