Ох, Паша, как я тоскую. Иногда мне вдруг начинает казаться, будто ты не умер, а просто уехал далеко-далеко и где-то там живешь и когда-нибудь вернешься. Только надо набраться терпения и подождать. Глупый самообман, наверное, но он помогает мне дальше жить. И ты мне тоже должен помочь. Пожалуйста, помоги мне отвыкнуть от тебя. Сделай так, чтобы тоска ушла. И пустота заполнилась.

Сколько она просидела так и сама не ведала. Очнулась, глянула на часы: вечер скоро.

— На следующей неделе снова приду, — шепотом пообещала она мужу. — Ограду тебе покрашу. Вот только придется съездить за краской. Книжку допишу и съезжу.

Она выполнила обещание и к концу недели вновь явилась на могилу мужа. Лиза и Ваня поехать с ней не смогли, а Ангелину Наталья брать не захотела, предпочла побыть с Павлом наедине и, пока старательно красила ограду, подробно рассказывала ему, что произошло у нее за минувшую неделю. Не вслух, конечно, говорила, а про себя.

— Вот, Паша, книгу еще одну дописала, сдала в издательство. Теперь хоть пару деньков передохнуть могу. Не поверишь, какое облегчение. С одной стороны, писать мне в удовольствие. Но, с другой, так изматывает. Потом — словно камни таскала, даже спина болит, а ведь вроде всего-навсего за столом целый день просидела, ручкой по бумаге водила.

Ванька советует писать сразу на компьютере. Говорит, и быстрее, и легче. Но мне с тетрадкой и ручкой привычнее и удобнее — слово так лучше чувствую. И вот пишу-то вроде не «Войну и мир», легкое чтение, а сил забирает, душу выворачивает… Рассказать — никто не поверит. Но я тебе не вру! Так и есть на самом деле. А уж как про меня и моих соратниц журналисты пишут: Это женская, прости Господи, литература… Да попробовал бы он сам что-нибудь написать, этот, прости Господи, критик!

Ох, что-то я разжаловалась. Вот лучше тебе расскажу, как я тут намедни участвовала по телевизору в одном ток-шоу. Тема была: «Любовь с первого взгляда — мимолетное увлечение или на всю жизнь». И я рассказывала, как мы с тобой познакомились и как потом жили. Там одна тетка-психолог была. Она разъяснила: любовь с первого взгляда — это элементарная страсть, а не начало долговременного глубокого чувства. Представляешь, Паша, какая дура! Моя история ей так не понравилась! Не вписывалась абсолютно в ее концепцию! По ее мнению, страсть длится в лучшем случае от нескольких дней до, максимум, полугода. Я ей объясняю: вот у меня с мужем страсть длилась до самого его последнего дня. А она мне: вы просто не понимаете, что такое страсть. Представляешь? Это она мне говорит! Я не выдержала и спрашиваю: а вы сами то понимаете, о чем говорите? У вас то это хоть раз было? Все засмеялись и хлопать начали. И меня смех разбирает. А она, благо, что психолог, вся уже на взводе, щеки пятнами пошли. Мне ее даже жалко сделалось. Думаю: может, действительно, про любовь и страсть только в теории знает? Хотя вроде обычная женщина. Красавицей не назовешь, но смотреть не противно.

Я еще им про тебя рассказала. Какой ты был у меня хороший. Без интимных, конечно, подробностей, хотя ведущая меня на это наталкивала. Потом психолог снова начала меня комментировать. У нее разработана уже целая система классификации женщин. Одни — хранительницы домашнего очага, другие — пожирательницы мужчин, третьи — соблазнительницы, четвертые — дочки. И еще там какие то, я уже не помню. Меня она записала в типичные хранительницы очага. Тут она, пожалуй, попала в точку. На пожирательницу мужиков я ведь явно не тяну. Однако, по ее концепции, хранительница домашнего очага не может быть ни объектом, ни субъектом страсти. Субъектом — в силу характера и склада психики. А объектом может стать лишь тогда, когда мужчина испытывает эдипов комплекс, ибо хранительница олицетворяет для такого мужчины фигуру матери.

Видно, психологесса надеялась, что я совсем дура и ничего не пойму, а она меня осторожненько и изящненько оскорбит. Настал черед мне обозлиться. Особо я себе, конечно, воли не дала. Просто тоже так аккуратненько предположила, что она из породы женщин, уж не знаю к какой их отнести категории, которые завидуют всем подряд, и чужое счастье им, как кость в горле. Вот они изо всех сил и стараются его испоганить. Согласны, чтобы самим было плохо, пусть только соседу станет в два раза хуже.

Я долго и складно говорила, даже удивилась. И мне опять хлопали. А ведущая поблагодарила за передачу, которая благодаря мне получилась очень острой. Потом женщины из зала стали подходить. Одни сочувствие выражали, другие говорили, что сами в похожей ситуации оказались, и слова мои очень их поддержали. Теперь они знают, что надо до конца бороться. Это, естественно, уже не про мои споры с психологом, а про то, что я после твоей смерти осталась с детьми одна и справляюсь. А еще нашлись такие, которые расспрашивали про кулинарные рецепты из моих романов. Одна женщина попыталась приготовить фаршированную щуку, как моя героиня, и получилась совершенная гадость. Пришлось объяснять ей все тонкости. Так еще помнишь, как тебе нравилась моя щука? Точнее, не моя, а наша. Щук-то вы с Ванькой ловили и мне приносили. А вообще для меня хороший урок. Надо точнее процесс приготовления блюд описывать, раз женщины ими интересуются.

Вот как, Паша, выходит. Раньше ты мной гордился и друзьям про меня рассказывал, а теперь я рассказываю о тебе. И раньше тобой гордилась, а теперь горжусь еще больше. Интересно, начни я писать, пока ты был еще жив, одобрил бы ты мое занятие? Одно дело — домашняя жена, и совсем другое, когда у нее своя жизнь появляется, интервью приходиться давать, выступать… Вдруг бы тебе не понравилось? Что мы с тобой стали бы делать? Но этого я уже никогда не узнаю, хочется думать, что стал бы мной еще больше гордиться. Хвастался бы перед друзьями. Жена то у меня, знаете, не только хорошая хозяйка и мать, но еще известная писательница! На все руки мастер!

Что же, почти готова твоя ограда, Паша. Еще через недельку у Лизы учебный год кончится, тогда все вместе соберемся и тебя навестим. За ребят не волнуйся, с ними полный порядок. Хотя ты наверняка и без меня об этом знаешь. Почему-то мне кажется, ты приглядываешь за нами!

— Здравствуйте, Наталья Михайловна! Вот и снова встретились! — диссонансом ворвался в ее разговор с мужем чужой голос.

От неожиданности она вздрогнула. Кисть выпала из рук. Ойкнув, Наталья оглянулась. Никита Евгеньевич!

— Простите, я, кажется, вас напугал.

— Да нет. Я просто задумалась, — смущенно пролепетала она.

У нее было такое чувство, будто ее подслушивали.

— Какие-то проблемы? — Он поднял с земли кисточку. ™ Давайте помогу.

Она растерялась еще сильнее, толком не понимая, к чему относятся его слова: к покраске ограды или к предполагаемым проблемам.

— Да нет, спасибо. Я уже почти закончила.

— А вы на туфли краской капнули, — заметил Никита Евгеньевич. — Сотрите скорее, пока не высохла, а я докрашу.

И не успела она возразить, как он весьма ловко начал работать кисточкой.

Туфля, к счастью, не пострадала. Наталье удалось стереть серебрянку тряпочкой, даже следа не осталось.

— Ой, Никита Евгеньевич, мне даже неловко. Еще сами испачкаетесь.

— Во-первых, давайте просто Никита, — профессионально накладывая на прутья слой краски, сказал он. — А то как-то очень официально выходит. Все-таки мы с Пашей друзьями были.

— Да, хорошо. Но тогда и вы меня называйте Наташей.

— С удовольствием.

Ей показалось, что он покраснел, может, правда, из-за того, что потянулся рукой к дальнему пруту.

— Никита, действительно ведь испачкаетесь.

— Да уже завершаю. Последние штрихи.

Докрасив, он оценивающе оглядел результаты своего труда, кое-где подправил там, где красила Наталья.

— Теперь полный порядок.

— Спасибо.

— Вот уж не за что благодарить.

— А вы опять к дяде заходили?

— Да. Оказался неподалеку и заскочил. Специально-то выбраться редко выходит. А обратно пошел, вижу, вы тут.

«Ничего себе, обратно, — удивилась Наталья. — Крюк какой сделал! Верно, и Пашу решил навестить».