Валентин ПИКУЛЬ

ДЕНЬГИ ТОЖЕ СТРЕЛЯЮТ

Сначала о событиях недавних... В 1963 году агентурная служба США "Сикрет Сервис" зафиксировала появление на внутреннем рынке 3 400 000 фальшивых долларов; в 1964 году эта сумма подскочила до 7 200 000 долларов. Англичане в это же время с похвальной сноровкой изымали из обращения поддельные фунты стерлингов. Стало ясно, что где-то (знать бы - где?) заработал тайный комбинат по бесперебойному производству валюты. На III Международном конгрессе по борьбе с подделкою денег специалисты банковских служб с тревогой отметили настолько высокое качество фальшивых денег, что их невозможно отличить от настоящих. А дорога преступления уводила Интерпол в самые дебри фашизма - в блок No 18/19 концлагеря Заксенхаузен, где в период войны немцы наладили производство иностранной валюты (в том числе и наших советских рублей). Клише, с которых печатались деньги, и вся сложная рецептура изготовления бумаги бесследно исчезли в канун краха "тысячелетнего" рейха. Теперь, надо полагать, эти самые клише и дают точные отпечатки долларов и фунтов. Конечно, бывшие эсэсовцы-фальшивомонетчики сохранили для себя и весь сложнейший аппарат агентуры для распространения поддельных денег.

Оглянувшись назад - в наше прошлое, я вспомнил нечто похожее. Вопрос ставится так: был ли Наполеон фальшивомонетчиком? Вопрос каверзный, но до сих пор не потерял своей остроты. В самом деле, великий вроде бы человек и вдруг.., уголовщина? Некоторые историки XIX века даже боялись затрагивать эту тему. "Война ведь, - утверждали они стыдливо, - все-таки дело чести, и Наполеон вряд ли решился бы на эту постыдную крайность".

Но великий император не был брезглив.

"Я не такой человек, как все, - не раз повторял Наполеон, - и моральные законы общества ко мне едва ли приложимы..."

Подорвать мощь государства можно не только пушками - достаточно забросать страну фальшивыми деньгами. Об этом и идет речь - о подрыве экономики России в канун грозного 1812 года. Князь А. А. Шаховский, известный режиссер и драматург, предварял свои малоизвестные мемуары велеречивым вступлением: "Священный огонь, запаливший в 1812 году Русския сердца, не вовсе потух, и авось вспыхи его, пробуждая давнишния ощущения и проясняя прошедшее, помогут мне удовлетворить любопытство ваше". Я отношу любопытство к числу качеств полезных. Нелюбопытные люди - люди, как правило, скучнейшие. Ну их!

***

Парижский гравер Лалль работал много и упорно, но имени своего в истории святого искусства он нам не оставил. Это был скорее вечный труженик-поденщик: получит заказ - исполнит, ждет следующего, и так без конца... По вечерам парижское предместье Сен-Жак обволакивала преступная темнота, в саду печально шумели деревья. Лалль занимал небольшой особняк, в котором и жил одиноко и скучно. Из окон виднелась пустынная улица Урсулинок, а дом гравера примыкал к запущенному парку убежища глухонемых. Так бы, наверное, и закончилась эта унылая жизнь в безвестности, если бы однажды вечером в дом Лалля не постучали с улицы...

Прошу учесть, что было начало 1810 года! Явился заказчик - некто, без ярких признаков внешности, и раскрыл портфель, из которого извлек английскую гравюру. Опытный мастер, Лалль сразу определил сложность ее исполнения: масса линий, иногда тончайших, иногда шероховатых, ни одна из них не коснулась другой... Заказчик терпеливо выжидал.

- Что вы, месье, желаете от меня? - спросил Лалль.

- Я к вам от издателя, имя которого вам знать пока не обязательно. Вы хорошо рассмотрели этот оттиск?

- Да. Он сделан с медной доски.

- Именно так! Эту медную доску, увы, затеряли. Желательно, чтобы вы с оттиска снова восстановили оригинал на меди.

- Работа тонкая. А медь упряма и капризна.

- Мы понимаем. И торопить не станем.

- Хорошо. Оставьте. Я постараюсь...

Лалль начал работу. Граверное искусство заменяло в те времена фотографию, ибо с одной доски можно было сделать множество оттисков. Но труд нелегкий: нужна небывалая точность жеста и большая физическая сила. Рука ведет резец по металлу, оставляя на нем борозду. Одно неверное движение - и вся работа (иногда труд всей жизни) летит на помойку. Литератор, написав неверное слово, может его зачеркнуть; живописец, наложив неверный блик, может его замазать. Гравер ничего исправить не в силах - резец намертво впивается в металл и все зависит от умения гравера...

Вскоре некто опять навестил отшельника в его доме, и Лалль предъявил ему работу, которую заказчик высоко оценил:

- Превосходно! Мы вам хорошо оплатим этот каторжный труд... Кстати, мой фиакр стоит за углом. Издатель крайне заинтересован в знакомстве с вами. Очевидно, он с удовольствием предложит вам еще больший заказ... Не согласны ли вы проехать к нему?

Лалль сел в фиакр. Возница хлопнул бичом - мимо побежали глухие окраины Парижа. Лошади вдруг завернули на набережную Малаккэ. Гравер почуял недоброе, и некто угадал его настроение. Он вынул белую костяную палочку и помахал ею с угрозой:

- Я - тайная полиция императора.., спокойно! Лошади остановились возле министерства полиции. Гравер был проведен на третий этаж, скудно освещенный, его оставили в небольшой комнате. Предупредили:

- Когда услышите звонок, вы пройдете в эту вот дверь...

Ожидание затянулось. За окнами хлестал дождь. Сена бурлила под мостами. Звонок почти выбросил Лалля из кресла, он шагнул в указанную дверь, от самого порога взывая о милосердии:

- О боже! В чем я провинился? Умоляю, отпустите меня. Ведь я только бедный гравер... Да здравствует император французов!

- Не кричите, - было сказано ему из полумрака. Только сейчас он заметил человека, который в углу кабинета помешивал догорающие угли в камине. Вспыхнул в рожках осветительный газ - Лалль разглядел на столе свою гравюру.

- Отличная работа, - сказал человек, представившись комиссаром отдела тайной полиции. - Меня зовут Демаре... Впрочем, мы с вами больше не увидимся. Мне нравится ваша исполнительность. Ваш нелюдимый характер. И даже ваш дом на отшибе Парижа. Вы достойны быть поверенным великой тайны нашего великого императора!

Демаре поднял с полу кожаный сак, начал вышвыривать из него на стол лохматые пачки британских банкнот, неряшливые связки ассигнаций российского государственного банка. Не сразу заговорил:

- На время отрешитесь от обычного взгляда на деньги. Посмотрите на них глазами мастера гравирования. Пусть вас не заботит ценность этих купюр, а лишь.., рисунок! Если вы столь точно скопировали высокохудожественную гравюру, то вам не представит труда воспроизвести на меди и узор этих.., картинок?

Лалль, потрясенный, молчал. Резец выводил в его судьбе штрих преступления. Демаре сел за стол и локтем отодвинул от себя несколько миллионов валюты, будто это был никуда не годный мусор. Молчание становилось уже невыносимо, и Демаре нарушил его.

- Вы француз? - спросил он художника.

- О да!

- Вы верите в гений нашего императора?

- О да!

- В таком случае отнеситесь к этому делу как патриот. Вы же знаете, что в тысяча семьсот девяносто третьем году, когда Франция погибала, коварный Альбион, дабы усугубить наши трудности, буквально засыпал нас фальшивыми франками... Считайте себя мстителем за прошлое! И не смущайтесь, дорогой маэстро: за вами стою я, за мною стоит министр полиции Ровиго, а за ним - сам император...

- Великий император! - воскликнул гравер.

- Вот именно, - ухмыльнулся Демаре. - Тем более вас никто не схватит за руку, как преступника, ибо все силы ада будут поставлены на охрану вашей особы... Я жду ответа. Решайтесь.

Лалль поднес к лампе русскую ассигнацию.

- Цвет воспроизвести нетрудно, - сказал он. - Гравировка тут слабая. Типографские знаки оттиснуты небрежно.

Но зато нелегко скопировать русские подписи... Интересно, чье это факсимиле?