Грабители оживленно переговаривались между собой, но естественно, я ни слова из их беседы не понял. Затем трое вышли на поиски, оставив одного головореза, вооруженного пистолетом Люгера, караулить. До нас доносились звуки обыска, затянувшегося почти на час. Наконец тот, кого я окрестил про себя главарем, вернулся и что-то сообщил нашему стражу. Оба выглядели очень довольными. «Не есть благоразумно покидать скоро эта комната», — бросил главарь напоследок, и они захлопнули за собой дверь.

Я понимал, что они уже ушли, но подняться был не в силах. Доктор говорит, я еще легко отделаюсь, если начну ходить через пару месяцев. Выпустить жену я тоже опасался: а вдруг все-таки столкнется с кем-нибудь из них — но она настояла на своем. Сиамцев действительно уже не оказалось в доме. Тогда жена позвонила в полицию, а затем поднялась в кладовую, чтобы удостовериться в пропаже свертка. Он, конечно же, исчез.

— А этот Моллой, он что, даже не намекнул вам о содержимом? — спросил О'Гар.

— Ни единым словом, разве только дал понять: в нем нечто, вожделенное для сиамцев.

— Опознал ли Моллой сиамца, который нанес ему удар? — спросил я.

— Думаю, да, — задумчиво произнес Рихтер. — Хотя не уверен, говорил ли он мне об этом.

— Попытайтесь вспомнить его слова.

— Боюсь, это будет не так просто.

— Полагаю, я их хорошо запомнила, — вмешалась миссис Рихтер. — Мой муж, мистер Рихтер, спросил его: «Что случилось, Моллой? Ты что, ушибся или болен?» Моллой выдавил из себя смешок и, прижимая руку к груди, ответил, что, мол, ничего серьезного, немного ослабил бдительность по пути сюда, напоролся на крадущегося сиамца и позволил тому поцарапать себя. Зато, мол, сверток в целости!

— Что еще он вам рассказывал о сиамцах?

— Напрямую ничего, — ответила она. — Хотя просил присматриваться к азиатам, шатающимся в окрестностях. Моллой уверял, что не оставил бы сверток в нашем доме, если бы из-за этого у нас могли случиться какие-то неприятности, но советовал все-таки быть настороже — мало ли что. И еще Сэм сказал мужу, — она кивнула в сторону Рихтера, — что сиамцы давно за ним охотятся и теперь, когда он нашел безопасный тайник, он этим дикарям устроит «прогулку с билетом в один конец». Это точное его выражение.

— Что вы вообще знаете о Моллое?

— Боюсь, не слишком много, — снова взял слово Рихтер. — Он любил рассказывать о тех местах, где побывал, о достопримечательностях, но о себе, о своих делах — ни слова из него нельзя было вытянуть. Мы познакомились с ним в Мексике в 1916-м, как я уже говорил. После нашего чудесного спасения мы не видели его почти четыре года. Однажды ночью Моллой позвонил и зашел на часок-другой. Он собирался тогда в Китай, и ему до отъезда предстояло еще уладить кучу неотложных дел.

Спустя несколько месяцев от Моллоя пришло письмо, помеченное штемпелем Куинс-отеля в Канди. Он просил прислать список экспортеров и импортеров, работающих в Сан-Франциско. Затем пришло письмо с благодарностью за присланный список, и больше мы ничего не слышали о Моллое почти год, пока он не приехал в Сан-Франциско на неделю, кажется, в 1921-м.

Моллой провел здесь еще неделю с год спустя, сообщив, что приехал из Бразилии, и как всегда опустив подробности своего пребывания там. Через несколько месяцев пришло письмо из Чикаго с обещанием навестить нас на следующей неделе, которое, впрочем, Моллой не исполнил. Спустя какое-то время он прислал извинения из Владивостока. Сегодня и произошла первая наша с ним встреча с тех пор.

— А откуда он родом? Где его близкие?

— Он уверял всегда, что совершенно одинок. Мне кажется, родился он в Англии — хотя, что натолкнуло меня на эту мысль, припомнить уже не смогу.

— У тебя есть еще вопросы? — спросил я О'Гара.

— Пока нет. Пойдем взглянем на место происшествия, может, какие-то следы сиамцев найдем.

«Взглядывали» мы долго и тщательно. Мы не стали делить территорию, все осмотрели вместе — от чердака до подвала.

Подвал порадовал нас особенно: здесь, в остывшей топке, обнаружилась пригоршня черных пуговиц и обугленные пряжки от подтяжек для носков. Но и на этажах грех было жаловаться: в одной из комнат мы нашли смятый чек из оклендского магазина с надписью «Скатерть столовая, 1 шт.» — правда, в других комнатах ничего больше не раскопали.

— Это, конечно, не мое дело, — заявил я Рихтеру, когда мы с О'Гаром вернулись после поисков, — но боюсь, что в суде с такой линией защиты вы провалитесь.

Рихтер попытался встать, но подвела изувеченная нога. Дама медленно поднялась с места.

— Может, вы что-то упустили из виду? — обратился к ней О'Гар. — Почему вы не попытались его отговорить?

— Будет намного легче, если в суде вы примете вину на себя, — посоветовал я ей. — Вы можете заявить, что Рихтер поспешил на помощь, когда ваш муж схватил вас, что ваш муж в него выстрелил и пытался выстрелить в вас, потому вы его и зарезали.

— Мой муж?!

— Именно, миссис Раундс-Моллой-Доусон. Ваш бывший луж.

Рихтер приоткрыл рот ровно настолько, чтобы процедить:

— Что означает вся эта чертова ахинея?

— По-моему, эта парочка нам грубит, — отозвался О'Гар. — Если это ахинея, то как прикажете называть вашу сказочку о таинственных сиамцах, загадочных свертках и Бог знает о чем еще?

— Да не дави ты так на него, — вступился я за Рихтера. — Если бы ты посмотрел столько кинофильмов, сколько приходится ему, твои представления о правдоподобии тоже сместились бы. Ты бы тоже позабыл, что увидеть сиамца в лунном свете в одиннадцать сорок пять никак нельзя, поскольку луна в этот день восходит только в двенадцать сорок пять — когда ты мне позвонил.

Рихтер выпрямился на здоровой ноге. Плечистый капрал придвинулся к нему вплотную.

— Может, стоит обыскать его, сержант? О'Гар отрицательно качнул головой:

— Только время потеряешь. У него ничего нет. Они избавились от оружия. Похоже, леди бросила его в залив, когда ездила в Окленд за новой скатертью — взамен того саронга, что утащил ее муж.

Последнее просто потрясло парочку. Рихтер прикинулся, что задыхается от волнения, и дамочке пришлось принять на себя всю силу наших доводов.

А О'Гар ковал железо, пока горячо. Он извлек из кармана наши подвальные трофеи и принялся беспечно пересыпать их с ладошки на ладошку. Это была последняя из собранных нами улик.

Я решился на блеф:

— Не мне осуждать прессу, но на вашем месте я бы не слишком доверял тому, что пишут в газетах. К примеру, покойный перед смертью произнес несколько весьма осмысленных слов, а газеты об этом умолчали. Такие мелочи порой совершенно путают карты.

Дамочка уставилась на О'Гара.

— Могу я переговорить с Остином наедине? — спросила она. — На ваших глазах, разумеется.

Детектив поскреб в затылке и вопросительно взглянул на меня. Давать твоим подопечным такую возможность — дело весьма щекотливое: они могут сговориться и, чтобы выйти сухими из воды, сочинить новую версию. С другой стороны, не позволь этого — упрутся, слова из них не вытянешь. И тот способ чреват последствиями, и этот. Я осклабился и ушел от совета. Пусть сам решает, а если ошибется, ему же и расхлебывать. О'Гар нахмурился, затем кивнул женщине.

— Вы можете пройти в дальний угол и пошептаться несколько минут, — бросил он, — но только без глупостей!

Дама подала Рихтеру трость, взяла под руку и, волоча за собой стул, помогла доковылять до указанного места. Рихтер уселся к нам спиной. Она же встала за его плечом, так что лица обоих были от нас скрыты.

О'Гар подошел ко мне.

— Ну, и что ты об этом думаешь? — пробормотал он едва слышно.

— Думаю, они сделают выбор.

— Твоя догадка о том, что она жена Моллоя, попала прямо в яблочко. Такого я просто не ожидал. Как ты ее раскусил?

— Когда она воспроизводила речь Моллоя о сиамцах, при словах «мой муж» она постоянно прилагала усилия, подчеркивая кивками, что имеет в виду Рихтера.

— Вот оно что...

Шепот из дальнего угла стал порой доноситься до нас, правда, в виде неразборчивого шипения. Наконец из уст Рихтера вырвалась вполне членораздельная выразительная сентенция: