Ко мне Ясон с самого начала относился с симпатией, не имеющей ничего общего с игривой фривольностью Христофора, под землей я скорее чувствовала себя в роли любимой, хоть и беспутной, внучки. Но заглядывала я к нему редко — жуткий шум мастерской и непривычные запахи здорово досаждали, мешали сосредоточиться и сбивали с толку.

«Просто открою дверь, — подумала я, — Убежусь, что все в порядке и вернусь в кабинет». Тяжелая дверь открылась неожиданно легко, без скрипа, видно Ясон недавно смазал и почистил петли. Стояла тишина, нарушаемая лишь тихим ритмичным клацаньем какого-то большого прибора, похожего на огромный металлический аквариум со змеевиком. Здесь тоже царил беспорядок, но беспорядок другого рода, нежели в нежилых помещениях или комнате Кира — деятельный, какой-то созидательный, как первородный хаос, который уже начал свое поступательное превращение в материю. Тут было множество столов, верстаков, на которых возлежали инструменты и аппараты самых неожиданных и причудливых конструкций, от плотницких молотков до каких-то хитрых шестеренчатых арифмометров.

Сперва мне показалось, что хозяина нет дома, и само по себе это было уже странно, но когда рядом кто-то засопел, я поняла, что Ясон пребывает в своих владениях. В углу возвышался Буцефал, его огромное металлическое тело, усеянное зловещими шипами, походило на статую какого-то кровожадного древнего божества, облаченную в подобие рыцарского доспеха. Ясон стоял тут же — бормоча что-то себе под нос, промасленной тряпочкой он нежно протирал ступни гиганта. Меня он, должно быть, увидел в отражении.

— Здравствуй, Таис, здравствуй, девочка, — загудел он, поднимаясь и сразу делаясь огромным, ростом почти с самого Буцефала, — А ну заходи! Заходи, не бойся!

Огромная горячая рука, покрытая густым бурым волосом, обхватила меня за плечи и повлекла вперед, сопротивляться ей можно было с тем же успехом, что и сопротивляться урагану. Ясон привлек меня к себе и, как обычно, я испуганно замерла — мне показалось, что меня зажало в огромный, но мягкий пресс. Я слышала, как в огромной груди тяжело и спокойно бьется сердце, должно быть огромное, как футбольный мяч. Ясон чмокнул меня в щеку, защекотав огромной непричесанной бородищей, от него пахло лимоном и кориандром, еще немного — табаком, машинным маслом и потом.

— Буца пришла проверить? — загудел Ясон, голос у него был звучный, но глухой, как из бочки, — Да в порядке он, видишь… Почистил его хорошенько, потроха перебрал, прокладки в паре мест сменил, а то скрипит как ворота… Как ты, Буц?

Огромный боевой дроид повернул ко мне голову. Несмотря на то, что никакого подобия лица у него и вовсе не было, его взгляд всегда казался мне мягким. Буц, хоть и считал себя бойцом действующей, Его Императорского Величества, армии, в быту был существом сдержанным, спокойным и, подчас, даже застенчивым. Я старалась лишний раз не вспоминать, что этот небольшой застенчивый сухопутный дредноут может разорвать человека пополам быстрее, чем я сомну в руке салфетку. Когда-то давно Кир то ли нашел остов Буцефала на свалке, то ли выкупил его у старьевщика по частям, после чего занялся совершенствованием его церебруса. И ветеран, побывавший в добром десятке войн, отведавший и картечи и ядер, обрел вторую жизнь в качестве привратника нашего Общества, а заодно получил и голосовой модуль, позволявший ему изъясняться вслух — немыслимая роскошь для обычного боевого дроида.

— Я в порядке. Доброго дня, Таис.

Между словами он делал длинные паузы, во время которых под шипастой металлической чешуей что-то тихо щелкало. У Буца был старый церебрус, подлатанный, но все же уступающий по всем параметрам таким чудесам чаро-техники как Ланселот. Думал Буц медленно и со скрипом, да и решения его зачастую носили не самый удачный характер. Он не умел играть в карты, готовить, штопать одежду, он не помнил даже текущего месяца и в жизни своей не прочел ни одного стиха, он был реликтом, ископаемым, выброшенным суетливой быстро меняющейся жизнью на берег чтобы окончательно ржаветь там, но я все равно любила его.

— Привет, Буц, — я погладила его по гладкой холодной броне, — Выглядишь отлично!

— Вы б с ним помягче… — сказал Ясон, откладывая тряпицу с маслом, — Он уже не молодой теленок. Гоняете почем зря, не чистите… Хорошо, что я есть, пропаду — совсем захиреет. Этому Киру лишь бы в церебрусе копаться, а если там торсион заменить или шайбу — все, выручай, старый Ясон!.. Эх вы, чародеи…

Ясон добродушно бурчал, глядя на меня своими огромными прозрачными глазищами. Делал он это больше по привычке, чем по необходимости. Он был вовсе не так суров, как хотел казаться, хотя иногда, пребывая в дурном расположении, выглядел более чем внушительно.

— Просто так зашла, — сказала я, — Марк с Киром уехали, Христо тоже нет, скучно стало.

— Ну садись, раз пришла, — он указал мне на стул возле заваленного всяким механическим хламом верстака, — Чай будешь? Только заварил. С сушками? Как чувствовал, что ты зайдешь, еще вчера попросил Марка захватить… Садись, садись.

Передо мной возникла огромная чашка дымящегося чая, конечно же с чабрецом и лимоном, как пил обычно сам Ясон, и блюдце с сушками. Не знаю, отчего Ясон решил, что я люблю сушки, в каждый мой визит он непременно старался меня ими угостить, видимо полагая, что доставляет тем самым огромное удовольствие. Возможно, Ясон считал, что сушки, как блюдо из русской кухни, любимое лакомство если не всех современных девушек, то по крайней мере тех из них, кто говорит со славянским акцентом. Вертя в пальцах ароматную сдобную сушку, я с облегчением подумала, что он не догадался угостить меня штофом водки и не предложил березовый веник для бани. Сердиться же на Ясона было невозможно — все, что он делал, он делал с убежденностью в собственной правоте и из единственного желания угодить редкой гостье. Я улыбнулась. Поймав мою улыбку, Ясон улыбнулся в ответ. Пожалуй, эта улыбка могла отбить аппетит даже у голодного бурого медведя. Аппетит, а заодно и память до конца дней.

— Невесела ты, Таис. Чего нос висит?

— Я? Что?

— Ну-ну… Не кушаешь, молчишь, не улыбаешься.

Я торопливо укусила сушку. Вкусно. Но, наверно, вредно для зубов. «Думать тебе вредно, — мстительно сказал внутренний голос, — Для головы». Но в присутствии Ясона было легко игнорировать весь окружающий мир, куда уж тут внутреннему голосу…

— Задумалась. Хлопот наверху много, сами знаете.

Но провести Ясона было не проще, чем посадить Кира на вегетарианскую диету или привить Христофору любовь к парному молоку вместо вина.

— Когда ты много думаешь, у тебя другой взгляд, — сообщил он серьезно, — Вот такой.

Он нахмурился, отчего огромные кустистые брови вздыбились, выпучил глаза и вытянул лицо. Я расхохоталась, едва не расплескав чай. Довольный произведенным эффектом, Ясон подмигнул:

— Честно! А когда ты невесела, у тебя лицо другое. Вроде как сейчас. Давай, говори, кто обидел. Квалер что ль бросил? А? Давай, давай, выкладывай! Я ему бока намну так, что забудет, как сидеть! Ну что такое? Не кавалер? Ужель Христо обидел? Ах он разбойник, пьянчуга подзаборная, да я ему уши…

Это все еще было добродушное ворчание, но я отчетливо видела, как в глубине полупрозрачных глаз, похожих на два слюдяных океана, мелькнула опасная белая искра. Мне не приходилось видеть людей, на которых Ясон по-настоящему рассердился бы, но отчего-то казалось, что в окружающем нас мире их очень, очень немного. Я постаралась его успокоить.

— Никто меня не обидел, Ясон, честное слово… А невесела из-за работы. Иногда знаете как бывает… Вроде и просто все, а сразу не решишь.

— Бывает, конечно.

— Все указывает на одну ошибку, одну конкретную ошибку, проверяешь, считаешь, думаешь — все сходится, а в голове бардак какой-то.

— Таис, деточка, — он снова приобнял меня за плечи, — Ты слишком хороша чтоб забивать свою голову такими вещами. Есть Марк, есть Кир, есть Христо наконец — позволь им ломать головы. А сама не лезь. Не женское дело. Ты кто? Юрист? Занимайся своим.