За этой дверью находился квадратный кабинет с двумя выходящими на западную сторону окнами с очень пыльными подоконниками. Занавески были раздвинуты. В кабинете стояли два грубо сработанных деревянных стула, вращающееся кресло и приземистый стол, на котором не было ничего, кроме старого пресс-папье, дешевой подставки для ручек и круглой стеклянной пепельницы с пеплом от сигар. В ящиках стола валялись какие-то пыльные бумажки, несколько скрепок, аптечные резинки, перышки, грязные промокашки, четыре непогашенные двухцентовые марки, конверты и формы для счетов.

Мусорная корзина была полна хлама, на исследование которого я потратил почти десять минут. По истечении этого времени я знал следующее: Х. Р. Тиджер был зубным техником, выполняющим в своей лаборатории заказы для нескольких не особо процветающих дантистов того типа, чьи грязные кабинетики располагаются на вторых этажах над магазинами и лавками в дешевых домах без лифтов; дантистов, которым не хватает ни квалификации, ни оборудования, чтобы заниматься подготовкой стоматологических материалов собственноручно, и которые предпочитают давать заказы людям, столь же несостоятельным, как и они сами, нежели отсылать эти заказы в большие, великолепно оборудованные лаборатории, где им ничего не дадут в кредит.

Я нашел одну важную вещь — домашний адрес Тиджера: 1354В, Тоберман-стрит. На старом счете за газ.

Я запихал мусор обратно в корзину, выпрямился и прошел к деревянной двери с табличкой «Лаборатория». На двери висел новый автоматический замок, отмычка к нему не подходила. Я выключил в прихожей свет и вышел.

Я вызвал лифт и, когда он поднялся, прокрался бочком за стул Попа Грэнди, пряча ключ за спиной, и повесил его на место. Ключ звякнул о стенку. Грэнди ухмыльнулся.

— Он смылся, — сказал я. — Должно быть, прошлой ночью. Наверное, много чего стащил с собой. Стол почти пуст.

Поп Грэнди кивнул:

— Два саквояжа. Я бы, правда, и не заметил. Многие носят саквояжи. Я решил, что он отправился развозить заказы.

— Какие такие заказы? — спросил я.

— А такие: зубы вставные, которые не подходят ни к одной пасти, — сказал Поп Грэнди. — Для таких старых дурней, как я.

— Вы бы не заметили, — сказал я, пока он возился с раздвижными решетками, — вы бы не заметили, какого цвета глаз у пролетающей в пятидесяти футах колибри?

Старик ухмыльнулся.

— Что он сделал?

— Пойду к нему домой и выясню. Скорей всего, он предпринял путешествие в никуда.

— Я бы поменялся с ним местами, — сказал Поп Грэнди. — Даже если он всего-навсего дернул во Фриско и там попал за решетку, я бы с удовольствием поменялся с ним местами.

Широкая и пыльная Тоберман-стрит. Номер 1354В — квартира на верхнем этаже бело-желтого дома, вход в нее — с веранды, рядом с дверью, на которой значилось: «1352В». Входы в нижние квартиры находились один напротив другого по обеим сторонам веранды. Я продолжал звонить даже после того, как убедился, что мне никто не откроет. В таких домах всегда где-нибудь поблизости обитает всезнающий из-окна-смотрящий.

И действительно, вскоре дверь под номером 1354А распахнулась, и из-за нее выглянула маленькая женщина с блестящими глазами. Ее темные свежевымытые кудряшки были сплошь утыканы заколками для волос.

— Вам нужна миссис Тиджер? — пронзительно прокричала она.

— Мистер или миссис.

— Они уехали в отпуск, вчера ночью. Собрались и уехали очень поздно. Похоже, отъезд был неожиданным.

— Спасибо. А на какой машине они уехали?

За ее спиной вдруг грянул душераздирающий диалог из какого-то любовного сериала и хлестнул меня по лицу, как мокрое кухонное полотенце.

— Вы их друг? — подозрение слышалось в ее голосе так же отчетливо, как слова бездарной радиопьески за ее спиной.

— Вам нечего беспокоиться, — развязно сказал я. — Все, что нам надо, — это наши деньги. Существует много способов узнать, на какой машине Тиджеры смылись.

Женщина наклонила голову к плечу, прислушиваясь.

— Это Бейла Мэй, — сообщила она мне с печальной улыбкой. — Она не пойдет на танцы с доктором Майерсом. Этого я и боялась.

— О, черт, — сказал я, вернулся к машине и поехал обратно в Голливуд.

В офисе никого не было. Я прошел в кабинет, открыл окна и опустился в кресло.

Кончался еще один день; воздух был устал и скучен; с проспекта доносилось тяжелое урчание разъезжающихся по домам автомобилей, а Марлоу сидел в своем офисе, потягивая виски и перебирая дневную почту. Четыре рекламы; красивая открытка из отеля в Санта-Роза, где я прожил несколько дней в прошлом году в связи с одним расследованием; длинное, скверно напечатанное письмо от некоего Пибоди из Сосалито, основной и слегка расплывчатый смысл которого заключался в том, что по образцу почерка подозреваемого можно воссоздать полную картину глубинных душевных качеств индивида, соотнесенных с системами и Фрейда, и Юнга.

В этот конверт был вложен другой — с адресом Пибоди. Когда я смял и отбросил в сторону это послание, я вдруг представил себе трогательного старого перца с длинными волосами, в черной фетровой шляпе и черном галстуке-бабочке, сидящего в кресле-качалке у окна на ветхой веранде.

Я вздохнул, разгладил скомканный конверт, списал с него адрес на новый, засунул долларовую банкноту в сложенный лист бумаги и написал на последнем: «Это, безусловно, последний взнос». Затем подписался, запечатал конверт, наклеил марку и плеснул себе еще виски. Я набил трубку, разжег ее и сидел, курил потихоньку. Никто не приходил, никто не звонил, ничего не происходило, никого не интересовало, умер я или отправился в Эль Пасо.

Мало-помалу шум транспорта утих. Небо потускнело. На западе оно должно было быть красным. Наискосок через крыши зажглась первая неоновая реклама. В окне выходящей в переулок кофейни глухо выл вытяжной вентилятор. Груженый грузовик дал задний ход и с грохотом двинулся к проспекту.

Наконец зазвонил телефон. Я поднял трубку и услышал:

— Мистер Марлоу? Это мистер Шоу из Бристоля.

— Да, мистер Шоу. Как дела?

— Прекрасно, благодарю вас, мистер Марлоу. Надеюсь, у вас тоже. Здесь молодая леди просит проводить ее в вашу квартиру. Не знаю зачем.

— Я тоже, мистер Шоу. Я никого не жду. Она назвала себя?

— О да. Так точно. Ее зовут Дэвис. Мисс Мерле Дэвис. Она… э-э, как сказать… в состоянии, близком к истерике.

— Проводите ее ко мне, — быстро сказал я. — Я буду через десять минут. Это секретарь моего клиента, сугубо деловой визит.

— Понимаю. Да. Должен ли я… э-э… побыть с ней?

— Как сочтете нужным. — И я повесил трубку.

Проходя мимо двери туалетной комнаты, я увидел в зеркале напряженное, взволнованное лицо.

Когда я отпер дверь и вошел, Шоу вскочил с диванчика. Это был высокий человек с таким длинным лысым черепом, что, казалось, его уши несколько сползли по голове вниз. К его лицу была приклеена вежливая идиотическая улыбочка.

Девушка сидела в кресле у шахматного столика. Она ничего не делала — просто сидела.

— Ах, вот и вы, мистер Марлоу, — прощебетал Шоу. — Да. Конечно. Мы с мисс Дэвис имели чрезвычайно интересную беседу. Я рассказывал ей, что я родом из Англии. Она… э-э она не сказал мне, откуда она родом. — Он говорил это уже на полпути к двери.

— Очень любезно с вашей стороны, мистер Шоу, — сказал я.

— Не стоит благодарности, — чирикнул он. — Не стоит благодарности. Теперь я должен бежать. Мой ужин, вероятно…

Он кивнул и выбежал прочь. После того как я закрыл за ним дверь, в воздухе еще некоторое время как будто висела его неестественно радостная улыбка — словно улыбка Чеширского кота.

— Эй, привет! — сказал я.

— Привет, — сказала она совершенно спокойным, совершенно серьезным голосом. На ней был коричневатый льняной жакетик и юбка, соломенная низкая шляпка с широкими полями и коричневой бархатной ленточкой, подобранной точно в тон ее туфлям и кожаной отделке на швах матерчатой сумки. Шляпка была неожиданно лихо заломлена набок. Девушка была без очков.