про себя напевал на бегу Иван – так было легче поддерживать ритм дыхания.

А Микола держался из последних сил. Грубая кожа аркана рвала парню руки, заплетались, делаясь непослушными ноги, а язык распух и тяжело ворочался во рту, словно кусок старого скомканного войлока. Едкий пот застилал глаза, стекал по щекам пополам со слезами. Подняв лицо кверху, Микола хотел было набрать в рот побольше воздуха… но снова споткнулся вдруг и упал, покатившись кубарем. Словно капли крови, полетели вокруг него сбитые с высоких стеблей маки. Похоже было, что парень больше не встанет. А земля вокруг между тем стала заметно суше, и трава уже не колыхалась мягким бирюзовым морем, а лишь стелилась, низко пригнувшись. Таскаясь за конем на брюхе, этак можно было быстро остаться не только без одежки, но и без кожи.

Миколе, впрочем, похоже, было уже все равно. А всадники так и неслись, словно бы ничего не замечая, и под копытами коней гулял пахнущий горькой полынью ветер.

– Ну нет, – взглянув на Миколу, зло усмехнулся Иван. – Не дам вам уделать парня.

Он, неожиданно подпрыгнув, рванул аркан на себя так, что скачущая впереди лошадь присела, а всадники едва не вылетели из седла.

– Вах, урусутские хари! – останавливаясь, недовольно заголосил кривоногий, судя по всему, он и являлся в этой пятерке главным. Подъехав ближе, ожег Раничева плетью:

– Вставай! Поднимайся! Не то хуже будет.

Другой степняк, тот, к чьему седлу был приторочен на аркане Микола, уже тоже яростно размахивал плеткой.

– Убивайте, все одно больше не выдюжим. – Иван зыркнул глазами на старшего степняка, знал – вряд ли они сейчас лишат его и Миколу жизни, тогда не было никакого смысла брать их в полон.

– Иншалла! – приподнимаясь в седле, в сердцах воскликнул кривоногий и свистом подозвал остальных.

Те тут же явились, раскосые, пахнущие конским навозом и потом, закружили вокруг на приземистых степных лошадях, гнедых, с длинными черными гривами и круглыми фиолетовыми глазами, в которых отражалось желтыми искрами злое, немилосердно палящее солнце.

– Эти урусутские собаки уже подыхают, – кивнув на валяющихся в траве пленников, по-тюркски произнес старший.

– Вай, нехорошо, Ильмас! – озабоченно выказался один из воинов. – Если подохнут, что же мы скажем хану?

– Важно, не что мы скажем, – захохотав, перебил его другой. – Важно, что хан прикажет сделать с нами, ежели мы явимся без полона?

– Эх, и ведь хотели же прихватить в набег лишних лошадей, – запоздало поцокал языком третий. – Сейчас бы пригодились.

– Молчите все, – по-волчьему оскалился старший, кривоногий Ильмас. – Зачем нам было брать лошадей, ежели где-то здесь, поблизости, кочевье Кудай-Барамуга? Ему-то и сдадим пленников – пускай дожидается хана. И за каждого урусута возьмем по два барана!

– Лучше по три барана, Ильмас.

– Нет, Алтыбас, не лучше. Ты что, не знаешь жадности старого Кудая? Он и двух-то отдаст только потому, что так приказал хан.

Поглядев вокруг, Ильмас вдруг приподнялся на стременах, шумно втягивая широкими ноздрями воздух.

– Пахнет дымом, – чуть улыбнувшись, произнес он.

– Но ведь это могут быть и урусуты?

– Ты слишком молод и глуп, Алтыбас, – покачал головою Ильмас. – Это кизяковый дым. К тому же ты слышишь, как блеют за теми кустами бараны? – Кривоногий показал плетью вперед, где – на пределе видимости – маячили еле угадывающиеся зеленые заросли.

– Да, это кочевье старого Кудай-Барамуга, – приглядевшись, важно кивнул головой четвертый воин. – Я вижу кибитки.

– Аллах привел нас к цели вовремя, – кивнул Ильмас и, обернувшись к пленникам, приказал подниматься.

– Держись, Микола, – вставая, подбодрил соратника Раничев. – Уже немного осталось. Скоро кочевье – там отдохнем.

– А ты что, понимаешь по-ихнему? – слабо улыбнулся Тютя.

– Немного. – Иван подмигнул. – Не журись, паря! Бог не выдаст, свинья не съест.

И снова потянулась под ногами горячая степь, пропитанная запахом чабреца и ковыли, из-под копыт коней то и дело вспархивали куропатки, в небе, невысоко над травою, пели жаворонки. Все осязаемей пахло дымом, кизяком и вкусным, жарящимся над костром мясом.

Ильмас обернулся на скаку к своим:

– Думаю, старый Кудай угостит-таки нас барашком! Ну-ка, прибавим ходу, пока он там все без нас не сожрал.

Дернувшись, натянулись арканы, и пленники сделали последний рывок.

Травы под ногами стало еще меньше, все чаще стали попадаться отпечатки копыт и бараний помет. Вот и кусты – чахлые, кривые, назвать их зелеными мог бы только человек с богатым воображением и абстрактно-художественным вкусом. За кустами, сдвинутые вкруг, расположились кибитки – белые войлочные фургоны на телегах – всего четыре, видно, невелико было кочевье скупого Кудай-Барамуга.

В центре образованной кибитками площади горел небольшой костер, вокруг которого на корточках сидели полуголые чрезвычайно грязные дети, худые и покрытые струпьями. Облизываясь, они не сводили черных глазенок с такого же худого старика в грязно-белом тюрбане, деловито орудующего большим ножом в деревянном блюде с только что поджарившимся на костерке барашком. Видно, шел дележ пищи. Молодых мужчин, похоже, в кочевье Кудая не было, видно, загребли на военную службу под знамена Тимур-Кутлуга и Едигея. Женщины копошились где-то в кибитках, оттуда же слышались тягучие вопли младенца. Вообще же, по мусульманским обычаям, женщины не должны сидеть за одним столом с мужчинами, вот и тут у костра были одни лишь мальчики.

– Салам, досточтимый Кудай-Барамуг, – выскочив из-за кустов, спрыгнул с коня кривоногий Ильмас.

– И тебе Аллах в помощь. – Вздрогнув, старик проворно спрятал только что отрезанную баранью ногу в широком рукаве засаленного халата. – Садись к костру, не обессудь, что барашек не так жирен, как хотелось бы.

– Я не один, с воинами, – спешившись, кивнул себе за спину Ильмас.

– Всем места хватит, – льстиво улыбаясь, заверил старик. – Коней вон привяжите у дальней кибитки.

Проводив подозрительным взглядом удалившихся воинов, Кудай-Барамуг быстро затолкал большую часть барашка в другой рукав, после чего рыкнул на детишек:

– Что сидите? А ну, пошли прочь!

– А покушать, дедушка Кудай?

– После покушаете… Ежели словите к вечеру куропаток. Кому говорю, брысь отсюда, да побыстрее!

Прогнав ребят, дед как ни в чем не бывало принялся проворно поедать все, что осталось от барашка. Странное дело, спрятанные в рукавах халата вкусности никак ему не мешали. Привычка однако!

– Мы привели тебе двух пленных урусутов, почтенный Кудай. – Усаживаясь у костра, Ильмас кивнул на пленников, коих подвели его воины.

– Вах, опять баран надо, да? – Дед слезливо потряс седой бородою. – Скоро совсем не останется у меня баранов.

– Не горюй, досточтимый, – хохотнул Ильмас. – Знаешь же – хан даст тебе три овцы за каждого урусута.

– Э-э, – по-козлиному проблеял старик. – Пока еще дождешься этих овец. – Он внимательно посмотрел на пленных, особенно внимательно – на Миколу. – Вон того, молодого, я бы взял себе для работы, – почмокал губами дед. – Как думаешь, разрешит хан оставить?

– Это уж сам договаривайся, почтеннейший. Мы за хана не ответчики. – Ильмас догрыз ребрышко и вытер жирные губы рукавом. – Вообще-то я б тебе лучше вон того посоветовал, – он кивнул на Ивана. – Силен и крепок…

– Ага, – нетерпеливо перебил старик. – Силен и крепок. И как мне с таким справляться, когда в кочевье ни одного мужика не осталось? Нет, уж лучше тот, что помоложе.

– Ну как знаешь. – Ильмас рыскнул глазами по блюду. Похоже, больше ничего съестного там не наблюдалось. – Куда моим воинам поместить пленных?