Моро ушел, напоследок камня на камне не оставив от двух из четырех последних кусочков свободы Дика. Через какое-то недолгое время перестал действовать пластырь, и Дик переполз под душ. Он сел на решетку и сидел, а потоки теплой воды сменялись потоками теплого воздуха бесконечное число раз. И все же он не мог отмыться. Это было бесповоротно; казалось, грязь пристала к нему навеки. В голове проносились, как нарочно, все непристойные слова, все мерзкие анекдоты, вся дрянь — теперь это было о нем; эти паскудные шуточки, эти липкие словечки… С этим нельзя было жить. Нейгал был прав, лучше бы он сам застрелил Дика…

Он переполз на мат и лег вниз лицом. Не хотел видеть свое опоганенное тело. Почему он не урод, не мутант, не больной новобалийской проказой? Почему его не обожгло и не покалечило, как Вальдера? Что угодно было бы лучше — любая болезнь, любое уродство, любая пытка… А ведь Моро будет делать это с ним сколько захочет и как захочет — и он даже не сможет сопротивляться. Вот гадство…

Прошло несколько минут — и жалость к себе уступила место ярости. Вокруг него, под ним и над ним за этими стенами находились люди, тысячи людей — и никому не было никакого дела до него, до его боли и унижения. Это был Вавилон, а он был чужак, то есть — вне их законов; его боль ничего не значила. Как и тогда, семь лет назад, его растоптали просто походя, не замечая. Один лишь человек встал на его защиту — и этого человека, заслуженного ветерана, героя войны — тоже растоптали. Если бы сейчас перед Диком появился дьявол и предложил бы ему в обмен на душу превратить его тело в смертельную отраву, которая растеклась бы по воздуху, проникая в каждый дом, убивая равно богатых и бедных, хозяев и рабов, родителей и детей — Дик согласился бы, не раздумывая. В конце концов, Рива на Сунасаки тоже уничтожали всех поголовно — значит, и возмездие должно быть таким же. Око за око. Они не должны существовать. Они — Рива. Моро — псих, больной на всю голову, это ясно теперь. А Рива дали этому психу полномочия убивать кого хочет и делать с пленными что хочет…

Ярость клокотала в нем — но потешать гадов катанием по полу и битьем головой о стену Дик не стал, он прикусил руку и сдерживал дрожь во всем теле — в конце концов эта борьба с собственными чувствами утомила его так, что он забылся сном.

Сон был не лучше реальности: Дик блуждал какими-то закопченными коридорами, тыкаясь в комнату за комнатой, но даже трупов не находя — аж пока не узнал в этом горелом остове здания манор Нейгала. Тут он понял, кому принадлежал голос, сказавший «это всего лишь очередная боль» и понял, где искать старика.

Нейгал так и стоял там, где умер — и его черная фигура была теперь нестрашной, потому что «крылья феникса» сгорели начисто. Снег огромными хлопьями влетал на галерею — и таял на горячих камнях и на неподвижной черной статуе.

Дик сделал к ней шаг и хотел приподнять забрало шлема, но услышал:

«Не надо».

Тогда он просто остановился, уронив руки.

«Ты неправильно сражаешься, сынок. Ты защищаешь то, что защищать поздно».

Горечь захлестнула Дика. Неужели Нейгал велит сдаваться?

«Ты — маленький и неопытный. Прости старика, но это правда. В открытом бою ты не выстоишь, и он это знает, подлец этакий. Чем больше ты будешь бороться в открытую, тем быстрее он тебя сломает».

Что же делать, подумал Дик.

«То же, что и люди Маэды. Партизанить. Партизаны не отстаивают городов, они уходят в пустошь, рассеиваются по островам, ныряют под воду, зарываются в землю. Сдай ему город, сынок. Сдай тело, не цепляйся за него. В конце концов, это — не весь ты. Сдай ему тело, пусть думает, что сломал тебя».

Дик все еще не понимал, о чем речь. Сдать? Да Моро и так взял все, что хотел!

«Нет. Он же тебе сам все сказал, а ты был слишком занят своими чувствами, чтобы расслышать как следует. Потрахаться он бы легко себе нашел где угодно. Ему нравится ломать сопротивление, и чем крепче сопротивление, тем больше ему нравится ломать. Он будет оставлять тебе лазейки, о которых говорил — притворяться спящим, „забывать“ пластырь. А ты будешь драться за свое тело, терять силы и доставлять ему удовольствие. Нет, брось его, как партизаны оставили Курогава. Пусть оно вроде будет само по себе. А ты уйди глубоко внутрь, в подвал… И там жди своего часа».

Дик сжал зубы. Ну вот, теперь и Нейгал говорит то же, что, издеваясь, говорил Моро!

«А ты как думаешь, зачем он говорил это тебе? Он не лгал и не издевался — он хочет втащить тебя в войну, в поединок воли — и он думает, что ты его проиграешь, потому что у тебя меньше сил, тебе почти не на чем держаться. А знаешь, почему он так точно угадал все твое сердце? Пошевели мозгами! Он не бес и мыслей не читает. Что же остается?»

Дик не мог думать. Он слишком устал. Он хотел хоть толику жалости…

«Сынок, я тебя жалею, как могу — то есть, делаю, что могу. А я сейчас мало что могу, слишком мне больно. Умри, но победи его, вот и все, что я тебе могу сказать».

Дик застонал и проснулся — впервые в жизни желая не просыпаться после такого сна, чувствуя себя более потерянным и разбитым, чем в кошмаре. Вопрос мертвого Нейгала все еще звучал в ушах: «Он не бес и мыслей не читает — что же остается?» Только одно. Он все это знает, потому что с ним самим все это делали. Он сломался и думает, что Дик тоже сломается. Что система не дает сбоев. Дик еще не знал, что это за система, но если на входе — пилот Синдэна, а выходе получается такой продукт, как Моро… Да, Нейгал прав — «умри, но победи его». Умереть — это единственный способ оставить Моро в дураках.

Но ему нельзя умирать. У него остались люди, ради которых нужно жить. Он не знает, что с леди Констанс, Бет, Джеком и лордом Гусом. Пока не узнает — умирать нельзя… Вот ведь ловушка. Нужно, позарез нужно умереть — и все же нельзя. Вот на этом его и будут держать. Будут ждать, что он станет дергаться и потеряет терпение. А значит… нужно похоронить все чувства. Больно, но нужно… Старик опять был прав — наверное, мертвым виднее — пора спрятаться, забраться в себя как можно глубже, чтобы не достали…

Завтра будет хуже, он знал это. Отныне и навсегда — завтра будет только хуже.

И он оказался прав.

Выполнять ката по указке Моро он не хотел (теперь он вообще старался как можно реже вспоминать, что у него есть тело — даже оружие нельзя брать, если оно замазано в дерьме), поэтому пришедший утром (или вечером? чёрт знает…) седой медтех сначала велел морлоку несколько раз ткнуть Дика стрекалом, а потом нацепить на него рабский обруч. И под обручем Дик выжал из себя все, что в нем было, сначала выполняя ката, а потом — стоя в стойке и напрягая по приказу медтеха те или другие мускулы — в то время как морлок колотил его по этим мышцам руками и ногами. Дик знал, что так набивается «мускульный доспех», он сотни раз видел, как десантники Синдэна отрабатывают это в парах, но подручные Моро и это превратили в унизительное мучительство, словно целью задались отравить ему все, что в его жизни было. Когда же гнусную штуковину сняли — он просто упал и лежал пластом. Каждый мускул сводило. Дик не мог даже добраться до своего лежбища, валялся на полу — и тут вошел Моро.

Что бы там ни сказал ему во сне Нейгал, что бы там Дик ни решил себе — а у него все равно пошел холод по спине, когда Моро склонился над ним. Одно дело — решить, а другое — снова оказаться под ногами у этого извращенца, беспомощным и голым. Неужели этот гад сделает свое поганое дело сейчас, когда у него все болит?

Моро снова прилепил ему на бедро пластырь — и через минуту-другую Дик почувствовал, как его мышцы превращаются в бесформенное желе, неспособное ни на что — и не перестающее при этом болеть. Моро перенес его на лежанку, а потом принялся разминать и массировать каждый издерганный мускул, начиная с ног. Пальцы у него были сильные и опытные, боль сначала нарастала, как по дуге — а потом уходила, в расслабленное тело вливалась жизнь. Никаких мерзостей он себе не позволил, ни слова не сказал. Дик не знал, что и думать — кроме того, что у Моро точно или в голове не хватает чипов, или вставлены лишние. Он извелся от внутреннего напряжения — а Моро не торопился никуда, просто разминал его, как тренер атлета. Тогда Дик закрыл глаза и попробовал представить себе, что это делает Бет. Конечно, потребовалось неслабое усилие воображения — откуда бы у Бет взялось столько силы в пальцах? Но Моро облегчал задачу тем, что не говорил ни слова, и Дик сумел забыться. Только когда массаж прекратился, он снова вспомнил, где он и что с ним, и опять внутренне застыл — что-то сейчас начнется? Но секунды шли — а ничего не начиналось. Дик приоткрыл глаза и посмотрел сквозь ресницы. Моро не было. Он бесшумно выскользнул из комнаты, и Дик поневоле почувствовал к нему что-то вроде благодарности.