– Э, не спешите, – слезая с коня, предостерег своих Петр Хитрая Нога. – На костер сушин натаскайте, да с запасом – скоро почти и не увидите больше деревьев, одно слово – степь.

Сложив оружие и доспехи, выставили часовых – разведка (Абу Ахмет?) сообщила, о рыскавших в опасной близости конных разъездах. Кто были эти всадники? Люди Тимур-Кутлуга? Или просто искатели наживы – половцы, или, вернее, дешт-и-кыпчак? Кто бы ни были, приходилось ухо держать востро. Вполне могли устроить молниеносный набег типа лихого рейда молодцев атамана Тютюнника на беззащитный райком комсомола. Пока заготовляли хворост да делили по справедливости ночную стражу, подоспел обоз – медлительные, но сильные и упорные волы мерно тащили тяжело переваливающиеся на кочках возы.

– Цоб-цобе! – щелкая бичами, кричали возчики, тихо поскрипывали высокие сплошные колеса.

– А ну, братие, – обернулся к воинам сотник, – поищите-ка в возах веревки.

Нашлись веревки, и в изрядном количестве, – вещь в походе необходимейшая, и не только пленникам руки вязать – а при осаде, при переправе, как без них обойтись?

Вот и сейчас, по указанию сотника, – ох, недаром прозвали его Хитрой Ногою – привязали веревки к кряжам, потом по ним и спустились к реке, словно туристы на КТМ. Иван сам с большим удовольствием проделал этот маршрут с кожаным бурдюком и большой плетеной баклагой за плечами. С удовольствием опустил руки в воду, умылся, чувствуя, как уходит – или почти уходит – прочь накопившаяся за день усталость. Искупаться бы, да нет уже времени, темнело быстро, а сотник строго-настрого наказал, чтобы во тьме – ни-ни – никаких купаний. Бывали случаи, подбирались враги и по реке на долбленках-однодеревках, потому на обрыве тоже выставили часового – береженого Бог бережет. Раничев приметил, что и многие другие сотни поступали так же, как они, – использовали при спуске и подъеме веревки: видно, сказывался боевой опыт. Вот уже и зажглись костры – небольшие, но по всему берегу, словно рассыпанные во тьме оранжевые гигантские искры. Котлы стояли на треногах – практично и удобно, особенно в тех местах, где мало или совсем нет кустов и деревьев. Бросили в кипящую воду вяленое мясо, добавили крупы, заправили мукою да пахучими травами – совсем неплохая похлебка получилась, вкусная и вполне питательная. Облизав деревянную ложку, Иван убрал ее в заплечный мешок, потянулся. Его дежурство выпало под самое утро – можно было успеть выспаться. Хорошо было кругом, темно, спокойно, лишь ржали неподалеку стреноженные кони, изредка перекрикивались часовые да где-то далеко внизу урчал, словно довольный кот, Днепр.

Поев, воины улеглись спать. С черного густого неба, подмигивая, смотрели вниз звезды, в густой траве вокруг стрекотали кузнечики. Пахло сухой травой и полынью. Раничев улегся меж всеми, укрылся плащом и тут же уснул, словно провалился в непроглядное смурное марево, темное, затягивающее, безо всяких там сновидений – умаялся за день.

Проснулся от легкого тычка в плечо.

– Подымайся, Иване, – шепнул десятник – широколицый рыжебородый Кузьма. – Твоя очередь стражить.

Потянувшись, Иван пошарил рядом и, прихватив с собою легкое копье-сулицу, осторожно, стараясь не споткнуться о кочки, направился вслед за Кузьмою, широкая спина которого маячила уже далеко впереди, еле различимая в тусклом сиянии звезд.

– Онуфрий, – резко остановившись, тихо позвал десятник. Онуфрий – высокий длиннорукий мужик чуть помладше Ивана, родом из Стародуба, – бесшумно выбрался из травы.

– Все спокойно, – шепотом доложил он. – Брянцы, правда, разгулеванились чего-то, не рано угомонились.

Кивнув, сотник показал Раничеву скрытое примятой травою местечко на самом обрыве:

– Тута и сиди, Иване. Эвон, внизу река – поглядывай. Ежели что – рожок у соседа твово – Миколы Тюти. Во-он он, за тем кряжем.

Где находился Микола, Раничев рассмотреть не смог, слишком уж темно для этого было. Вообще на месте сотника он ни за что бы не поставил часовым Миколу – уж больно рассеянный был малый, словно бы не от мира сего. Молодой совсем, едва ли лет шестнадцати, а то и помладше. Рот вечно полуоткрыт, серые глаза распахнуты удивленно, волосы торчат в разные стороны, словно солома, – не воин, а тютя вареная, так его и прозвали – Тютя, хотя что такое тютя конкретно, Иван так и не узнал, хотя из чистого любопытства, допытывался. Вот этот-то Тютя и был теперь напарником Раничева, ничего не скажешь, соседушка. Десятник, видимо, тоже понимал это, поэтому, виновато покряхтев, хлопнул Ивана по спине:

– Ничего, ты у нас воин опытный.

Нечего сказать, утешил! Типа – на тебя вся надежда. Что ж, и вправду, похоже, за двоих посматривать надо.

Онуфрий с десятником скрылись, зашуршав травою. Вздохнув, Раничев присел над обрывом, положив на колени копье. Где-то далеко внизу шумел Днепр, за черными травами низкого противоположного берега уже светлело небо. Скоро и совсем рассветет. Иван покрутил головой, прогоняя остатки сна… И вдруг услышал какой-то подозрительный свист. Не похоже, чтоб так свистела стрела. Может быть, какая-нибудь ночная птица? Что-то прошуршало по кряжу вниз от того места, где должен был находиться Тютя.

– Эй, Микола! – поднявшись, тихонько позвал Раничев.

– Помоги, – услыхал он слабеющий голос. – Змея… укусила, гадина…

Ах ты ж… Впрочем, бывает, змей здесь много. Обычные русские гадюки, не такие уж и опасные, ежели вовремя оказать помощь. Как вот сейчас. Да, раздумывать было некогда. Тем более – Кузьма сказал, что у Тюти рожок. Сейчас потрубим, подадим сигналец, если уж все так плохо.

– Держись, Микола! – Раничев быстро пошел к кряжу, старательно шурша травою – не хватало еще и самому на змею напороться. Хотя вряд ли та прокусит его сапоги. Да и у Миколы не должна бы. Что ж он, сел на нее, что ли?

Иван уже подходил к самому кряжу, как вдруг снова раздался тот самый подозрительный свист… Раничев не успел даже крутнуть головой, почувствовав, как шею его сдавила…

…тугая петля аркана.

Захрипев, Раничев повалился на землю, чувствуя, как набрасывают ему на голову плотный пыльный мешок. Потащили… Такое впечатление – вниз головой – ну да, там же круча. Выходит, незаметно подплыли на лодке, взяли языков. Как же Микола-то не углядел? Вот уж точно – Тютя. А сами-то вы, Иван Петрович, чем лучше? Попались на такую простую ловушку, детскую, прямо скажем… И как ведь ловко спеленали, варвары, – не шевельнуться.

Иван чувствовал, как спустились с обрыва к реке, как закачалась под ним лодка – поплыли. Еле слышно заплескали весла. Похитители тихо переговаривались друг с другом гортанными голосами; кажется, говорили по-тюркски… Впрочем, на каком же еще языке им говорить?

Плыли недолго, по подсчетам Раничева, не прошло и часа, как чьи-то грубые руки вытащили его из лодки и, швырнув на траву, стащили с головы мешок.

– Бежать! – привязав руки пленника к седлу длинным арканом, гаркнул узкоглазый воин, кривоногий, с плоским желтовато-серым лицом и волчьим взглядом. Погрозил перед лицом Раничева саблей. – Иначе убьем!

Иван пожал плечами. Что ж, знакомое дело. Кривоногий вскочил на коня, кивнул своим людям – их всего-то было с полдесятка, все степняки, обликом схожие друг с другом. Вооружены легко – кожаные панцири, сабли, за спиною – саадаки с луками и стрелами.

Хлестнув коней, вся пятерка ходко направилась в противоположную от реки сторону. Пленники – покрутив головой, Раничев приметил чуть в стороне Миколу Тютю, точно так же привязанного к аркану. Завидев Ивана, Тютя что-то пытался ему сказать… и покатился по траве, споткнувшись о кочку. Всадники не останавливались, так и неслись по степи мелкой убористой рысью, незадачливый Микола тащился вослед коню на пузе, даже не пытаясь подняться. Хорошо, хоть трава мягкая, да и много ее тут, кажется, можно нырять с головой в это пахучее травяное море. Иван перестал крутить головою, все одно много не высмотришь – степь да степь кругом – лучше уж внимательнее глядеть под ноги, что-то не очень хочется проделать весь оставшийся путь на брюхе, как вот несчастный Тютя. Да и тот все ж сообразил, вскочил на ноги, улучив минутку, когда всадники чуть замедлили ход. Раничев, как человек опытный – не впервой приходилось вот так путешествовать, – бежал за конем ровно, стараясь экономить силы и дышать носом, что же касалось Миколы – тот уже давно запыхался, пошатывался даже, видно было, что силы парня уже давно на исходе. Слава Господу, враги решили устроить наконец привал. Солнце тем временем уже поднялось высоко, сияло с бледно-голубого неба, нестерпимо жгло плечи. Эх, солнышко, солнце, когда нет тебя – грустно, а когда есть, так и хочется помянуть крепким словцом. Уж кабы ты теперь бы поменьше светило, так не было бы так знойно, не так бы хотелось пить, и соленый пот не стекал бы по спине липкими горячими ручейками. Дав лошадям немного передохнуть – все это время Раничев с Миколой без задних ног провалялись в траве, – враги снова тронулись в путь, скакали неизвестно куда. Неужто так и будут нестись до самого Крыма? Ведь именно там, в Крыму, главные силы царевича Тимур-Кутлуга. Но проделать этот путь так, как Иван с Тютей, было бы, пожалуй, невозможно – слишком уж быстро таяли силы. А вокруг расстилалась такая красота, что в другой момент Раничев обязательно бы ею полюбовался, ну а так, стараясь не упасть, только и смотрел себе под ноги, лишь краем глаза замечая величавый океан трав, зеленых под копытами коней, голубых – чуть дальше и у самого горизонта – фиолетово-синих. А кроме зелени трав сколько вокруг было цветов! Неприметные, желто-фиолетово-белые анютины глазки, радостные улыбающиеся ромашки, лиловые колокольчики, небесно-синие васильки, крупные солнечные ирисы и огненно-красные маки.