Олесь Залищук пришел на дачу, когда у Таисии Григорьевны была в гостях Кэтрин. Сестры сидели на лавочке около домика. Миссис Томсон что-то вязала и старалась развлечь сестру рассказами о своих путешествиях. Хозяйка дачи смотрела вокруг с таким выражением на обрюзгшем лице, что казалось, тронь ее — и польются слезы. Она и раньше была слезливая, особенно когда вспоминала свою неудавшуюся театральную карьеру. А теперь, после смерти Бориса Сергеевича, досыта наплакавшись, стала одутловатой, медлительной и неповоротливой. Ничего не хотела, ничего не просила, ничего не ждала, кроме сочувствия, и если заговаривала, то лишь затем, чтобы сказать, какая она теперь, без Бориса Сергеевича, одинокая. Но и это не договаривала до конца, потому что из глаз начинали капать слезы. Могла целый день не есть, и если бы не Кэтрин, которая каждое утро или приезжала к ней на дачу, или приводила ее к себе в гостиницу, кто знает, что с ней было бы…

Солнце, разгораясь, пробивало лучами-стрелами кроны старой липы и высокой усохшей вербы около калитки; в запущенном саду повеселело.

Подняв голову, миссис Томсон увидела молодого человека, который заглядывал во двор. За оградой стояла женщина с ребенком на руках. Они, очевидно, не отваживались войти.

— Тася, — сказала Кэтрин, — к тебе, кажется, гости.

Таисия Григорьевна взглянула в сторону переулка и не поверила своим глазам.

— О! — вырвалось у нее.

Люди по ту сторону калитки как будто ждали приглашения.

— Тася, — повторила миссис Томсон, и в голосе ее прозвучало удивление.

— Олесь, сын Бориса… — Таисия Григорьевна произнесла это безразличным тоном, лицо осталось, как и до этого, невозмутимым.

— Бориса Сергеевича?

Теперь Кэтрин с интересом посмотрела на незнакомцев.

— А почему они не заходят?

Таисия Григорьевна пожала плечами, ничем не проявляя желания подняться навстречу.

Не останавливая вязания, миссис Томсон внимательно следила за калиткой. Она скрипнула — мужчина и женщина решительно вошли во двор. Впереди шел сын Бориса Сергеевича — невысокий, крепко сколоченный молодой человек с густым чубом, который при каждом шаге падал на глаза. От него не отставала белокурая женщина с мальчиком лет трех на руках.

Они приблизились и хором сказали: «Добрый день».

Миссис Томсон кивнула в ответ.

Таисия Григорьевна продолжала невозмутимо смотреть на гостей, будто не видя их. Только после минуты молчанья глухо произнесла: «Здравствуйте».

— Вот что, — начал Олесь, движением головы отбросив с глаз волосы. Он поставил ногу на ступеньку лестницы, ведущей на второй этаж. — Я о даче. — Обвел взглядом вокруг, словно говоря, о какой даче идет речь. — Вы знаете, что после смерти отца она принадлежит мне?..

Таисия Григорьевна продолжала молчать.

Ребенок вырывался из рук матери, она не пускала его на землю, успокаивала.

— Согласно закону, через шесть месяцев я становлюсь здесь хозяином, — продолжал молодой Залищук.

Эти слова наконец дошли до сознания Таисии Григорьевны.

— Как это можно?! — вскрикнула она. — Я тут двенадцать лет живу… Это все, что у меня осталось! Так нельзя, Олесь Борисович…

— Дачу отец построил, когда вас еще и в помине не было…

— Я была женой вашего отца, — слезы набежали на печальные глаза Таисии Григорьевны.

— Женой была моя мать, — ответил Олесь. — Она с ним и наживала эту дачу. Если бы она не умерла, то и унаследовала бы ее. А раз ее нет, единственный наследник я.

— И вот он тоже наследник, — решительно добавила молодая женщина, показывая на мальчика.

— Конечно. И наш Степанко, когда-нибудь… Как говорят, наследственность поколений. — Олесь положил руку на головку ребенка.

— Давайте хотя бы поделим ее… Если вы претендуете… Я так привыкла здесь. И я все-таки была женой вашего отца, заботилась о нем, ухаживала, мне хотя бы половина дачи тоже принадлежит… — Таисия Григорьевна тихо заплакала.

— А что тут делить, — буркнул молодой Залищук. — Вы для нас человек посторонний. Жить вместе на этой даче нам не подходит.

— Чужой человек, — подчеркнула молодая женщина.

— Тогда, может, я вам верну половину ее стоимости. Вы только подождите немного. У меня есть друзья в театре, и завод Бориса Сергеевича поможет… Завод и похоронил его за свой счет…

— Дача и нам нужна.

— Вот маленький ребенок не имеет свежего воздуха, — поддержала жена мужа, опуская на землю мальчика, который все время крутился у нее на руках.

— Да помолчи, Нина! — прикрикнул на жену Олесь. — Я вас не гоню, — обратился он к Таисии Григорьевне. — Живите пока что… Мы же люди, понимаем… Но пришли, чтобы напомнить о наших правах и чтобы вы готовились переехать на свою городскую квартиру.

— В таком случае вы мне половину стоимости ее выплатите, — нашлась Таисия Григорьевна. — Нужно памятник Борису Сергеевичу поставить.

— Памятник мы и сами поставим. Не беспокойтесь, — снова вмешалась Олесева жена.

Таисия Григорьевна встала, демонстративно повернулась спиной к непрошеным гостям. Молодой Залищук отошел в сторону, и она начала подниматься вверх, в комнату.

Тем временем Степанко побежал в сад, за ним бросилась мать. Олесь тоже направился в глубь двора.

Сестры поднялись на второй этаж и из окна спальни следили, как Залищуки ходят от дерева к дереву, осматривая их.

— Твоему Борису нужно было написать завещание, — заметила Кэтрин, когда молодые люди вышли со двора и исчезли с глаз.

— Ах, — махнула рукой Таисия, — мы ни о чем таком с ним не думали.

— А нужно было, — укоризненно сказала миссис Томсон. — Человек не вечен. Я не знаю, какой тут закон наследования. Может, Борис и не имел права тебе завещать. Значит, нужно было идти в загс. Мы с Вильямом тоже ничего плохого не думали, но завещание он сделал вскоре после того, как родился Роб. Теперь я отдаю в приданое Джейн мастерскую, чтобы девочка могла объединить ее с мастерской жениха. Он — механик по пишущим машинкам. Так им легче будет бороться с конкурентами. У нас больше всего прогорают мелкие заведения. Были с Вильямом не раз на грани краха, только находчивость его и кредиты друзей по армии спасали нас.

— А что же ты оставишь сыну?

— Роб более или менее обеспечен. Он учился в Кембридже и имеет хорошую работу в каком-то военном заведении. Сейчас его специальность — химия — в цене. После моей смерти получит кое-какие наши с Вильямом сбережения. А пока что пусть немного еще подождет… — Кэтрин засмеялась. — Он, правда, сердится, что я отдаю мастерскую не ему, а Джейн. Но он ее быстро промотал бы со своими друзьями. — Миссис Томсон подошла к сестре, сидевшей на кровати, стала гладить ее по спине. — Не переживай, Тася. В конце концов, проживешь и без этой дачи… А хочешь, поехали ко мне?.. Тебя здесь больше ничего не держит. А там бы немного пришла в себя.

— Как не держит? — повернула голову к сестре Таисия Григорьевна. — А могила Бориса? — У нее сошлись над переносицей брови и углубились морщины на лбу. Она думала о чем-то своем. — А как же с театром?.. Я встретила подругу из хора, она говорила с новым режиссером, и тот пообещал устроить меня в областной. Я пошла бы даже статисткой…

— Это все мечты, Тася. Как жить одной?

— А что на это скажет Джейн и твой сын?

Напоминание о детях протрезвило Кэтрин. Конечно, о таком сначала нужно посоветоваться с ними. Хотя бы с Джейн, которая здесь. Думая о детях, миссис Томсон наперед догадывалась, какой будет их ответ. Мысленно представила, как происходил бы такой разговор, например, с Джейн:

«Джейн, я пригласила тетю Тасю к нам в гости. — Миссис Томсон будто увидела, как поползли вверх тонкие брови дочери. — У нас она немного придет в себя, забудет свое горе. Новая обстановка, новые люди…»

Джейн молчит.

«И надолго?» — наконец спрашивает.

«Нет, нет», — уверяет она дочь.

«А что скажет Роб? — новый вопрос Джейн. — А все наши друзья и знакомые? А не поднимут ли нас на смех?»