– К начальнику розыска?

– Выше бери. К заместителю министра… Там, в номере по соседству с Иваном Аршаковичем, жил какой-то важный чин. Ну и звякнул, мол, что это творится…

– Можно подумать, что такое случается каждый день.

– Ладно. Садись за машинку. Я надиктую тезисы доклада. Кстати, тебе тоже придется пойти, так что готовься. Значит, так…

Я знаю, что незнакомых людей удивляет моя манера писать. Левой рукой. Тем более, что правая – вроде бы в порядке. Когда-то приехавший к нам в разведроту проверяющий удивлялся, что я стреляю и правой, и левой равноценно. А все просто. В сорок втором я был ранен в правую руку. Год валялся в госпитале. Научился все делать левой – даже писать. На исходе войны снова попал на фронт, в разведку. Там, чтобы совсем довести дело до конца, научился и с оружием обращаться левой рукой…

Но Шимановский довольно равнодушно смотрел на то, как я пишу. Словно все вокруг него пишут исключительно левой рукой.

Я делал пометки, слушая его, машинально отмечая про себя все промахи и удачи в этом деле. И не мог не согласиться с его выводами:

– Поиск нужно перенацелить в Энск. Если даже преступники совершенно случайно возникли на горизонте Титаренко и Ивана Аршаковича, то все равно нужно пройти по всей цепочке от изначального звена…

– А почему вы уверены, что изначальное звено в Энске?

– Я не говорю, что уверен, товарищ генерал. Но это единственно на сегодняшний день продуктивный вариант. Тем более, что тех, кто орудовал в гостинице, в Москве зафиксировать не удалось.

…Как-то я оказался с Шимановским в одной компании – мы с ним сошлись в ней по разным тропкам. Но оказались за столом рядом. Я был в штатском. Он сделал вид, что не узнал меня. И это мне понравилось. Но, когда, подчиняясь общему желанию, он сел за пианино и стал петь какие-то странные песни, я ощутил в себе мимолетное раздражение. Шимановский был, что называется, душой общества. Такие люди всегда вызывали у меня осторожное к ним отношение. А я хорошо помнил, что Шимановский не раз и не два доказывал свой высокий профессионализм. И это как-то не вязалось с тем, что он способен бренчать за пианино и петь какие-то дурацкие песни. С тех пор во мне осталось чувство, что присущ Шимановскому какой-то элемент несерьезности, даже авантюризма. Я, конечно, понимаю, что в нашем деле необходим изрядный артистизм. И все же, повторяю, всегда в действиях Шимановского я искал присутствие некоторой импульсивности – то, что шло не от холодного ума, а от интуиции, шестого чувства.

– Как говорит твой начальник, – обратился я к Чхеидзе, – «в пустоте нет движения», верно? А тем не менее события несомненно динамируют. Только вот не по нашей воле, а по воле преступников…

– Но именно эта динамика, товарищ генерал, и позволит нам зафиксировать их, – ответил за Чхеидзе Шимановский. – За три дня они наворочали столько страшных дел, что теперь будут допускать безусловные ошибки, заметая следы.

…Следы. Нет, это не просто следы. Это – жизненная позиция людей. А она складывалась у них давно. И маскировалась с таким тщанием, что, вполне возможно, следы они заметут так, что не подкопаешься. Тут речь о выявлении позиции, а не следов. Та, на которой стоят эти неизвестные, – явление редкое. Единичное. И тут нужно отплясывать от печки, возле которой они грелись. Несомненно: их вклинивание между Титаренко и Иваном Аршаковичем не случайно, как не случаен и контакт журналиста с пенсионером из Энска.

Я слушал Шимановского, затем Чхеидзе, а тем временем приходил к выводу, что в деле существуют три круга загадок, которые обязательно должны пересекаться в одной точке. Круг первый состоял из тропиночек, проторенных в Энске Титаренко. Второй – из жизненных коллизий Ивана Аршаковича, по нашим данным, скромного пенсионера. Что-то (уж не шестое ли чувство у Шимановского я позаимствовал?) подсказывало мне, что в точке пересечения этих двух кругов пересекается и третий круг. Тот круг, по которому двигались убийцы.

С чисто профессиональной точки зрения я не мог похвалить Шимановского и Чхеидзе. Все-таки, в узком рабочем смысле, они располагали массой зацепок. Женщина на вокзале… След в парке… Показания грузчика… ЧП в гостинице… А вот на тебе, не сумели пока справиться с таким обилием материала, который обрастал, словно снежный ком, новыми подробностями.

Нет, я доволен ими не был. И они чувствовали это. Но – такова специфика работы. Тут мало быть старательным и толковым. У нас важен результат. А он пока был нулевым.

Каждые два часа Шимановский проходил мимо меня, сверкая совсем новенькими зеркальными очками, фотоаппаратами, лысиной и ослепительной улыбкой. Южный городок был спланирован так, что все его основные учреждения смотрели друг на друга с разных сторон крохотной площади. Поэтому-то я и видел, как Вадим появляется в одних дверях, пересекает в полминуты площадь и исчезает в других. «Прикрытием» для Вадима явилось корреспондентское удостоверение. Цель поездки – снять как можно больше достопримечательностей городка. Лучших людей. Производственные цеха. А затем издать фотоальбом. Это позволяло Шимановскому без особых хлопот пройти по маршруту Титаренко, приезжавшего сюда и четыре недели назад, и раньше.

Хозяева, народ радушный и жизнерадостный, видимо, с неохотой расставались с Шимановским, обладавшим чудовищным обаянием (и фотокамерами, одна из которых выдавала снимок тотчас же).

Я заметил, что он даже намного навеселе, явно вкусив дары местных виноделов. Передвигался, кстати, он по площади не один, а в окружении белозубых усатых мужчин, которых после каждого визита становилось все больше. Да, Кавказ есть Кавказ…

У меня защемило сердце: в тридцати минутах лёта от Энска, в Грузии, жил мой дед Гурами, к которому я собирался уже лет пять… Но мне приходилось сидеть в гостинице и ждать.

Так уж получилось, но мне достался пассивный метод поиска. Шимановский шел по кругу Титаренко. Я – по кругу Ивана Аршаковича. И если он мог позволить себе передвигаться открыто, то я был лишен этого. Вся моя работа заключалась в том, чтобы ждать – ждать, какие сведения добудет для меня начальник местной милиции.

Само это задание привело майора Сандро Шелаури в недоумение. Старика знали в городке как тихого, скромного пенсионера, хлебнувшего лиха на фронте. Ни в каких деяниях он замешан не был. Вечный труженик, воспитавший пять сыновей и четыре дочери.

О том, что Шимановский – сотрудник центрального аппарата, начальник милиции пока не знал. И когда тот вошел к нему, блистающий своей лысиной и фотоаппаратами, начальник принял его исключительно как журналиста.

– Сними моих орлов?! Герои, да?! Э… Неужели прямо сейчас карточка будет?

Начальник стал в горделивую позу, устремив в объектив действительно орлиный взгляд.

– Вах! – Он поцокал языком. – Вот это техника! Ты посмотри, – обернулся он ко мне. – Кстати, товарищ тоже из Москвы…

Волей-неволей нам пришлось обменяться с Вадимом рукопожатием.

Когда начальник вышел на минуту из кабинета, чтобы привести кого-то из своих «орлов», Шимановский успел шепнуть мне:

– Попроси его попытаться выяснить, когда Иван Аршакович брал билет на поезд, раз. Второе, городок маленький. Несомненно ничей отъезд не проходит без внимания. Наверняка можно выяснить, кто выезжал в тот же период.

…И вот я сижу в крохотном номере, листаю старые журналы, пью в неимоверном количестве чай – жду, одним словом.

Да, работенка… У меня уже голова кругом идет от такого количества тостов. И, чувствую, «почетный эскорт» уведет меня в конечном счете в какой-нибудь двор, где уже блеет обреченный барашек.

Гагра, Сочи, Махачкала… Ереван и Тбилиси… Где я еще бывал? Нет, там все-таки не так. Сказывается слишком мощный поток приезжих. Там устали. Гостеприимство не исчезло. Просто нет возможности проявлять его столь бурно.