Стенли выстрелил в него сверкающим взглядом и обратился к Сидне:

— Опять штучки женщины с куриными мозгами? Когда ты повзрослеешь, Сидна? К концу мира?

— Ну, Билли! — Она поглядела на него с изумлением невинности. — Я сделал что-то не так?

Лицо Стенли стало теперь совершенно белым.

— Нет, — сказал он, отвечая себе, а не ей, — даже к концу мира этого не будет. И ты еще стараешься произвести впечатление на каждого своим умом. Но а не думаю, что кто-нибудь посчитает это хотя бы чуть-чуть забавным. — Он мотнул головой на Комина. — Кругом. Вы возвращаетесь на Землю.

Сидна улыбалась, глаза ее вновь стали лучистыми, какими их помнил Комин. Она казалась очень заинтересованной.

— Повтори, пожалуйста, последние слова.

Стенли медленно повторил:

— Я сказал, что этот человек возвращается на Землю.

Сидна кивнула.

— Ты стремишься стать отличным, Билли, но все еще недостаточно хорош.

— Недостаточно хорош для чего?

— Чтобы отдавать приказы, как Кохран. — Она повернулась к нему спиной, не оскорбительно, но словно его здесь и не было.

Когда Стенли заговорил, в его голосе звучало беспокойство:

— Это мы еще посмотрим.

Он быстро вышел. Сидна не взглянула ему вслед. Не Глядела она и на Комина. Он не забыл о Стенли уже через минуту. «Мне кажется… мне кажется, что это Баллантайн». Сколько же это может продолжаться?..

Он хрипло спросил:

— Так что ты пытаешься мне сказать?

— Это трудно принять, не так ли? Может, теперь ты понял, зачем я приехала в Нью-Йорк?

— Послушай, — сказал Комин, — я был с Баллантайном. Его сердце остановилось. Его пытались оживить, но напрасно. Я видел его. Он мертв.

— Да, — сказала Сидна, — я знаю. Из-за этот все так трудно. Сердце его не бьется. Он мертв, но не совсем.

Комин грубо выругался, чувствуя наползающий ужас.

— Как человек может быть мертв не… Откуда ты знаешь? Ты же сказала, что тебя не пускают к нему. Отку…

— Она подслушивала у двери, — прозвучал новый голос. Через холл к ним шел человек, его каблуки сердито стучали по каменному полу. — Подслушивала, — сказал он, — а затем разболтала. Ты так и не можешь научиться держать рот на замке? Ты не можешь прекратить причинять неприятности?

Лицо его, бывшее лицом Сидны во всем, кроме красоты, было высокоскулым и мрачным. В глазах его был тот же блеск, но он казался жестоким, а у губ копились морщины. Он выглядел так, словно хотел схватить Сидну и разорвать на части.

Она на уступила ему.

— Раздражением ничего не изменишь, Пит. — Глаза ее пылали, а губы упрямо сжались. — Комин, это Питер Кохран, мой брат. Пит, это…

Жестокие черные глаза быстро сверкнули на Комина.

— Знаю, я видел его раньше. — Он обратил все свое внимание на Сидну. Откуда-то издалека послышался голос Стенли, требующий, чтобы Комина отослали. Никто не отреагировал. Комин сказал:

— Где?

— На Марсе. Вы не помните, вы были без сознания в то время.

Смутное воспоминание голоса, говорившего из густого красного тумана, вернулось к Комину.

— Так это вы прекратили развлечение?

— Парни немного перестарались. Вы бы скорее умерли, чем заговорили. — Он поглядел на Комина. — А теперь вы готовы говорить?

Комин шагнул к нему.

— Баллантайн мертв?

Питер Кохран заколебался. Взгляд его стал глубже, на скулах заходили желваки.

— Это ты со своим длинным языком, — пробормотал он Сидне. — Ты…

— Ну, знаешь, — яростно сказала она, — ты сумасшедший. Ты и все племя Кохранов ничего здесь не добьетесь, и ты это знаешь. Я думала, у Комина может быть ответ.

Комин повторил:

— Баллантайн мертв?

Секунду спустя Питер сказал:

— Я не знаю.

Комин стиснул кулаки и глубоко вздохнул.

— Тогда давайте по-другому. Мертвого или живого, я хочу его видеть.

— Нет, нет, вы не… вы не представляете последствий. — Он изучал Комина тяжелым, пронизывающим взглядом. — Чего вы ищите, Комин? Возможности вмешаться?

Комин указал на Стенли:

— Я уже говорил ему. Я говорил вашим парням на Марсе. Я хочу узнать, что случилось с Паулем Роджерсом.

— Из-за благородной сентиментальной дружбы? Слишком слабо, Комин.

— Не только из-за дружбы, — сказал Комин. — Пауль Роджерс однажды спас мою шею. Я уже не раз говорил вам это. Я хочу заплатить свой долг. Я хочу узнать о нем, несмотря на всех Кохранов.

— Это вам не удастся. Может, я займусь этим как Кохран?

Комин грубо сказал:

— Кто? Вы? Вы хотите открыть правду, отфутболивая Баллантайна, как мяч, захватив его корабль, спрятав вахтенные журналы, пытаясь превратить Большой Прыжок — величайшее дело, когда-либо совершенное человеком — в обыкновенные дешевые мошеннические делишки.

— Давайте говорить прямо, — резко прервал его Питер. — Корабль и звездный двигатель принадлежат нам. А журнал уничтожен, как мы и говорили. И мы привезли сюда Баллантайна, пытаясь что-то сделать для него… — Он прервал себя, лицо его передернулось, словно от какого-то шокирующего воспоминания.

Комин почувствовал призрачный холод в эмоциях своего собеседника, но снова спросил:

— Позволите вы мне увидеть его?

— Почему я? Почему вы считаете, что я не отправлю вас на Землю?

— Потому что, — мрачно сказал Комин, — вам известно, что я кое-что знаю, и вы тоже хотите узнать это.

— Он ничего не знает! — выкрикнул Стенли Питеру. — Откуда? Баллантайн был в коме и не мог говорить. Он блефует, пытаясь нас одурачить.

— Может быть, — сказал Питер Кохран. — Мы это узнаем. Ладно, Комин, вы убедили меня, что знаете нечто и вы можете увидеть Баллантайна. Но я не буду иметь с вами дело после этого. Я только один из Кохранов, а это касается всех нас. Других здесь не будет до вечера по земному времени, и тогда мы можем сразиться. Достаточно честно?

— Достаточно, — кивнул Комин.

— Тогда что вы знаете?

— Не много, — сказал Комин. Настало время достать единственный маленький козырь, и он должен сыграть им так, чтобы подумали, что козырей у него полные руки. — Не много. Но я знаю, что начнется волнение, если людям станет известно, что существует трансурановая планета.

На секунду наступило молчание. Выражение лица Питера Кохрана не изменилось, но с лица Стенли сошла краска и оно посерело. Затем Сидна сказала в полной тишине:

— Он знает. И поэтому кто-то пытался убить его.

Питер Кохран резко взглянул на нее.

— Это нелепо. Мертвый он никому не нужен.

— Теперь я могу видеть Баллантайна? — потребовал Комин.

Кохран резко повернулся.

— Да. Для этого вас сюда пригласили. Сидна, ты останешься здесь. На сегодня ты наделала предостаточно неприятностей.

— Я и сама собираюсь остаться здесь, потому что мне нужно выпить! — сказала она.

Комин последовал за Питером Кохраном по коридору. Стенли пошел с ними. В конце коридора была скользящая металлическая дверь, а за ней лифт, который, медленно шипя, стал спускаться вглубь лунной скалы. Комин начал потеть, рубашка прилипла к телу, по спине опять бежал холодок. Сердце стучало бешено, нервно, стало трудно дышать. Морщины на лице Питера Кохрана били глубокими. Он выглядел так, словно долго не спал. Стенли стоял в стороне от них, погруженный в свои мысли. Глаза его медленно переходили с Комина на Питера Кохрана и обратно. На скулах вздулись желваки.

Лифт остановился, и они вышли. Не было ничего таинственного в этих подвалах под замком Кохрана. Они содержали установки для воздуха и воды, генераторы, горы припасов, необходимых для поддержания жизни и удобств в этом искусственном пузыре на поверхности Луны. Скалистый пол, по которому они шли, вибрировал от пульсирующей работы насосов.

Кохран шел как человек, которого заставили быть свидетелем казни. Комин подумал, что он, вероятно, ходил здесь очень часто, и он уловил тончайшую эманацию страха, исходящую от загорелого, породистого лица. Стенли тащился за ними, шаркая подошвами по гладкому полу.

Питер Кохран задержался перед дверью. Не глядя ни на кого, он сказал: