Помещение было размером с бальную залу, с полукруглым потолком и всяческими изгибами повсюду. Всевозможные изогнутости были даже на полу. Стены казались гигантскими занавесями, собранными в пучок под потолком. Внутри царила темнота, и Огену пришлось использовать свое встроенное устройство искусственного видения, через которое все смотрелось серым, мутным и угрожающим.

Везде стоял запах скотобойни, из стен торчали всякие дохлые, полудохлые и живые штуки. Одной из них, слава богу, относящейся к последней категории, был 974 Праф. Под ним, вцепившись друг в друга, висели два тельца фалфикоров, но с уже безвольно болтающимися крыльями и когтями. Рядом висела еще чья-то тушка побольше.

Праф выглядел плохо: измученным, изможденным, с неестественно сложенными крыльями. Существо же, висевшее рядом, размером почти с самого Огена и крыльями с размахом метров в пятнадцать, казалось уже и вовсе близким к смерти. Глаза затянуты пленкой, голова свесилась на грудь, крылья каким-то образом пришпилены к стенам, а ноги болтались, как палочки.

Из головы существа уходило в стену нечто, похожее на кабель, и там, где это нечто выходило, виднелись напоминавшие кровь подтеки, пачкавшие темную вялую кожу. Неожиданно существо задрожало и застонало.

– Рапорт раптора недостаточен, – заявил Йолеуе через переводчика Прафа. – Пойманные фалфикоры тоже знают не больше – только то, что ходят слухи о какой-то пище где-то внизу. Твой рапорт должен дать больше информации.

– Хм… – сглотнул Оген и снова посмотрел на раптора-разведчика. Разумеется, по местным стандартам он отнюдь не подвергался никаким пыткам, но зрелище от этого приятнее не становилось. А все происходило из-за того, чтобы понять, какую же форму, напоминающую темное облако, видели Оген и Праф в своем путешествии за пропавшим стилом.

Разведчик был отправлен в воздушные глубины и приземлился на то, что поначалу посчитали за другое бегемотовое дерево, возможно, больное или поврежденное и потому сбившееся с курса и потерявшее рассудок. Произведя небольшую разведку, раптор помчался что есть силы обратно к Йолеусу. Выслушав рапорт, Йолеуе пришел к выводу, что разведчик не в состоянии в полной мере озвучить увиденное – он даже не был уверен в том, что это действительно другое бегемотовое дерево! – и решил залезть непосредственно в его сознание, подключив мозг разведчика напрямую к своему собственному. Последствия этого и видел теперь Оген Цлеп. Ничего необычного в этом не было, это даже не считалось жестоким; разведчик-раптор так или иначе составлял часть бегемотового дерева, и не должен был иметь никаких интересов и даже самого отдельного существования вне своего хозяина. Возможно, ему надлежало даже гордиться, что информация передается именно таким путем, что Йолеуе хочет просмотреть ее напрямую. Тем не менее Огену все это упорно напоминало прикованных цепями к стене несчастных в камере пыток. Раптор снова застонал.

– Хм… А… Ага… – Оген не знал, что и сказать. – То есть, это я должен сделать правильный рапорт? Хм. Надеюсь, можно словами?

– Да, – великодушно передал через Прафа Йолеуе. Оген почувствовал некоторое облегчение. Переводчик вдруг как-то скрючился на стене, заморгал и тоже произнес «Хм».

– Что? – переспросил Оген, неожиданно почувствовав во рту странный привкус, и зачем-то схватился за подаренное теткой Зильдер ожерелье. Затем ученый заставил себя вытянуть руки по швам, но они все равно дрожали.

– Да.

– Что «да»?

– Это могло быть также…

– Чем? Чем?

– Твоей глиптической таблеткой.

– Что?

– Глиптической таблеткой, которая принадлежит тебе! Если она использовалась для записи твоих впечатлений, то это могло бы принести пользу.

– А! Таблетка! Да-да! Конечно! Да!

– Тогда иди.

– Хм. Хорошо, я полагаю… Да.

– Я освобождаю переводчика, и он пока будет только переводчиком. – Тут раздался звук, напоминавший громкий поцелуй, и Праф спорхнул со своей стены, неуклюже прокувыркался пару метров, но потом быстро собрался, зашумел, зацокал крыльями и был готов. Он подлетел к Огену и замахал крыльями прямо у него перед лицом; от них явственно пахло гнилью.

– С тобой полетят еще семь рапторов, – прочистил горло Праф. – Они возьмут с собой освещение и сигнализацию. Они готовы и ждут.

– Что, прямо сейчас?

– Быстрота ведет к добру, промедление к беде, Оген Цлеп. Так что, собирайся.

– Хм…

Вся компания выпала в темно-синюю бездну воздуха. Оген поеживался и глядел по сторонам. Одно из солнц уже зашло, другое медленно надвигалось. Конечно, это были не настоящие солнца, скорее просто постоянные световые пятна, шарики размером с маленькую луну, чьи аннигиляторные топки включались и выключались в соответствии с расписанием, диктуемым из некоего центра для их медленного танца вокруг огромного мира.

Порой они светили лишь для того, чтобы удержать себя от падения в поле притяжения Оксендарая. Иногда вспыхивали, купая всю воздушную сферу в лучах радиации, и этот освобожденный свет швырял их по всей сфере.

Эти солнца-луны существовали достаточно давно, чтобы изучить их досконально, хотя изучали их лишь немногие сумасшедшие ученые, интересовавшиеся физикой, вроде него самого. Оген включил обогрев костюма, – Йолеус все-таки дал ему время вернуться в квартирку и надеть что-нибудь более подходящее для роли исследователя, – но вскоре вспотел. Наверное, это происходило не столько от холода, сколько от страха, но ученый снова выключил обогрев.

Три раптора летели кругом, их черные длинные тела напоминали пущенные стрелы, слегка вздрагивавшие, когда они меняли курс. Моторы на лодыжках Огена мягко гудели, подгоняя его скорость к скорости разведчиков. Праф уцепился ему за его шею и обвил крыльями грудь. Это объятие было настолько прочным и сильным, что Оген уже несколько раз чувствовал, как ему становится трудно дышать, и вынужден был просить своего коллегу ослабить хватку.

Он очень надеялся, что это другое бегемотовое дерево уже как-нибудь исчезло, но оно неожиданно оказалось на месте – подозрительно огромная площадь неизвестно чего прямо под ними. Оген почувствовал, как сердце у него уходит в пятки, и еще больше испугался, подумав, что дерево заметит его страх.

Затем ученый попытался решиться спросить себя, правда ли ему стыдно за свой страх, и пришел к выводу, что неправда. Страх, наоборот, был полезен. Он говорил о том, что организм жив и нормально реагирует на окружающее. Чем больше человек отходил от природы, тем меньше он начинал полагаться на страх и боль, которые на самом деле сигнализируют лишь о том, что ты жив. Конечно, можно игнорировать их, поскольку под рукой имеются другие доказательства, но все же…

Оген еще раз поразился и тому, как действует на него воображение. Любой организм научается избегать того опыта, который раньше привел к повреждениям и боли, но с развитием разума это ощущение как бы затушевывается. «Ах, надо бы все записать на глиптическую таблетку», – подумал Оген и решил, что непременно так и сделает, если только останется жив.

Он оглянулся. Йолеуса уже не было видно, он скрылся за призрачной дымкой воздуха. Единственное, что видел ученый, это сигнальную лодку, которую сопровождали остальные разведчики, стремясь ни на метр не отставать от основных сил. А вокруг, отбрасывая гигантскую тень, плыли в теплом густом воздухе какие-то темно-синие непонятные формы.

На мгновение показалось, что они вдруг еще расширились, вытянулись и охватили своими темными крыльями уже всю атмосферу. Праф оторвался от спины Огена и стал падать отдельно, немного расправив крылья.

Теперь Оген мог уже рассмотреть некоторые детали на внешней поверхности этого бегемотового дерева: просеки и перелески, холмы, на многие километры укутанные каким-то газом.

– Выглядит, словно его как следует пожевали, да? – крикнул Оген Прафу.

Тот повернул голову и даже постарался подлететь немного поближе:

– Йолеус уверен, что подобные повреждения еще не имели прецедента в памяти ныне живущих.