И тут Егорий увидел слабое свечение, идущее от головы фрау Моники.

Свет из белесого становился голубым, затем засверкал позолотой и вдруг вспыхнул так ярко, что сказочник на мгновенье зажмурился! А когда открыл глаза, то увидел в световом луче мальчика лет десяти. Мальчик казался прозрачным и двигался навстречу Егорию с закрытыми глазами.

Фрау Моника шевельнулась во сне. Егорий направил на Людвига луч волшебного перстня. Два сияния скрестились, засверкали всеми цветами радуги и медленно погасли. Тело ребенка обрело человеческую плоть.

Мальчик раскрыл глаза и огляделся. Он с удивленьем посмотрел на Егория, потом на фрау Монику. Брезгливая гримаса появилась на его детском лице. Фрау застонала во сне, проснулась, села в постели.

— Людвиг! — тихо позвала она сына. — Как ты вырос!..

— Это вы мне? — удивился мальчик. Он сделал шаг назад. — Вы ошибаетесь, фрау! Меня зовут Курт. Курт Шварцхунд.

— Нет! — улыбнулась мать. — Ты — Людвиг, мой сын! Мой маленький Людвиг! Поди сюда!..

Она вскочила с кровати и, раскинув руки, бросилась к нему. Но мальчик успел нырнуть ей под локоть и отскочить в сторону.

— Я не ваш, фрау, не ваш! — закричал он, дрожа от возмущения. — Не подходите! Если вы дотронетесь до меня — я превращу вас в крысу!

Потрясенная фрау Моника остановилась посреди комнаты.

— В крысу?!.. — беспомощно прошептала она. — Вы слышите, Егорий, он меня ненавидит!..

— Он ещё не ваш, фрау Моника, — промолвил сказочник. — Пока жив колдун, Людвиг не вспомнит, кто он такой.

— Молчи, глупец! — повелительно приказал тот Егорию. — Я — могучий Курт Шварцхунд! Сын колдуна! Ученик колдуна! И сам колдун!..

В спальню ворвались господин Генрих и Розалина.

— Сынок! — воскликнул герр Нойберт.

Но тот ловким движением увернулся и от его объятий.

— Я не ваш сын! — заорал он на отца. — Вы — семья сумасшедших! Выпустите меня! Отец! Отец!!!

— Я ЗДЕСЬ!!! — раздался громовой голос, и посреди спальни возник страшного вида старик. Его глаза были обведены черными кругами, а лицо почти скрывала седая борода. Но если присмотреться получше, то можно было разглядеть, что это не волосы, а тонкие развивающиеся черви.

Он взмахнул руками и превратился в черного пса с белым пятном на боку.

— Ко мне, мой мальчик! — проревел колдун. Людвиг вскочил на него верхом.

— Он хочет снова забрать его! — закричала фрау Моника.

Еще мгновенье — и чета Нойбертов окончательно потеряла бы сына…

Но Розалина как молния бросилась на Черного Пса и вцепилась тому в глотку. Шварцхунд заорал от боли и резко дернулся. Людвиг слетел с его спины. Господин Генрих, не теряя времени, подхватил сына на руки и выбежал с ним из комнаты. Шварцхунд, с неимоверным усилием вырвался из пасти Розалины и бросился вслед. Овчарка кинулась за колдуном.

— Нужна сажа! Хоть один скребок! — потребовал сказочник у фрау Моники и помчался на помощь Розалине.

Воинственно настроенная мать поспешила вниз, где шел настоящий бой за её ребенка. Теперь Черного Пса было уже невозможно захватить врасплох: он уже не оборонялся, а сам нападал на отважную овчарку. Господин Генрих схватил тяжелые каминные щипцы и тоже храбро кинулся в драку. Невообразимое рычанье и лай неслись по всему дому. Прохожие удивленно говорили: «Впервые так разгулялась семья Нойбертов!».

Шварцхунд, хорошенько получив щипцами по спине, раскрыл свою черную пасть и дохнул на нападавших синим огнем и серой. Огненные языки долетели до штор на окне, и те сразу занялись пламенем!

— Пожар! — захохотал Черный Пес. — Спасайся, кто может! — И дохнул ещё и ещё раз: на шелковый абажур и на ковер.

Густой дым потянулся по всему дому. Господин Нойберт сбивал огонь с одежды, потом настежь распахнул окна, а огонь уже двинулся от ковра к дверям гостиной. Тогда хозяин кинулся кинулся звонить в пожарную часть.

— Спасайте мальчика через черный ход! — крикнул Розалине Егорий. — Что вы медлите, госпожа Нойберт? Где сажа?

— Скоро в саже будет весь дом! — в панике ответила она. — Надо тушить пожар!

— Потушат без вас, фрау Копуша! — закричал Егорий. — Делайте то, что я вам велел, если не хотите потерять сына навсегда!

Внизу стали собираться любители подобных зрелищ.

— Это — от бенгальских огней, — говорили одни.

— От хлопушек, — настаивали другие.

— От елочных свечей! — со знанием дела утверждали третьи.

А Шварцхунд разбушевался не на шутку: от его дыхания и рычания всё в доме кружилось и вылетало из окон на улицу. Он крушил все, что попадало под руку. Наконец, к Егорию подбежала запыхавшаяся фрау Моника, с полным скребком сажи.

— Отвлеките Черного Пса! — тихо приказал ей сказочник.

— Эй, господин Шварцхунд! — позвала колдуна фрау Нойберт. — А Людвиг со своим отцом уже на улице!

Черный Пес стряхнул с себя Розалину, освободился из рук Егория и кинулся к окну. А под окном собралась приличная толпа зевак. Весь квартал с тревогой следил за страшными событиями, не вполне понимая, что же происходит. Пожарные раскрутили брезентовые рукава для подачи воды.

Шварцхунд не успел даже повернуться, а Егорий мазнул его сажей прямо по белому пятну на боку. Черный Пес дико завыл, шкура его задымилась и вспыхнула.

Толпа ахнула. На её глазах огромный лохматый пес превратился в старика, полыхавшего синим пламенем. И — не успели пожарные направить на окно струю воды — огонь во всем доме внезапно погас, а сам старик исчез.

Стало тихо и странно. Сами по себе все вещи и утварь, выпавшие на снег, словно в обратной киносъемке, влетали назад в окна. Вновь заколыхались сгоревшие шторы. Все. что было разбито, сломано или сожжено как ни в чем не бывало являлось в своем первозданном виде. И вскоре от пожара не осталось не только следа, но даже запаха гари.

Растерянный брандмейстер никак не мог взять в толк: был пожар на самом деле или его не было. Наконец, уяснив, что помощь не понадобится, он принял решение оштрафовать семью Нойбертов за ложный вызов. И господин Генрих с радостью выложил пятьсот марок. Еще бы!

Зеваки разошлись, а чудеса не кончились. Как снег из облака, с потолка в доме Нойбертов, стали плавно опускаться и ложиться с шуршаньем на пол, на стол, на постели и подоконники страницы неизвестных сказок. Они были на разных языках. Одни были напечатаны на пишущей машинке, другие написаны то пером, то карандашом. Понять, какая страница от какой сказки — не было никакой возможности, их просто собирали и складывали на столе в лаковый чемоданчик.

Одни листы были мятые, другие обгорелые, третьи разорванные, попадались даже исписанные маленькие клочки.

Утром, когда городские гуляки ещё спали крепким сном, а над Майном встало январское холодное солнце, и Людвиг проснулся в своей семье, и в доме Нойбертов воцарилось веселье, а редкие прохожие, заслышав смех из окон, удивленно качали головой: «Ишь ты! Не нагулялись еще!..» — страницы все ещё падали и падали, как падают с тихим шелестом при ласковой погоде осенние листья…

Спустя сутки, в одной из газет Франкфурта-на-Одере, появилась сенсационная заметка. В ней сообщалось о том, что «на окраине города — в старом парке — были обнаружены дети, пропавшие в разное время и разных городах Германии. На вопросы полиции и врачей, как они туда попали и где были до этого момента, дети не могли ответить. Они абсолютно ничего не помнили.

Сейчас найденыши находятся в больнице. Их фотографии разосланы во все города, с целью установления точных имен и адресных данных» — писала газета.

Все это — спустя сутки.

А с потолка в доме Нойбертов все ещё как голуби слетали сказки.

Только на третий день можно было с уверенностью сказать: кажется всё.

— Кажется всё, — сказал господин Генрих.

— Пожалуй, всё, — подтвердил Егорий. — Вот неожиданность!

На некоторых страницах налипла противная черная шерсть.