Его пальцы судорожно дернулись и на мгновение крепко сомкнулись вокруг ее кисти, прежде чем снова расслабиться. Аня быстро положила его руку ему на грудь, выпрямилась и едва дыша ожидала, что будет дальше. Минуту спустя Равель вздохнул и глухо простонал. Время шло, но никаких изменений не было. Аня снова наклонилась, чтобы прополоскать салфетку в тазу с водой, и снова начала вытирать кровь с его виска.

Ресницы Равеля медленно поднялись, он остановил на ней свой взгляд, всматриваясь в правильный овал ее лица, слегка приоткрытые губы и морскую синеву ее глаз. Образ Ани не исчезал, ее черты не были искажены гневом или ненавистью. С огромным усилием он поднял руку и кончиками пальцев прикоснулся к ее щеке. Это была она – настоящая, живая. Он озадаченно нахмурил брови и прошептал:

– Аня?

Она оставалась недвижимой, как бы подчиняясь какой-то неожиданной внутренней силе. Она уловила выражение недоверия на его лице и почувствовала, как что-то перехватило ей горло. Она встретила вопросительный взгляд его темных глаз и ощутила таящуюся в них боль как свою собственную. Она почувствовала себя виноватой.

Нет, она не должна поддаваться слабости только потому, что Равель Дюральд ранен. Не только она одна в этом виновата. Аня резко подняла голову и встала со стула, а затем взяла тазик и отнесла его к столику возле камина.

Темная волна отчаяния захлестнула глаза Равеля, затем он опустил веки, чтобы скрыть выражение своих глаз. А когда снова поднял их, его взгляд уже стал более осмысленным. Он обвел глазами комнату, оценивая обстановку.

Наконец он заговорил, отрывисто, но спокойно:

– Сарай с хлопкоочистительными машинами.

Аня обернулась и с удивлением спросила, вытирая руки отжатой досуха салфеткой:

– Откуда ты знаешь?

– Я был здесь однажды с Жаном, когда мы были еще мальчишками. Мы влезали наверх по лестнице, чтобы посмотреть в окно на твоего дядю.

– Да, полагаю, что так и было.

Она вспомнила, хотя и старалась это забыть. Это было в то лето, когда она встретилась с Жаном. Они тогда играли все вместе – она, Жан, Равель и еще полдюжины кузенов Жана, которые были приблизительно одного возраста. Равель был чуть старше их, худой темноволосый мальчишка со слишком длинными руками и ногами, который несмотря на это двигался с небрежной грацией молодой пантеры. Его отец умер в августе того года, и она не видела его в течение нескольких следующих лет, хотя он и Жан ходили в одну и ту же школу, поддерживая знакомство друг с другом. Позднее они встречались на нескольких вечерах и одном-двух балах уже тогда, когда Аня с Жаном были помолвлены, но, по правде говоря, Равель получал мало приглашений, если не считать приглашений к Жиро.

– Не будет ли дерзостью с моей стороны спросить, как я здесь оказался? Я помню, как встретил тебя на тротуаре а потом – не помню.

Она вглядывалась в него, пытаясь понять, потому ли он не вспомнил о поцелуе, чтобы не смущать ее, или он действительно забыл о нем. Ее нервы напряглись до такой степени, что казалось, еще чуть-чуть – и они начнут один за другим рваться, как слишком туго натянутые веревки. Ее охватили сомнения и дурные предчувствия, а настойчивый взгляд черных глаз Равеля отнюдь не помогал ей овладеть собой.

Наконец она сказала:

– Я привезла тебя сюда.

– Это несомненно. Меня мучает вопрос, как?

– Я добилась, чтобы ты потерял сознание и уложила в экипаж.

– Ты?

Удивление, отчетливо прозвучавшее в его вопросе, вызвало у нее раздражение.

– Разве это невозможно?

– Не то чтобы невозможно, но маловероятно. Хорошо. Я понимаю, что у тебя были союзники, и я даже догадываюсь кто.

– Я сомневаюсь в этом.

– Судя по тому, как у меня болит голова, это были кузнецы твоего отца. Мне кажется, я слышал о том, что ты пеклась об их освобождении и нашла им работу в городе.

– Ты думаешь, я втянула бы их в подобное предприятие?

– Я не думаю, что ты втянула бы кого-нибудь другого.

– Ты имеешь полное право думать так, как тебе хочется. Он не должен знать ничего определенного, а она все равно ни в чем не признается.

– Даже при том, что у меня почти нет других прав?

Уголки его губ поднялись, но Аня не ошиблась, решив, что это вовсе не является признаком удовольствия.

– После того как ты пришел в себя, ты, наверное, не откажешься от бренди?

– Я предпочел бы виски, но не сейчас. Так почему, Аня?

– Ты, без сомнения, мог бы и сам догадаться. – Она скрестила руки на груди, приняв ту самую оборонительную позу, которую так осуждала у других.

Он смотрел на нее ничего не выражающим взглядом.

– Ты думаешь, что можешь предотвратить дуэль?

Она выдержала его взгляд и ответила твердым голосом:

– Я не думаю, я знаю это наверняка.

Его лицо побелело от гнева. С искаженным от боли лицом он приподнялся, поправил одной рукой повязку на голове, а затем бессильно уронил ее.

– Ты думаешь, что можешь вести себя до конца своей жизни, как девчонка-сорванец, и тебе это сойдет с рук? Что ты делаешь, пытаешься разрушить свою жизнь?

– Ты собираешься учить меня, как нужно жить?

– Никто не сделает это лучше меня, потому что я знаю, о чем говорю. Я наблюдаю за тобой несколько лет и вижу, как ты намеренно нарушаешь все каноны поведения настоящих леди, вижу, как ты превращаешь себя в женщину-фермера и хоронишь себя на этой плантации. Это не поможет, не вернет к жизни Жана!

Он пристально смотрел на нее. У Ани не было ни времени понять, что кроется в его словах, ни желания разбираться в этом – ее охватили гнев и отчаяние.

– Мне не пришлось бы хоронить себя здесь, если бы ты не убил Жана!

Его лицо исказилось от боли. Тихим срывающимся голосом он сказал:

– Ты думаешь, я этого не знаю?

– Тогда тебя не должно удивлять то, что я хочу спасти Муррея Николса от подобной участи.

– Это совсем другое дело. Я должен встретиться с ним на дуэли.

– Не в той ситуации, когда я могу помешать. А я могу. – Ее глаза горели, а губы были сжаты.

В течение нескольких мгновений он смотрел ей прямо в глаза, а потом отбросил в сторону одеяла, которыми был укрыт, и попытался подняться. Он сделал шаг вперед, но тут же смертельно побледнел и покачнулся. Его ноги запутались в цепи, и, потеряв равновесие, он упал на спину поперек кровати, ударившись головой о стену. Руками он ухватился за матрас и вместе с ним сполз на пол.

Аня подбежала к нему, опустилась на колени и попыталась поддержать его за плечо.

– С тобой все в порядке?

Он хрипло и тяжело дышал. Прошло несколько секунд, прежде чем он открыл глаза, почерневшие от гнева настолько, что Аня отшатнулась.

– Все ли со мной в порядке? – переспросил он напряженным голосом, прикладывая к голове дрожащие руки. – О, Господи!

Она поднялась и, гордо выпрямившись, стояла рядом, глядя на него.

– Приношу свои извинения за рану на голове. Ее бы не было, если бы ты не поцеловал меня.

Он опустил руки и искоса скептически посмотрел на нее.

– Было бы очень интересно узнать, как бы ты посадила меня на цепь, как собаку, не ударив по голове? Или ты хотела предложить мне стаканчик вина со снотворным?

– Возможно, что да, если бы я хорошо все обдумала, но у меня было мало времени рассчитывать. На самом деле они не собирались ударить тебя настолько сильно.

Некоторое время он сидел неподвижно, затем легко вздохнул и снова попытался подняться. Она протянула руку, чтобы помочь ему, но он даже не взглянул на нее. Аня отступила назад и сцепила пальцы опущенных рук перед собой, Наконец он приподнялся и тяжело сел на край кровати.

– Хорошо, – спокойно сказал он, – возможно, я заслужил это. Ты добилась своего. Сейчас ты можешь уже отпустить меня.

– Я отпущу тебя завтра в полдень.

– В полдень? – переспросил он, нахмурившись, но через мгновение его лицо прояснилось. – Ясно. Ты понимаешь, не так ли, что если я не смогу вовремя появиться на месте дуэли, я потерял свою честь? Ты знаешь, что меня будут называть трусом, что я стану предметом насмешек?