Я шел за ним. Он остановился перед раздвижными дверями, оглянулся. Это был очень неприятный момент, мне показалось, что он меня заметил. Резким движением раздвинув двери, Беллини исчез в гараже, и двери за ним опять сомкнулись. Когда в гараже вспыхнул свет, я проскользнул к нему с задней стороны. Беллини был одет в фуфайку и черные фланелевые брюки. Его огромные мускулистые руки, заросшие черной шерстью, лицо и шея блестели от пота. Он достал из кармана фуфайки и выложил на скамью сверток с инструментами.

Откинув капот машины, он начал копаться в проводах зажигания.

Какое-то время он трудился, меняя местами провода, чтобы нарушить систему зажигания. Он был совершенно уверен, что я не буду проверять машину перед выездом. Он с полчаса возился около машины, потом убрал инструменты и вытер о брюки руки. Злобная, сардоническая улыбка появилась на его лице, он любовался делом своих рук. Потом его что-то насторожило. Повернув голову, двигаясь тихо и быстро, он щелкнул выключателем, сунул сверток с инструментами в карман и быстро шагнул к дверям.

— Это я. — На пороге гаража стояла Лаура. — Ты закончил?

— Да. Все будет выглядеть так, будто Чизхольм не закрепил провода.

— Ты не должен был зажигать свет, Марио. Свет виден из окна.

— Мне нужен был свет, — резко оборвал он Лауру. — Что можно сделать в темноте?

— Мог бы воспользоваться электрическим фонариком.

— Тебе не угодишь! Если ты такая умная, почему сама ничего не сделала?

— Помолчи, — жестко оборвала его Лаура. — Одна ошибка — и это будет последняя ошибка, которую ты совершишь в своей жизни.

— Я не ошибусь, — проворчал Беллини.

— Для тебя это важно! Не опаздывай. Запомни! Ты должен быть в ангаре в девять часов.

— Ладно.

— Я включу радиолу. Если не услышишь музыки, уходи. Ты не должен находиться около ангара, если не услышишь музыки. Понял?

— Да.

— Ты услышишь ее задолго до того, как пристанешь к берегу. Если не услышишь, не подъезжай к пирсу. Значит, что-то пошло не по плану.

— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо оборвал он Лауру.

— Я повторяю еще раз: услышишь музыку — иди прямо на виллу. Постарайся, чтоб Валерия тебя не увидела, чтобы не успела закричать. Дэвид не должен даже догадываться, что что-то происходит, пока не появится полиция. Ты уверен, что сможешь заставить ее замолчать, если она поднимет шум?

— Конечно, — презрительно бросил Беллини. — Никто лучше меня не играет в такие игры.

— Как только дело будет сделано, садись в лодку, отправляйся в Алберго и жди меня там. Может случиться так, что я не смогу приехать раньше понедельника или вторника. Это будет зависеть от действий полиции.

— Мне нужны деньги, — перебил ее Беллини.

— В понедельник получишь шестьдесят тысяч лир. Тебе этого хватит, пока я продам жемчуг.

— Мало! — возразил Беллини.

— Сделай сначала дело! Я дам тебе еще, когда ты будешь в Швейцарии. А теперь уезжай обратно.

Я видел, как Беллини бесшумно, словно большая кошка, исчез в темноте, а Лаура вернулась на виллу.

Тяжело дыша, я стоял в темноте со сжатыми от злости кулаками.

Время было потрачено не зря!

Я их поймал!

На следующий день я проснулся без десяти семь. Я лежал на узкой, короткой кровати, разглядывая кусок голубого неба, видневшегося в окне.

Я думал о наступающем дне и о том, что произойдет завтра…

Я повернулся на бок. С первого этажа доносились звуки наступившего утра; стук чашек о блюдца, шарканье ног, разговор. Я слышал, как в глотке Биччи булькает вода: он прочищал горло.

В это же время завтра…

Я размышлял, что лучше: оставаться здесь, в этой комнате, в этой кровати, слушая этот шум, или сидеть в тюремной камере в Милане, или прятаться среди холмов по ту сторону границы, в Швейцарии?

Я откинул простыню. Нарастало болезненное ощущение: где-то в желудке я почувствовал холод, словно я проглотил кусок льда.

Я сидел на краешке кровати, бесцельно уставившись в пол. Через тринадцать часов я стану убийцей двух человек. Это то же самое, что сказать: «Я тысячу раз буду мертв»; некто сказал, да не сделал. И опять я начал обдумывать детали своего плана. Но тут же остановил себя. Нет смысла опять все перебирать заново. Я все предусмотрел. Я был осторожен и знал, что на большую предосторожность просто не способен. Теперь все зависело от везения. Полиция на меня может выйти только в случае чего-то непредвиденного. Я ничего больше уже сделать не мог. Придумать еще что-нибудь просто уже нельзя. Мой план был на грани совершенства. Нет смысла обдумывать все заново. Мне оставалось только ждать, ждать девяти часов.

Я спустился вниз, в крошечную ванную комнату, принял холодный душ, побрился. Руки были тверды, и я не только не порезался, я даже не поцарапался, хотя предполагал, что мои руки могут задрожать.

Потом оделся и спустился вниз.

Синьорина Биччи подала на завтрак жареных форелей и кружку крепкого кофе.

Биччи уже обслуживал клиента, заправляя бензином обшарпанный грузовичок. В окно я наблюдал за качающимся ручным насосом, слушал болтовню Биччи с водителем грузовика. Позавтракав, я закурил и пошел на берег озера. В ярком утреннем солнце озеро было изумительно красиво: вода голубая, а в голубом небе лениво плыли белые облака.

Около восьми я подошел к вилле.

Сестра Флеминг ожидала меня на веранде. Сняв свою больничную форму, она выглядела удивительно изящно и модно в сером платье и небольшой соломенной шляпке.

— А я решила, что вы сегодня утром опоздаете, — заявила она.

— Я никогда не опаздываю. Автомобиль Биччи сейчас будет здесь.

Я пошел за ней в спальню Бруно. Она уже умыла и побрила его. В его глазах я увидел тревогу.

— Доброе утро, синьор, — сказал я. — Надеюсь, сегодня утром вы чувствуете себя лучше.

— Синьору много лучше, — сказала сестра Флеминг, подкатывая кресло к кровати, — но ночь прошла беспокойно.

Я перенес Бруно с кровати на кресло и стоял рядом, пока она укрывала его пледом, а потом вывез на веранду. Лаура стояла возле перил веранды. Она бросила на меня быстрый изучающий взгляд и, ни к кому персонально не обращаясь, холодным, невыразительным голосом пожелала доброго утра.

— Вы можете отнести сумку сестры Флеминг в машину, Дэвид.

— Да, синьора, — ответил я.

Вечером, думал я, глядя на нее, сегодня вечером я убью тебя. Это твои последние часы на этом свете. Наслаждайся ими: будь милосердна, не смотри так холодно и вызывающе. Через тринадцать часов ты будешь мертва. Ты могла бы прожить последний день достойно, если бы постаралась, но ты продолжаешь строить заговоры и мечтаешь о деньгах, которые, как ты уверена, достанутся тебе. Ты будешь в нетерпении ждать, когда пройдут эти часы, вместо того чтобы молить Бога задержать время и прожить этот день с пользой.

— Дэвид, Дэвид, вы слышите меня? Я очнулся.

— Простите, синьора, — извинился я и повернул обратно.

Сестра Флеминг встревоженно смотрела на меня. Я знал, что и Лаура не спускала с меня глаз, едва я появился на веранде. Я неосторожен. Надо быть внимательнее! Хотя теперь менять что-либо поздно.

Я отнес сумку сестры Флеминг к автомобилю, стоявшему на дорожке, и поставил на заднее сиденье. Она села в машину.

— Будьте осторожнее, не тряхните синьора Бруно до моего возвращения, — сказала она, когда автомобиль тронулся.

— В ваше отсутствие я буду особенно внимателен к синьору, — сказал я и остался стоять, наблюдая, как старая машина, подпрыгивая и грохоча, помчалась по пыльной дороге.

Итак, спектакль начался. Занавес поднят. Первое действие моего спектакля, да и Лауры тоже, было сыграно. Сестра Флеминг уехала. Следующий акт — уход Марии. А потом события последуют в бешеном ритме — одно за другим. Но пока Мария остается на вилле, занавес останется поднятым над бессодержательным днем.

Я взял лодку Биччи и удочку, отплыл ярдов на пятьсот от бухты, заглушил мотор и принялся удить рыбу. Ослепительное солнце отсвечивало от воды прямо в лицо. Вдалеке я увидел лодки рыбаков, возвращавшихся в Пескатори с ночного лова. Я подумал: встал ли уже Беллини, взглянул ли на часы. Восемь сорок пять. Минуты складывались в часы, часы — в месяцы. Я попытался выбросить из головы все мысли. Лодка потихоньку дрейфовала. Небольшая лужица грязной воды, скопившейся на дней лодки, угрожала промочить мне ноги. Я посмотрел на берег: