Две левые штольни были заводами авиационных турбореактивных двигателей БМВ-003 и ЮМО-004. Эти двигатели уже в 1942 году были доведены до состояния, пригодного для серийного производства. И здесь немцы обогнали нас, англичан и американцев. Но по чьей-то (для нас, конечно, выгодной) глупости, они этим преимуществом не воспользовались и не запустили в крупносерийное производство реактивные двухмоторные «Мессершмитты» Ме-262, которые оснащались этими двигателями. Эти самолеты в небольшом количестве появились на фронтах только в конце войны. В послевоенных мемуарах немецкие генералы писали, что якобы лично Гитлер долгое время был категорически против использования этих самолетов. Вот так упрямство диктатора приносит неоценимую пользу его смертельным врагам.
Третья штольня служила для производства «крылатых бомб», или, по-современному, крылатых ракет Фау-1, массовое производство которых началось в 1943 году.
Только четвертая штольня служила для сборки и испытаний ракет А-4.
В каждую штольню прямо с поверхности мог закатываться железнодорожный состав, подвозивший материалы. Он выезжал с другого конца, загруженный готовой продукцией.
Штольня для сборки ракет А-4 была шириной более 15 метров, а высота в отдельных пролетах достигала 25 метров. В этих пролетах производились так называемые вертикальные «генеральдурхшальтферзухпрюфунг». Мы потом это перевели и узаконили — надолго для всех ракет — как генеральные вертикальные испытания. Но до этого проводились горизонтальные испытания. Они не имели приставки «генераль».
В поперечных штреках производили изготовление, комплектацию, входной контроль и испытания подсборок и агрегатов до их монтажа на главной сборке.
Осмотр штолен и штреков затруднялся тем, что освещение частично было повреждено, как нам сказали, по приказу американцев. Горели только «дежурные» светильники. Поэтому ходить по заводу следовало очень осторожно, чтобы не провалиться в какую-либо технологическую яму или не разбиться об остатки неубранных ракетных деталей.
Мы обратили внимание на большое количество беспорядочно разбросанных составных частей ракет. Можно было без труда насчитать десятки «хвостов», боковых панелей, средних частей, баков и т.д.
Немец, которого представили как инженера-испытателя на сборке, сказал, что завод работал на полную мощность практически до мая. В «лучшие» месяцы его производительность доходила до 35 ракет в день! Американцы отобрали на заводе только полностью собранные ракеты. Таких скопилось здесь более сотни. Они даже организовали электрические горизонтальные испытания, и все собранные ракеты до прихода русских погрузили в специальные вагоны и вывезли на запад — в свою зону. «Но здесь еще можно набрать агрегатов на 10, а может быть, и 20 ракет».
Немцы сказали, что все специальное чисто ракетное испытательное технологическое оборудование было вывезено. Но обычные станки и типовое оборудование общего назначения во всех цехах остались не тронутыми. Богатым заморским охотникам за ракетными секретами даже самые совершенные металлорежущие станки не были нужны.
В штольне Шмаргун обратил наше внимание на перекрывавший всю ее ширину мостовой кран над пролетом для вертикальных испытаний и последующей погрузки ракет. К крану были подвешены две балки по ширине пролета, которые опускались при необходимости до высоты человеческого роста. На балки крепились петли, которые накидывались на шеи провинившихся или заподозренных в саботаже заключенных. Крановщик, он же палач, нажимал кнопку подъема и сразу свершалась казнь через механизированное повешение до шестидесяти человек. На глазах у всех «полосатиков», так именовали заключенных, при ярком электрическом освещении под толщей в 70 метров плотного грунта давался урок послушания и устрашения саботажников.
Во время этого страшного рассказа меня толкнул Исаев и показал на немцев. Они, ранее тесно нас окружавшие, сбились в кучку и отошли в темноту.
Тут вмешался Розенплентер и сказал, что их предупреждали, что на «Миттельверке» действовала подпольная организация. Заключенные, работавшие на сборке, научились так вносить неисправность, что она не сразу обнаруживалась, а сказывалась уже после отправки ракеты при ее испытаниях перед пуском или в полете. Кто-то научил их делать ненадежную пайку электрических соединений. Это очень трудно проверить. Немецкий контрольный персонал не в состоянии был уследить за десятками тысяч паек в сутки. Гестапо просило инженеров Пенемюнде что-нибудь придумать для автоматизации контроля.
Ничего, насколько он знает, не придумали. До 20% ракет браковалось еще при окончательных испытаниях здесь на «Миттельверке». Все забракованные ракеты для выяснения причин и ремонта отправлялись на небольшой завод «реабилитации» — «Верк драй» («третий завод»). Он находился у деревни Клейнбодунген недалеко от Бляйхероде. Там должно было сохраниться электрическое испытательное оборудование для горизонтальных испытаний, если американцы его не вывезли.
Как бы в оправдание Розенплентер сказал:
— На «Верк драй» работали только немцы. Заключенных там не было. Если русское командование заинтересовано в реконструкции ракеты А-4, то лучше всего для этого воспользоваться этим небольшим заводом.
Впоследствии мы действительно так и поступили. Тем более, что вскоре на «Миттельверк» нагрянули десятки наших технологов-демонтажников, имевших основной задачей демонтаж и вывоз всего сколько-нибудь ценного технологического оборудования.
Много позднее, кажется в начале 1946 года, к начальнику института «Нордхаузен» генералу Гайдукову приехал из Эрфурта немецкий художник. Он привез с собой большой набор акварелей и карандашных рисунков, изображающих подземную производственную деятельность. Из его рассказа следовало, что всякая фото — и киносъемка на «Миттельверке» и в окрестностях были запрещены под страхом смерти. Но руководители программы А-4 считали необходимым как-то увековечить такое великое творение, каким был «Миттельверк».
Отыскали его, профессионального художника и карикатуриста, и с помощью гестапо привезли на завод с заданием рисовать весь основной процесс сборки ракет и, по возможности, в цвете. Он честно трудился, но временами так увлекался, что появились рисунки избиения заключенных, их казни, посещения завода высокими гостями во главе с самим Кальтенбрунером. Мы смотрели эти рисунки, насыщенные обреченными персонажами в полосатых костюмах, среди которых наверно были десятки героев, имен которых никогда не узнает человечество.
Как удалось сохранить эти рисунки? «Очень просто, — объяснил художник. — Некоторые рисунки у меня отнимал специальный офицер гестапо. А многие его не интересовали. Я должен был все сдать в дирекцию завода, но не успел и теперь готов подарить русскому командованию». Генерал Гайдуков с благодарностью принял столь редкостный дар.
Альбом этих рисунков в свое время был отправлен в Москву. А вот где они теперь — не знаю. Может быть, в каких-либо архивах и удастся их отыскать.
Пока мы изучали «Миттельверк», в Нордхаузен из нашего НИИ-1 прибыла новая группа специалистов в составе двух профессоров Кнорре и Гухмана, главного конструктора первого ЖРД для самолета БИ Душкина и специалиста по ракетным топливам химика Чернышева.
Когда мы поздно вечером, усталые и пропыленные, добрались до города, мечтая об отдыхе, эта изголодавшаяся по информации команда набросилась на нас, требуя приобщения ко всем тайнам. Пока с ними общался Абрамович, Исаев, очень любивший всякие розыгрыши, уединившись со мной, предложил:
— От них надо избавиться, иначе у нас руки будут связаны. С этой профессурой хлопот не оберешься.
— А как? Просто выгнать из Нордхаузена мы не вправе.
— Есть идея. Припугнуть англо-американской разведкой, которая охотится за советскими специалистами, документами и великими государственными секретами.
Спектакль был разыгран в лучших исаевских традициях. В середине ночи вся ученая рать была приглашена на нашу темную таинственную виллу. Тут Исаев им объявил, что через 20-30 минут на переговоры, переправившись через границу, явится завербованный нами агент английской разведки, который должен рассказать, как достать секретнейшую документацию по ракете «Вассерфаль» и где спрятаны эти самые ракеты. Кроме того, он знает, где находится сам фон Браун. Было бы очень хорошо, если бы приехавшие из Москвы товарищи подключились к акции похищения фон Брауна.