— Хорошо.

— Я тут, — сказала девчонка, кивком подбородка указав на сосуд, содержимым которого так занята была Саша.

Евгений посмотрел туда же, потом на Александру. Сглотнул, будто у него, как у человека, ком в горле стоял.

— Я здесь подожду, ладно? — спросил всё тот же детский голос.

Евгений кивнул. Девочка отошла подальше от них и отвернулась, задумчиво сосредоточив своё детское внимание на множестве странных предметов, расставленных на лабораторных столах. А он присел рядом со своей Александрой. До руки её дотронулся, смотрит сбоку на профиль её — тяжело. Странные чувства, смешанные. И тяжесть странная. Но лучше так.

— Милая, услышь меня. Сашенька! Там ошибка! В этой чаше — ошибка. Не твоя, но ты можешь исправить. Она не хочет быть такой. Дай ей другой шанс. Они могут попробовать снова, и всё получится. Слышишь? Пусть придут ещё раз и всё будет по-другому. А то, что здесь — нужно уничтожить.

Саша перестала смотреть в микроскоп. Ей стало вдруг нехорошо. Какое-то смутное предчувствие чего-то, что не имеет формы, названия, даже обличия, но чувствуется, как неправильное. Взяла в руки чашу, смотрит на неё и не может понять — что не так? Почему? Почему вдруг какие-то мысли заполнили разум и подговаривают её, что там, на дне — чужая боль, несчастье? Как проверить? Ещё не научились они выявлять болезни и отклонения на такой изначальной стадии, но поддаться эмоциям... Разве это по научному? Интуиция... На лбу выступил пот, бросило в жар, нет больше радости. Смотрит на чашу и боится её. Того, что внутри. Ой, как нехорошо, ком внутри и отвращение. Какое-то непонятное, не поддающееся описанию. Мысли спутались, голова кружится, руки дрожат... Саша встала, вместе с чашей подошла к умывальнику, что тут же, в лаборатории, склонилась над ним. Плохо... Смотрит на то, что в руках и себя не помня — вылила, чашу трясущимися руками вымыла под краном, в умывальник бросила, предплечьями на холодную керамику опёрлась. Пальцы судорожно сжимают скользкие белые, холодные края раковины. Сашу стошнило. Всё ещё дрожа, умылась. Распрямилась и подошла к зеркалу. Смотрит на бледную женщину, что отразилась в зеркале, и не может поверить в то, что только что сделала.

Евгений положил руку ей на спину, погладил.

— Прости, — прошептал, — но так надо было.

Он обернулся, чтобы сказать девочке, что всё закончилось, но не увидел никого.

***

Вечером женщина наслаждалась полумраком комнаты, расслабленная поцелуями мужчины после этого трудного дня. Она положила голову ему на грудь, он нежно поглаживал любимой спину, иногда поднимая руку до волос и пропуская меж пальцами шикарный водопад золотисто-русых локонов.

— Знаешь, мне сегодня так плохо было. Накатило как-то неожиданно. Я подумала, что беременна. — рука мужчины застыла в воздухе так и не опустившись вновь на спину нежной и желанной, что доверчиво поверяла ему свои женские страхи. — Испугалась. И знаешь, я сегодня из-за этого, наверное, такое ужасное сделала — я уже готовый зародыш в сток вылила. Понимаешь? Чужого ребёнка, чужую надежду... Простить себя не могу.

— Ты беременна?

— Нет. Думаю, нет. Я к Люське сразу кинулась, она ничего не нашла. Так что — нет.

— Рада?

Саша приподнялась на локтях и внимательно посмотрела на того, кто был рядом. Он также внимательно смотрел ей в глаза, стараясь увидеть в них то, что могут не произнести губы.

— А ты?

— Я заставлял себя не думать об этом. Я тоже боялся, — только того, что ты относишься ко мне не так, как я к тебе. Но сейчас, когда ты сказала, что не беременна, — я почувствовал, что мне жаль. Я бы хотел наоборот.

Саша долго всматривалась в его лицо, словно чего-то ища, а быть может, наслаждалась, обретя.

— Вань, я тебя люблю.

1989 г.

— Ты уверена, что хочешь вернуться к работе так рано?

Саша посмотрела на мужа. Конечно, ей нравилось заниматься домашними делами и возиться с их дочерью. Нравилось встречать Ивана по вечерам, когда, приходя с работы, он первым делом утыкался носом в ложбинку жены, между шеей и плечом, жадно втягивал в себя аромат её тела и шампуня, и только потом устало спрашивал, глядя с улыбкой в её глаза: «Покормишь меня?» Но и свою работу она любила до беспамятства, а ещё ей казалось, что она просто обязана подарить такое же счастье, каких у неё уже двое, и другим, тем более, что она это может. Кивнула. Иван вздохнул.

— А я бы хотел, чтобы ты продолжала встречать меня дома, в таком уютном домашнем виде...

— Я могу уходить из центра немного раньше и тогда по-прежнему буду встречать тебя по вечерам.

— Это будет уже не то... — немного печально произнёс Иван. — Но, если ты хочешь, я не стану возражать. Ты замечательный доктор, там действительно твоё место.

Саша улыбнулась и поцеловала мужа. А уже на следующий день вместе с маленькой Ирочкой отправилась в учреждение детского сада, находящегося неподалёку от их с Иваном квартиры, чтобы оформить дочь в ясельную группу.

Свою бывшую квартиру Александра оставила для Катерины, уже заканчивающей в этом году институт. Теперь старшей дочери предстоит несколько лет интернатуры, договариваться о месте прохождения которой пришлось им с Иваном, задействовав все свои связи. Странно, в то время, когда она сама закончила учёбу, связи задействовать приходилось для того, чтоб тебя не направили, а теперь наоборот, чтоб взяли, куда нужно. Да и интернатуры в те года ещё не было, — закончил учиться и ты уже полноценный доктор, хоть и молодой, и шлют тебя по распределению... Хотя, может, так и лучше, как сейчас.

Через несколько месяцев Александра уже вовсю будет поглощена своими пациентами, потому теперь она старалась как можно больше внимания и любви уделить любимой семье. Готовила, читала сказки Ирочке, выслушивала Катерину, а ночи отдавала Ивану, счастливая от того, что этот мужчина разбудил в ней женщину. Когда в тишине ночи она шептала ему о своей любви, Иван говорил такие же нежные и искренние слова в ответ, а в душе ругал себя за то, что когда-то давно старался её не замечать, вытереть из памяти, вырвать из сердца и потерял столько времени. Умей он тогда, в молодости, прощать чужие ошибки, не было бы брака с первой женой, так и не ставшей для него чем-то большим, чем просто матерью его детей. Ненавидя отца за измену семье, за предательство жены и сына, сам повторил его судьбу, увидев однажды в институте Сашку, поступившую через несколько лет после него. Только уже было кольцо на пальце, были обязательства и ещё был максимализм и уверенность в том, что он — не такой, как отец, и свою семью не обидит. Только, стараясь быть другим, причинил жене страданий ещё больше, чем если бы сразу ушёл.

***

Из раздумий Евгения вывел голос очередной Сашиной пациентки, глубокий, низкий голос, но приятный. Она спросила:

— Ну что, Александра Николаевна, как там наши анализы?

— Замечательно! — ответила та. — Всё просто замечательно. Ставлю на то, что результат будет с первой попытки.

Женщина улыбнулась в ответ на улыбку врача. Для неё этот доктор была и в самом деле последней надеждой. В последнее время уже не мечталось о том, чтобы сохранить мужа благодаря ребёнку. Ушёл, значит, и не было что сохранять. Значит все слова, которые слышала от него первые годы брака, начиная с того первого признания в любви, сказанного им после операции, во время которой ей удалили лопнувший яичник, — оказались ложью. Тогда их связывал только секс, — познакомились, понравились, начали встречаться. Но жениться он не хотел, говорил, рано ещё, много всего успеть хочется. Она любила, и принимала таким, какой есть. А он приходил и уходил, часто и вообще не предупреждая, что в очередной раз пропадёт на несколько недель. Потом возвращался, она опять принимала, — без упрёков, без истерик и без ненужных ему признаний в любви. Только в глазах её он читал молчаливые эти признания и боль видел, которую причиняет своими изменами.