Я наслаждался кулинарными изысками повара фон Блада — перемен было около десяти, и соскучиться было трудно. Когда, ощутив райское удовольствие от очередного кусочка говядины с кровью, с подливой по костарикански, я поворачивал к нему лицо, сердце мое теплело.

— Какой хороший человек! — думал я, вглядываясь в добродушную личность хозяина замка. — Разве отдал бы я свой родовой кров, будь он у меня, первому попавшемуся проходимцу? Конечно, нет, самому надо. А он отдал. Все-таки в богатых людях, по-хорошему богатых, есть особая прелесть, особый уровень сознания. «Подумаешь, замок! Да возьми хоть на два месяца! У меня еще два есть, даже не помню где. В Ницце и Южной Африке, кажется. Нет, в Испании, да, Испании, и в Аджарии. Нет, в Аджарии третий, я его недавно купил. А где же второй, где же второй? Надо у управляющего спросить, он должен помнить… А если не помнит, то все, пропал замок».

После мяса по-каннибальски (так его, посмеиваясь, назвал хозяин) с красным соусом я размяк — такое оно было нежное, — откинулся на спинку кресла, оторвал глаза от стола и увидел… Надежду. Практическая жизнь выработала у меня замечательную особенность: если человек настойчиво лез в поле зрения и много говорил, то зрение мое напрочь переставало его воспринимать, а уши — слышать (тем более, если я ел и пил). Однако пара бокалов прекрасного красного вина привели меня в хорошее настроение, другая пара бокалов, потребленная напротив, изрядно проявила красоту дочери фон Блада, и я ее увидел. Глаза девушки горели откровенным огнем, огнем, обещающим тепло и сердечные ожоги, и этот огонь тщился превратить мое сердце в пепел, послушный воле ветра, то есть ее воле.

— Ночью опять полезет, — подумал я. — Набраться, что ли, под завязку, чтобы на звук, цвет и женский бюст не реагировать?

— Вы так двусмысленно на меня посмотрели, — грациозно поправив белокурые волосы, сказала она кокетливо. — Смотрите, я девушка слабая, еще растаю прямо сейчас.

Пара фужеров вина благотворно подействовали лишь на ее личико, расслабив его. Остроумию же они, судя по высказыванию, нанесли непоправимый ущерб.

Фон Блад, придя к тому же выводу, бросил салфетку на стол и удалился, недовольно что-то бормоча себе под нос.

— Что это с ним? — нарочито озадаченно посмотрел я ему вслед.

— Он, как любящий отец, просто оставил нас наедине… Папа у меня просто золото.

Эдичка, почувствовав надвигающуюся грозу, покинул свой стул и улегся перед камином, предварительно удостоверившись, что дымоход его не забран решеткой.

— Мне казалось, что я расставил все точки над i… — душевное здоровье девушки вызывало у меня опасение, и я говорил неуверенно.

— Да, вы расставили. Но не я. Замок юридически принадлежит мне, а я никаких соглашений с вами не заключала. Пока, надеюсь.

— А! Понял! Вам хочется повоевать с Эдгаром-Эдичкой! Так вперед! Вон он сидит. Вы не боитесь остаться без своего гардероба и любимых кукол?

Эдгар-Эдичка, естественно, все слышал. Ему не хотелось воевать после хорошего ужина. Но обстоятельства требовали поступка, и он встал, недовольно покачал головой, и, как мне показалось, довольно тяжело впорхнул в дымоход.

— Опять ночь не спать, — вздохнул я, укоризненно глядя в глаза своей беды. — Что ты будешь делать!

— В любом случае, этой ночью нам не спать, — двусмысленно улыбнулась беда. — О, господи, если бы знали, как меня к вам тянет, как вожделею я то, что задумала проделать с вами!

Эти слова вкупе с уходом кота со сцены вызвали у меня неприятные чувства. Нити событий с таким трудом направленные в ушко моей иголки, опять норовили залезть мне в трусы, и, похоже, Эдичку это волновало меньше, чем славный послеобеденный отдых.

— Неужели вам замка не жаль? Такой хороший замок, — кисло посмотрел я на девушку.

— Нет, не жаль. С ним у меня связаны пренеприятные воспоминания. Гори он синим пламенем. Давайте, выпьем за будущее!

Мы выпили шампанского.

— Жалко такую красоту, — поставив фужер, обозрел я мастерски расписанные своды пиршественного зала. — Да и папочке вашему он мил. Давайте через пару месяцев, а? Приедете из Новой Зеландии, польете бензинчиком, и пусть горит?

— Нет. Через два месяца только в том случае, если мы с вами заключим соглашение, и вы выполните мои требования.

— Требования?

— Одно требование. Кстати, я навела справки — вас никто не ищет. Мамочка ваша думает, что вы опять по-английски, то есть, не прощаясь, уехали побродить по Новой Каледонии. На работе же вас рассчитали, подумав, что ради написания очередной бульварной книжки, вы опять забили на квартальный отчет.

Насчет работы она, видимо, не лгала — с квартальными отчетами, никому не нужными, я никогда не церемонился. Но с Новой Каледонией Надежда перегнула. Если бы я имел возможность бродить по ней и прочим географическим отдаленностям, то вряд ли сидел в загазованной Москве, и Наталья была бы для меня вымышленной Прекрасной Дамой, а не реальной женщиной, которую можно покорить.

— Чтобы у вас не осталось иллюзий скажу, что у меня в замке есть доверенный человек, форменный квазимодо — я и зову его Квазимордой или Квасиком…

— Это не второго мужа вашей бабушки младший братишка? — похолодел я, вспомнив гориллообразного обитателя подвалов замка.

— Да, он младший брат Дракоши… Ему голову ампутировали, — невесело вздохнула. — Левую. У старшего брата-то они в общем ладили между собой, а у Квасика, как еврей с арабом, горла друг другу грызли, глаза выдавливали, соплями плевались, лбами с размаху стучали…

— Почему это?.. — вяло спросил я, подумав, что в семье фон Блада любимая тема имеет две головы.

— Да потому что одна любила выпить, другая спиртное на дух не переносила, одна была баптисткой, другая — свидетелем Иеговы, одна ничего кроме мяса не ела, другую от него воротило, одна на женщин была падка, другая никого кроме мужчин видеть не хотела. Ну и в общем, после матча «ЦСКА» — «Локомотив» бабушка позвонила известному хирургу, и тот согласился одну из сиамских голов ампутировать…

— А почему левую отрезали?

— Догадайся с трех раз.

— Да ладно, говори, не томи — не люблю угадывать.

— Очень просто — она болела за «ЦСКА», а хирург за «Локомотив». Но что-то не так он сделал — позвоночник все-таки, и после этого руки у Квасика, как стальные манипуляторы — три подковы одновременно разгибает. Да что говорить, увидишь еще.

— А почему тогда вы его на кота не мобилизовали? Если он такой грозный?

— Он суеверный… — смущенно улыбнулась сводная внучка Квазиморды. — И черных котов боится, как черт ладана. Черных котов, но не людей, — взгляд ее сделался металлическим. — Стоит мне сказать ему пару слов, и он замурует вас где-нибудь в подвале, — любит он мастерком побаловаться под заунывное повизгивание. И через месяц-другой из вас получиться прекрасная мумия, которую я прикажу поместить в своей спальне.

— Ну и прекрасно! Ночами я буду ложиться к вам в постель, и вы меня согреете.

— Не храбритесь. Неужели вы не поняли, где находитесь?

— Давно понял. Я нахожусь в доме, жильцы которого ради решения своих насущных психиатрических проблем, могут схватить на улице прохожего и похоронить его заживо в застенке.

Я действительно храбрился. Людоед в этом замке оказался ненастоящим, но эта женщина с ее психиатрическим взглядом все более и более напоминала мне настоящего маркиза де Сада в женском обличье. А эти двухголовые? Видели бы вы Квасика…

— Люди делают то, что могут делать, — сказала психопатка менторски. — И чем щепетильнее дело, чем циничнее, тем больше оно доставляет удовольствия. И вообще, замок — это замок. Сначала вы просто им владеете, потом ловите на него людей, потом, когда они надоедают, придумываете к ним какой-нибудь острый соус.

— Ну и что вы от меня хотите? — с неприязнью посмотрел я на циника, каких не видал. — Секса? Черт побери, я чувствую себя героем-любовником.

— Да, я хочу секса с вами. Но не тривиального секса, а секса экстремального.