— Что было после того как они все это съели? — не очень-то понятно спросил Марк, однако подобный вопрос не смутил серва.

— Перед запеченной форелью хозяин приказал подать сигары и бутылку «Conditum Paradoxum» урожая тысяча восемьсот пятьдесят четвертого года. Сам он не пил, поскольку считал, что оно скверно действует на его печень, а гости выпили по три стопки.

— Они о чем-то говорили? — торопливо спросила я, опасаясь, что повествование опять свернет на проторенную кулинарную тропу.

— Господин Диадох похвалил поданных перед тем вареных раков, на что господин Макелла процитировал Асклепиада Самосского, после чего они стали беседовать об античных поэтах, потом о Вольтере и Прудоне, хозяин тоже читал стихи из книги, гости благожелательно слушали и курили сигары.

— Какая разница, о чем они говорили? — сказал Марк, — Даже если он плохо декламировал, яд ему подсыпали не гости. Нам это не интересно.

Я почувствовала себя уязвленной, хотя поводов для этого не было — ни единого.

— Ах да, по результатам дознания нам же поручено признать убийцей серва, — заметила я, быть может несколько более язвительно, чем требовала обстановка, — Простите.

Но Марк встретил мой выпад спокойной улыбкой, о которую, как волны о гранитную твердь мола, разбивались еще и не такие упреки. Когда Марк улыбался, с ним вообще тяжело было спорить, была у его улыбки такая особенность, замеченная мной с самого начала, но куда более коварная, в чем я уже много раз имела возможность убедиться. Даже Кир не спорил с Марком тогда, когда этот добродушный увалень, смахивающий на большого пса, улыбался.

Впрочем, у Кира могли быть на то и свои причины.

— Что было после того, как ты подал форель?

— Я вернулся на кухню, — уверенно продолжил серв, — Хозяин велел мне не находиться в обеденной, если в моем присутствии нет нужды. Я стал готовить десерт — кофе, сыр и фрукты, как было обычно заведено. В духовке уже были готовы кексики, когда в обеденной раздался громкий шум.

— Шум?

— Треск, — спокойно уточнил Ланселот, — Потом гости закричали — я слышал голоса господина Диадоха, господина Макеллы и господина Евгеника, хозяин молчал.

— …учитывая, как он в ту минуту выглядел… — пробормотал Марк себе под нос, но поскольку он не придал своей реплике вопросительно интонации, серв продолжил.

— Потом они зашли в кухню. Я обратил внимание на то, что их костюмы частично испачканы какой-то белой смесью, похожей на заварной крем или «ру», а сами они очень взволнованы. Хозяин с ними не пришел. Я спросил, с чем подавать кексики, однако они…

— Хватит, — приказала я. Выслушивать второй раз об избиении беззащитного простодушного гиганта тремя взрослыми мужчинами мне не улыбалось, — Этого довольно. Значит, ты не брал яд?

— Нет.

— И не прикасался к нему?

— Нет.

— И никто на твоих глазах не брал его?

— Нет.

Серв не баловал меня разнообразными ответами. Не баловало и озарение, в прошлом периодически оказывавшее помощь, хоть и не всегда уместную. Один дом. Четверо мужчин. Одно механическое существо. Хорошенькое условие у задачки.

«Найдите значение переменной „убийца“, если известно, что один из этих мужчин не пережил обеда, а механическое существо — сумасшедший стальной повар», — невесело подумала я, теребя виски чтоб отвлечься.

— Вы верите ему? — спросил Марк.

— Мы так и не пришли к единому мнению, может ли серв лгать, — напомнила я, — Так что нам остается либо верить в его память, либо нет. Мне он не показался склеротиком, если вы об этом. Память сервов не подводит.

— Если подводит церебрус, кто ручится за память?

— У нас пока нет совершенно никаких причин полагать, будто с его мозгом что-то не в порядке!

— Разве что мертвый хозяин.

Мне потребовалось десять секунд чтобы унять раздражение. Когда Марк хотел, он мог быть первостатейным болваном. Упрямым, самоуверенным и глухим болваном. Я досчитала до десяти и нарочито ровным голосом сказала:

— Мы вообще не можем утверждать, что с ним что-то не в порядке. Да, он не выполняет наших приказов, но это определенно заложено в его церебрус и не является следствием ошибки — так, по крайней мере, это выглядит. Если в убийстве его подозревает человек, причем человек небеспристрастный и близкий друг покойного, это еще не повод объявлять серва априори виновным! Будьте же объективны, черт возьми!

— Ладно-ладно, — Марк примиряющее выставил вперед руки, — Мы оба предвзяты, если разобраться. Вы, например, изначально стали на сторону этого серва, но лично я в этом ничего плохого не вижу. Нет, серьезно. У нас тут выходит миниатюра настоящего суда, наверняка привычная вам — есть имперский обвинитель, я, есть адвокат, вы, есть судья — это, конечно, Христо. Кир же будет экспертом, это его роль.

— Это не сцена, — буркнула я, однако смягчаясь, — Но пусть. Мы вполне можем проверить его память без эксперта. Честно говоря, я не вижу в этом смысла, но раз уж нечем заняться…

— Если его память будет не в порядке, значит и его церебрус тоже частично поврежден. А это уже что-то.

— И вы серьезно думаете, что его память не в порядке после того как он в течении получаса рассказывал нам все подробности обеда двухнедельной давности?..

— У меня сложилось впечатление, что его память достаточно избирательна. Он болтал только про блюда и все, что с ними связано. Христо рассказывал, что знавал одного математика, умнейшего человека, который по памяти восстанавливал целые тома виденных когда-то вычислений, причем с абсолютной точностью, однако же регулярно ночевал на улице из-за того, что забывал собственный адрес!

— Проверим?

— Конечно. Ланселот, какая погода была третьего числа прошлого месяца?

Ланселоту потребовалось время чтоб ответить, но этого времени не хватило бы мне даже для того чтоб почесать ухо.

— Ясная, прохладная. Температура от двух градусов по Цельсию утром до семи к полудню. К вечеру легкая облачность и северо-восточный ветер.

— Ага! — я показала язык Марку и тот фыркнул, — Так-то!

Но только тот, кто знал Марка слишком плохо, предположил бы, что на этом он сдастся.

— Какими были первые слова твоего хозяина, когда он тебя увидел?

— «Это и есть тот самый серв? Какой странный, однако, цвет!..»

— Сколько понедельников уже прошло в этом месяце?

— Один.

— Какое общее число ножек у стульев на первом этаже дома твоего хозяина?

— Пятьдесят две.

— А за вычетом тех стульев, которые скрипят?

— Тридцать шесть.

— Теперь мы знаем еще и то, что господину Иоганесу стоило бы задуматься о смене мебели, — улыбнулась я, — Не хватит ли?

— Погодите, — отозвался Марк, кажется даже немного запыхавшийся от этой смешной словесной баталии, — он еще расскажет мне… Прочитай стих, который декламировал твой хозяин!

Серв отозвался сразу же, точно книга была перед его двумя парами глаз:

После этого он внезапно замолк. Его голова качнулась, но на этот раз это не было похоже на какой-то осознанный человеческий жест.

— Дальше! — быстро приказал Марк, напряженно вглядываясь в серва.

Но серв молчал.

— Это весь стих?

— Нет.

— Почему ты не прочел его до конца?

— Я не помню окончания.

— Ну? — не скрывающий своего удовлетворения Марк повернулся ко мне, — Годится? Он все отлично помнит, кроме разве что событий того рокового дня.

— Но он в таких подробностях описывал меню!.. Ланселот, ты помнишь стихи, которые читали остальные?

— Да.

— Произнеси первый, — приказала я, но спохватилась, — Я имею в виду, ты помнишь тот, который прозвучал раньше?

Серв мог бы ограничиться привычным «Да» — постановка заданного наспех вопроса не обязывала его к более пространному ответу, однако он продекламировал немного нараспев, насколько это возможно для голоса, лишенного человеческих модуляций: