Тетя Тесса все еще ругалась и кричала, но начала терять свой голос, так что ее лекция скоро прекратится. Меган сидела на диване с угрюмым и ни капли не раскаивающимся выражением лица. Я прислонился к арке, ведущей в гостиную, ожидая грандиозного финала.

— …просто не знаю, что с тобой делать. Ты под арестом. И это значит: никакой машины, никакого телефона, никакого телевизора, никаких выходов ни-ку-да, — тетя Тесса прошагала мимо меня, качая головой и бормоча себе под нос.

Меган откинула голову назад, и у нее вырвался полурык-полувздох. Затем она перевела взгляд своих бледно-голубых глаз, которые мы унаследовали от нашей мамы, на меня.

— Могу я, пожалуйста, жить с тобой?

— Как ты себе это представляешь?

— Давай, это было бы неплохо, — она захлопала глазами. — К тому же, у тебя есть одна свободная спальня.

Я пересек комнату и сел рядом с ней на диван, называемый нами «цветочная головная боль». Тетя Тесса была так горда, что он из самой Франции, несмотря на тот факт, что на нем было чересчур много цветов, и он был таким шелковистым, что когда ты садишься, то практически скатываешься с него. И я не говорю про незабываемую отделку по верху, о которую ты обязательно ударишься головой, если попробуешь сесть слишком глубоко или прислониться к спинке.

— Ты не можешь так поступать, Меган. У меня нет времени продолжать приезжать.

Плечи сестры поникли, каждая капля огненной энергии покинула ее.

— Это нечестно. Ты сбежал. Тебе не нужно проезжать мимо старого дома или иметь дело с людьми, которые постоянно спрашивают, как я держусь. Или со сплетнями. По крайней мере, я дала им новый повод для разговоров.

Я потер лоб, пытаясь придумать, что сказать по этому поводу.

— Я думал, что к настоящему времени все уже успокоилось.

— Не сейчас, когда все знают, что мама трахалась с мистером Бруксом. Не знаю, как это всплыло, да это и не имеет значения. Люди говорят, и если это не жалость, то ехидные замечания о ее романе.

Я чувствовал, словно бомбы падали и взрывались прямо возле моего лица. Я не мог сказать, что не видел необходимости в побеге, потому что именно это я и сделал. И мне хотелось сделать это с тех пор, как мне было пятнадцать, и я узнал о романе моей матери.

— Мистер Брукс — это старые новости, — сказал я. — Люди здесь просто от скуки сплетничают об объедках, потому что им нечем больше заняться. Это пройдет.

— Без разницы. Все это удары, а я стою под ними, — Меган встала и провела своими накладными ногтями по обесцвеченным волосам. Год назад она была такой милой, а сейчас выглядела, как те дрянные девчонки, которые задирали ее. Я ненавидел это, но когда сказал ей об этом, она расплакалась и ответила, что жизнь девочек намного сложнее, и я просто не понимаю. Поэтому я никогда не делал это снова. — Спасибо, что выручил меня. Просто возвращайся в колледж и забудь обо мне.

Я закатил глаза.

— Не знал, что ты записалась на уроки актерского мастерства.

— Эй, я не делала этого, — она толкнула меня, а затем улыбнулась — намек на то, что некоторые вещи не зависели от нас. — Ты прав. Ты не заслужил ненависти, — Меган обняла меня. — Я сойду с ума здесь, Бекетт. Ты уверен, что не можешь взять меня с собой?

М-да, последнее, что мне нужно, это волноваться о моей шестнадцатилетней сестре, окруженной парнями из колледжа и попадающей в еще большие неприятности. Она почти не была расстроена, когда я уезжал в первый год обучения в колледже. Конечно, тогда еще мама и папа были живы.

— Мне жаль, но ты знаешь, что я не могу. Просто игнорируй эти слухи и постарайся держаться подальше от проблем. Скоро ты будешь в колледже, и сплетни больше не будут иметь значения. И ты же знаешь, если я буду нужен тебе, я всего лишь на расстоянии телефонного звонка.

— Я знаю, — она сжала меня сильнее в объятиях. — Люблю тебя, Большой Брат.

Я потрепал ее волосы.

— Я тоже тебя люблю. Но если ты украдешь что-нибудь еще, в следующий раз я оставлю тебя в тюрьме.

Меган была права. Проезжая мимо старого дома с этими огромными викторианскими колоннами и газоном, раскинувшимся за коваными железными воротами с позолоченной литерой D посередине, я почувствовал разлившийся внутри холод. Одни только деньги заставляли людей говорить о нашей семье, но хотя мы и были одной из самых влиятельных семей пригорода Конкорда, это были не все причины, почему нас обсуждали.

Просто упоминание фамилии Давенпорт означало, что люди автоматически относились к тебе лучше, но они также наблюдали за каждым твоим движением и обсуждали каждую твою оплошность. Я не собирался говорить о льготах, которые большую часть времени не были такими уж приятными, но было нелегко все время жить, словно под микроскопом.

Я знал, что был довольно большой скандал, когда отец, наследник компании Давенпортов, женился на девушке из бедной части города. Будучи маленькими детьми, мы с Меган постоянно слушали мамину историю о том, как, несмотря ни на что, любовь победила все.

Но когда я застал маму и одного из финансовых советников отца в компрометирующей позиции — почти одетых, хвала Господу, — я понял, что любовь не была такой всесильной, как я раньше думал. Не говоря уже о том, что это была травма на всю жизнь. Что еще хуже, мама продолжала притворяться влюбленной в отца, ни разу не допустив оплошности. Каждый раз, когда она звонила сообщить об очередной встрече для ее благотворительной организации, я думал, что она лжет. Это было таким облегчением, когда она рассказала отцу об измене. Сокрытие этой тайны буквально разъедало меня.

Они ходили на консультации, чтобы спасти свой брак, и, в конце концов, казалось, что это сработало. У них все еще были проблемы, но они всегда решали их совместно. Я надеялся, что они сделали это не только ради компании.

Она клялась, что прекратила это. Конечно же, она не могла это продолжать.

Была ли это старая новость, или же мама соскользнула с дорожки верности, но в данное время весь город обсуждает и анализирует эту ситуацию. Как будто потеря обоих родителей одним махом не была достаточным ударом для нашей семьи и не вызывала достаточно разговоров. Это стало причиной того, почему я любил свою анонимность в колледже. Я решил оставить мой эффектный, хромированный «Эскалейд»[4] в пользу старого «Ленд Ровера», и за исключением имеющейся у меня собственной квартиры, я работал, чтобы скрыть наличие у меня денег.

Не только деньги, у меня также была ответственность, с каждым годом становившаяся все ощутимее. Контроль над компанией должен был перейти ко мне на мой двадцать первый день рождения, потому что, очевидно, я стал достаточно взрослым, чтобы владеть огромной фармацевтической компанией, на которой работали тысячи человек.

Никакого давления.

Отец всегда подталкивал меня к естественным наукам, и мне они нравились, но я нуждался в более сильной бизнес-базе, чтобы успешно управлять компанией. Отец любил компанию так же, как и его отец, и отец его отца. Он любил говорить, что это у нас в крови. После моего первого года в колледже он отвел меня в сторону и сказал, что мне нужно взять более серьезные предметы, чтобы быть готовым занять место в «Д&Т Фармаситикалс». В то время никто из нас не знал, чему было суждено случиться.

Мама всегда успокаивала меня тем, что я не обязан присоединяться к семейной компании, если не хочу. Она по-прежнему будет мной гордиться, если я не превращусь в испорченного богатенького придурка. Когда я захотел играть в хоккей вместо поло, которое было нормой для сыновей друзей моих родителей, она помогла мне поговорить с папой, чтобы тот разрешил мне выйти в свет в более грубом спорте.

Хоккей — это одно, но мама знала так же хорошо, как и я, что папа разочаруется, если я выберу другую карьеру. Люди в компании продолжали ожидать от меня, что я сделаю то, что должен, чтобы продолжить оплачивать их работу. Также я не забывал о Меган, зависящей от меня. Так что я задавался вопросом, должен ли я выйти из хоккейной команды и сфокусироваться на скорейшем окончании колледжа.