И как-то однажды, во время секса, когда он был в ней, живот пронзила острая боль. Девушка закричала, он испугался. Она свернулась калачиком, слёзы текут, сказать ничего не может, руками за живот держится. Он скорую вызвал сразу, понимая, что случилось что-то очень серьёзное, и сидел возле её кровати на корточках, по голове гладил, говорил что-то, успокаивал, но она даже не понимала тех слов, так больно было. Тогда, наверное, он и понял всю её беззащитность, ранимость, тогда больше всего испугался, что скорая не успеет или врачи не помогут, и ему больше не к кому будет возвращаться. Но скорая успела, ему разрешили с ними поехать, он в спешке носился по её комнате, собирая в пакет вещи, что врачи перечисляли, и ругал себя за то, что уже два года сюда приходит, а не удосужился узнать, где и что эта девушка хранит.

А на следующий день, когда в приёмные часы его к ней пустили, а она такая бледная и измученная на больничной кровати, — что-то дрогнуло внутри, и он сказал ей, что любит. И замуж позвал. И после того, как много лет они пытались детей завести, но не получалось, он продолжал успокаивать и обещал, что никогда не бросит, потому что она для него — его всё! Но на десятом году жизни что-то изменилось. Что, она не знала, заметила только, что больше он ей ничего не обещает. А на пятнадцатом году он ушёл от неё, через плечо бросив, что скоро станет отцом. И он им стал вскоре, всего-то через шесть месяцев после того, как ушёл. Только не она ему ребёнка родила, другая. А она, услышав от знакомых, что у её любимого родилась дочь, почувствовала себя и униженной, и самой несчастной, преданной и... А главное, ужаснулась, что так теперь будет всегда! До смерти! И кинулась искать выход, уже ради себя. И теперь она слушала Ковалёву и плакала от счастья, что и у неё будет маленький и хотела этого, как ничего в своей жизни. И сладкая радость разливалась по телу от того, что это он согласился стать донором. Пусть так, пусть всё равно в другой семье уже, но и у неё тоже останется его часть. Всю любовь свою она теперь будет их ребёнку отдавать, ничего не требуя взамен ни от малыша, ни от него за то, что таки смогла.

— Подумай ещё раз. — попросил Евгений мальчика. Тот сидел на длинной кушетке в кабинете Александры, и уже не было в его личике злой уверенности в своей правоте. Он переводил взгляд с Ангела докторши на женщину, которая могла бы стать его мамой, и внутри что-то злилось и одновременно плакало.

Несколько последних лет он искал любые возможные случаи, чтобы избежать рождения. Когда понял, что этот Ангел не позволит причинить вред своей подопечной, переключился на родителей. Видимо, их защитники также хорошо справлялись, потому он пошёл другим путём. Он внушал отцу мысли, что мать — уже старая и ни на что не годная. Шептал тому рядом с каждой привлекательной женщиной, какими могут быть у того вечера в окружении своих детей. Толкал его к ним и своего добился. Отец бросил эту женщину, у него уже есть ребёнок. Только мальчишка и предположить не мог, что та, что матерью могла ему стать, унизится до того, что попросит отца помочь ей — сдать сперму в больнице. А тот, дурак, не сможет ей отказать. И вот, столько усилий, а до зачатия, до самого для него страшного, несколько дней осталось.

— Вера, вы уверены, что Павел придёт в назначенный день?

Женщина закивала:

— Уверена, Александра Николаевна, уверена. Он же мне... — запнулась на мгновение, но потом продолжила, уже чуть тише — он мне обещал.

— Хорошо. Тогда, в среду, послезавтра, я жду вас обоих на одиннадцать утра. Договорились?

Вера снова закивала. Александра взялась что-то писать на бланках, одновременно попросив пациентку:

— Вера, ещё минутку потерпите: напишу вам список витаминов и поддерживающих препаратов. Вам это нужно заранее купить, чтоб начать принимать по описанной мною схеме уже с завтрашнего дня.

Вера тихонько сидела, глядя на порхающую поверх бумаги руку женщины, уже почти сотворившей для неё чудо. Своей рукой она прикоснулась к животу, словно уже чувствовала там новую жизнь.

— Посмотри на неё. — вновь обратился Евгений к мальчику. — В ней столько любви. И в тебе — тоже. Если она будет любить тебя любого, не смотря на твою болезнь, если будет стараться сделать самым счастливым каждый твой день, неужели ты способен лишить её той единственной радости, которую только ты и никто больше уже не сможет ей подарить? Ты же знаешь, что если мы испортим зародыш ещё в чашке, Павел во второй раз не согласится пойти ей навстречу.

Мальчишка повернул к Ангелу заплаканное лицо и насуплено ответил, всё ещё цепляясь за свои детские страхи:

— С другим попробует.

— У неё больше никого не будет. Возраст не тот.

— Не говори так! Она красивая, моя мама. Обязательно ещё будет с кем-то.

Евгений почувствовал маленький укол радости и надежды где-то у себя внутри. Ещё немножко дожать, и мальчишка передумает.

— Твоя мама — очень красивая! И очень нежная. И эту нежность она может дарить тебе, каким бы ты ни был. Для неё ты всегда будешь самым лучшим и самым любимым. Но, если в этот раз ничего не получится, а во второй раз Павел откажет ей, — она сломается и больше никогда не предпримет попыток ни прийти в этот кабинет, ни в какую другую больницу. И навсегда, слышишь, смотри на неё и понимай, что навсегда она останется несчастной и одинокой.

Мальчишка заплакал ещё сильнее, не выдержал — встал и подошёл к женщине, что сидела через стол от Александры. Положил свою левую здоровую ручку поверх её руки, всё также в надежде лежащей на животе. Он посмотрел ей в глаза, обвёл взглядом всё лицо, и не было в этих глазках сейчас ни злости, ни обиды. Он смотрел на маму, которая его уже любила и похоже, отвечал ей тем же. Евгений ликовал!

— Ты можешь выбрать, чем станешь для той, что так мечтает о тебе: наградой и поддержкой, опорой в жизни за всё пережитое или тем, кто оставит её угасать в одинокой, пустой, страшной старости.

И мальчик не выдержал, упал на коленки, щекой к животу женщины прижался, ручками тело её обхватил и закричал:

— Нет! Нет! Моя мамочка, я не оставлю тебя одну. Я, я всегда буду заботиться о тебе!

Александра протянула Вере бланк с рецептом. Женщина положила его в сумочку и, цветущая, побежала в аптеку.

1990 г.

Саша регулярно справлялась о течении беременности всех своих пациентов. Но была одна, которая волновала больше других. Беременность Веры проходила тяжело, она почти всё время вынуждена была проводить на больничном, и к тому моменту, как пора было уходить в декретный отпуск, даже на предприятии, где Вера работала, вздохнули с облегчением. По крайней мере, теперь у них на год как минимум, можно поставить стабильную ей замену, а не искать выход из ситуации через каждые три недели. К тому же, последнее УЗИ показало, что плод лежит неправильно, да ещё как-то неестественно у него повёрнута правая рука. Но что-либо делать было уже поздно, до родов не больше двух месяцев. Когда ещё в самом начале срока Вере предложили сделать аборт из-за частых обмороков и попробовать подтянуть здоровье, чтобы потом снова попробовать, она категорически отказалась. Настаивала, что всё вытерпит, а такого долгожданного ребёнка убивать не будет.

Зная Верину ситуацию с мужем, точнее с бывшим мужем, который и был отцом того мальчика, которого её пациентка носила под сердцем, Саша не удержалась и однажды попросила его встретиться. Павел был удивлён и расстроен, и даже, казалось Саше, чуть не винил себя, что Вере так сложно приходится. Оказалось, она ничего ему не говорила о своём состоянии. Всё, что сказала, — зачатие прошло успешно. А когда он несколько раз звонил ей и спрашивал, чем помочь, всегда отвечала, что у неё всё хорошо, что ей здорово помогает сестра, всё есть и его, Пашу, она видеть не хочет.

— Ты только не обижайся, — сказала ему Вера в последний разговор, — пойми просто, что мне очень сложно и больно будет тебя увидеть. Да и твоей семье не понравится, если они узнают, что ты меня навещаешь. Ты не переживай, у нас всё хорошо. А сам — не приходи.