— Почему бы не предположить, что убийц было несколько и действовали они по договоренности? — предположил Христофор.

— То есть Макелла и Евгеник заодно?

Христофор поморщился.

— Я не это имел в виду. Что если убийца договорился с сервом?

— Не представляю этого.

— Он каким-то образом приказал серву подсыпать отраву.

— Это невозможно. Мы уже думали об этом. Ланселот не принимает приказов от посторонних. То есть это исключено.

— Однако охотно выполняет просьбы…

— Но не просьбы об убийстве, — парировала я отчаянно.

Чувство усталости, притупленное вином, снова дало о себе знать. Стали слипаться глаза. Когда в последний раз я спала? Кажется, это было давно. Христофор понимающе улыбнулся.

— Таис, ступайте спать. Комната для гостей свободна и даже прибрана, оставайтесь здесь. Ни к чему ехать домой в столь поздний час. Если чувствуете себя достаточно сильной, можете разделить со мной поздний ужин. Ах, если бы вы знали, как Ланселот готовит креветок под соусом! Последний раз что-то подобное я ел в пятьдесят третьем году в Нормандии…

Христофор подцепил вилкой какой-то сочный кусок, отправил его в рот и, блаженно закрыв глаза, продекламировал:

— Что? — не поняла я. Какая-то непонятная мысль крохотной юркой змейкой шмыгнула в моей голове, оставив щекочущее ощущение близости к чему-то важному. Стерлядь?.. Нет. Стоп.

Христофор с беспокойством посмотрел на меня.

— Таис, вы в порядке?

Нет, я определенно не была в порядке. Точнее, порядка не было в моих мыслях.

— Да, конечно. Задумалась, — сказала я автоматически, — А что вы сейчас прочитали?

— Я-то? Кхм… Державина изволил декламировать, «Приглашение к обеду», если память не изменяет. Да что с вами такое? Не любите стихи? Так и скажите, обязуюсь в дальнейшем не… Таис!

Наверно, так себя чувствуют оглушенные палицей по затылку. Чудовищный удар, от которого темнеет перед глазами — и вслед за ним звенящая серая тишина.

Стихи!

Они читали стихи. И Макелла и Евгеник и… И Иоганес. Мысли, которых только что не было вовсе, вдруг затрещали со всех сторон потревоженными сонными птицами. Иоганес не помнил стихов и оттого прочитал стих из тетради… Тетради Макеллы! Стих, который частично запомнил Евгеник, но отчего-то вовсе не запомнил серв. Серв с исключительно хорошей памятью. Тот самый серв, из руководства к которому кто-то вырвал несколько листков. Тот самый серв, на руке которого отчего-то обнаружились следы яда.

Я бессильно опустилась на стул, с которого несколько секунд назад вскочила.

— Я… Я кажется нашла. О дьявол.

Христофор погрозил мне пальцем:

— Девушке вроде вас не к лицу сквернословить как старому флибустьеру Ласкарису. Да полноте, что с вами? Вы побледнели. Рому?

— Н-нет…

Внезапно все стало ясно. Как будто рябь перед глазами рассеялась без следа, оставив кристально-чистое глубокое изображение. И на смену беспокойным моим мятущимся мыслям пришло спокойствие, огромное ледяное спокойствие, незыблемое как горный ледник, спокойствие человека, который наконец все понял и все сообразил. Пусть даже и слишком поздно.

— Не надо рому. Мне нужен телевокс.

— Вот как? И кому же вы собрались телевоксировать в столь поздний час, если не секрет?

В этот раз я уверенно встретила взгляд старого Ласкариса.

— Двум людям. Господам Димитрию Макелле и Михаилу Евгенику.

Христофор потер подбородок.

— Срок нашего уговора истекает завтра, да я и не уверен, что они явятся за своим сервом столь поздно. Посудите сами…

— Я собираюсь их позвать не для этого. Более того, я полагаю, что Ланселот останется с нами еще надолго.

— Таис?

— Он судя по всему действительно превосходный повар. И он совершенно неприхотлив, да и жалованья не требует. Пусть он не выполняет приказы, у нас тут вообще редко кто их выполняет, а с ним всегда можно найти общий язык. Мне кажется, нам всегда не хватало повара. И, может, хоть он наконец наведет в этом доме какой-то порядок!

Господа Макелла и Евгеник явились одновременно, да оно и не удивительно. Я караулила у окна, поэтому сразу заметила, как у наших ворот останавливается спиритоцикл. На этот раз это был не неуклюжий грузовой «Орихалкум», а новенький двухместный «Эго-Вектиари», бесшумный и элегантный, как и все современные вещи. Я видела, как из него выбрались два человека и, помедлив, отправились ко входу.

— Все в порядке, — сказала я Марку, — Они приехали вдвоем, как и условлено. Но далеко свой револьвер не откладывайте.

Марк пожал плечами. Револьвер он извлекать из кобуры даже не собирался.

— Когда какая-нибудь конторская крыса успеет застрелить меня прежде, чем выстрелю я сам, это будет хорошим…

Закончить он не успел — в дверь постучали. Негромко, но уверенно, властно. Так не станет стучать человек, чья нервы расшатаны, которого вызвали среди ночи при помощи многозначительных намеков и замаскированных угроз. Так станет стучать только человек решительный, уверенный в себе. «И привыкший решать свои проблемы столь же решительно и уверенно,» — пробормотала я мысленно, глядя на дверь.

Христофор по-прежнему восседал за столом. Он успел прикончить ужин и допить бутылку вина, но не выглядел ни сытым, ни пьяным. Откинувшись на спинку стула, он щелкал костяшками пальцев и едва заметно улыбался.

— Предчувствую славную беседу, — сказал он мне, когда я шагнула к двери, — Но будьте осторожны. Эти люди могут стереть нас в порошок и даже сами того не заметить.

— И вы так спокойно это говорите? А что если я ошиблась? Вы настолько мне доверяете?

— Иногда приходится доверять. Вы замыслили смелый ход, я лишь собираюсь насладиться тем, как вы его исполните. Не обращайте на меня внимания.

Кроме меня, Христофора и Марка в гостиной присутствовал и Кир. Он успел сменить одежду на более привычную, но его обычные рваные штаны еще не успели вернуть ему расположение духа — Кир был молчалив, хмурил брови и в разговоре не участвовал. Может, он просто привык скептически оценивать все мои теории. Иногда я бы хотела у него этому поучиться.

Я отперла засов, но открывать тяжеленную дубовую дверь не понадобилось — чьи-то сильные руки снаружи распахнули ее. На пороге стояли Макелла и Евгеник, оба очень похожие в своих элегантных черных плащах. Оттого, что они явились из другого мира — холодного, мокрого, погруженного в темноту, их лица казались бледнее, чем обычно, а глаза — черными и блестящими.

— Добрый вечер, — сказал Макелла, заходя внутрь и снимая шляпу, с которой на пол несколькими тонкими струйками тотчас потекла мутная вода. Он выглядел спокойным, собранным, осторожным. И если где-то в глубине его души и шевельнулся страх, я этого не чувствовала.

Михаил Евгеник тоже был спокоен, но в его спокойствии присутствовало некоторое раздражение, угадывающееся в движениях, в манере держать голову, в его взгляде, брошенном мимоходом на меня. Они оба смотрели на Христофора Ласкариса, который наслаждался своей ролью зрителя и лишь улыбался в ответ. Главная роль сегодня была отведена не ему.

— Полагаю, мне телевоксировали вы, — сказал Макелла, глядя на меня в упор, — Госпожа Таис, если не ошибаюсь?

— Верно.

— Интересный ход, госпожа Таис, — Макелла снял с себя мокрый плащ, оставшись в знакомом мне костюме, придвинул к себе стул и сел. Его примеру последовал Евгеник, все еще хранящий молчание, — Знаете, по роду службы мне часто приходится иметь дело с самыми разными людьми. Большие деньги — это не только большая ответственность, знаете ли. Дважды на мою жизнь покушались, один раз меня пытались похитить, я уже не говорю про кражи и вымогательства — их обычно случается по дюжине в год. Но, признаться, никогда прежде меня не пытались шантажировать. Это… — он пошевелил пальцами в воздухе, пытаясь найти нужное слово, — Это замечательно. И уж конечно меня не пытались шантажировать люди, мной же нанятые. Я много времени уделяю людям, с которыми работаю. Для меня это важно. И это вас я ничего подобного, признаюсь, не ожидал. Господин Ласкарис?..