В этот вечер Сигмонд был молчалив и сосредоточен больше обыкновенного. Гильда уже хорошо знала, что под маской холодной отрешенности скрывается крайнее раздрожение витязя, что будет сегодня пролита чья то кровь. Чтобы зря не тревожить своего повелителя, Гильда и не пыталась вести его в трапезную на ужин, потому она сама быстренько сбегала на кухню, набрала провизии и тихонько накрыла стол в их комнате. Сигмонд ел равнодушно, без удовольствия похарчился сытной лордовой снедью, походил вперед-назад, подымил своей табачной палочкой и сел на пол, скрестя калачем ноги, уставился пустым взглядом на стену. Гильда знала, что это витязь медитирует в позе лотоса и, присев в сторонке, испуганно гадала, что он утворить хочет, кому собирается пыль с ушей стряхивать. Это может даже и не так плохо, — думала она — что витязю не по сердцу Песни. С таким нравом крутым, если будет он и дальше своими мечами головы недругам сносить, то ей только и останется что стихи слагать, на другое времени не будет. Да где же слов столько взять?

А Сигмонд, поднявшись, заглянул в свой мешок бездонный и достал от туда что-то нужное, не обращая на девушку внимания, снял с себя одежду и облачился в новую, вынутую из рюкзака. Не сдержалась Гильда, ахнула, положила на себя знак тригона, увидав Сигмонда в таком наряде. Был он весь черный, и штаны и куртка так плотно облегали тело, что если бы не цвет, казалось бы, и нет никикой одежды. На ногах были легкие тапочки, а на голову он натянул, нет не шляпа это, скорее мешок, только с дырками на глазах и у рта прорезанными, даже на руки надел черные перчатки. Подержал свои мечи, положил обратно, видимо решил обойтись саями, засунул их себе за пояс. Огляделся по сторонам, обнаружил на лавке черную тряпицу, обмотался ею на подобие кильта — привык уже. И, отворив дверь, словно дух тьмы, растворился во мраке ночи.

Ни жива, ни мертва, с замиранием сердца, ждала Гильда возвращения своего витязя. Время тянулось с изнуряющей медлительностью, совсем извелась, все то казалось, что вот поднялся шум во дворе, вот убивают Сигмонда, а она сидит как неприкаянная, ничем помочь не может. Что чей-то подлый клинок, коварно вонзается в спину богатырскую, и не крикнуть Гильде упреждающе, не кинуться, удар на себя принимая. И лежит герой на сырых, холодных каменьях замковых, струится благородная кровь из глубокой раны и некому эту кровь унять, и некому поддержать его в последний смертный час тяжкий.

Худо было Гильде, кляла она женскую долю горькую, что заставляет провожать на труды ратные, губительные, самого дорогого человека, и ждать его в бесполезной маяте, а не идти рядом среди звона сталкивающихся клинков, не служить верным оруженосцем, не встречать победу ли, гибель ли, но вместе обоим.

Так ждала Гильда, страдала и не заметила, как тихо отворилась дверь и скользнула в нее беззвучная ночная тень. Да не тень — Сигмонд это, живой, невредимый, снял с головы убор свой чудной, доволен, улыбается, перчатки стягивает. Бросилась к нему Гильда, помагает, принимает вещи, а сама в глаза заглядывает, норовит как бы невзначай притронуться — он ли в самом деле, цел ли, не ранен часом, удачен ли ночной поход был.

— Все нормально, девочка. Волновалась, не спала? Ну и зря, пустяки какие. Видно мне на роду написано помогать клану Серой Волчицы. Я их парня из клетки выпустил, заодно уже и всех остальных, пусть старый Скорена обрадуется завтра утром. Далеко-то ребята будут, не догонит. Не повезло только одному из его прихвостней, дернула его нелегкая по ночам возле возов таскаться. Шутник, понимаешь ли нашелся, в спящих людей копьем, через прутья тыкать. Отшутился, юморист-сатирик.

Попил с удовольствием молока, потянулся крепким своим телом, словно сытый лев, тряхнул гривой. — Ну, ложись спать, а то час поздний, завтра нам работа будет, пропала потеха Скоренена, захотят господа борцов смотреть. Мы им покажем.

А с утра был в замке великий переполох и смятение, когда обнаружили клетки, где приговоренные узники сидели, открытыми и пустыми, а подле них — мертвого человека Скорены с рассеченным от уха до уха горлом. Испуганно перешоптывались и высокородные лорды и люди их кланов и челядь, что не к добру это. Что не иначе, как ночной демон спустился из темных туч в замок и сотворил все эти беды. А пуще страшились слухами, что проник этот демон в покои старшего лорда Скорены и ни стража бессонная, ни верные гридни, ни крепкие запоры не были ему преградой, потому как сошел он по лунным лучам в оконце башенное. А что побывал он в тех покоях, было известно достоверно — нашли там по утру испуганные слуги, на ложе лордовом поверх одеял, свежесодранную, еще кровь не засохла, волчью шкуру. И все не сговариваясь поняли, что дурное это знамение, что грозит клану Скорены беда близкая, тяжкие испытания грядут, уже не за горами высокими, не за долами широкими, здесь, рядом стоят под стенами крепостными, у самых ворот замковых.

Понуро собирались гости за утренним столом. Непривычно тихо было в людской трапезной. Тихо перешоптывались, туманно намекали, глаза отводили. Сигмонду товарищи рассказали ночные страсти, но к их огорчению витязь вкушал бесстрастно и к кошмарной повести отнесся с равнодушным неинтересом. Гильда, видя, что молчит ее повелитель, и сама помалкивала. Только тихо в тарелку посмеивалась, прятала лукавый взгляд.

Однако же обильное угощение и возлияния скоро прогнали рассветную унылость и уже говор громкий стал слышен, смех веселый. На дворе для соревнований выделили площадки, песком посыпали. Стали собираться зрители, посмотреть на кулачные забавы. Только младший лорд Скорена смотреть на это не захотел и ускакал на охоту вместе с сыном да несколькими своими людьми.

Поначалу бились балаганные борцы с желающими из поселян, толпой пришедших из соседних деревень на барский праздник, и всякими другими людьми не сведуюшими в боевом искусстве. Побеждали большей частью профессионалы. Вот и Олвин побил двоих, и хоть имел окровавленную физиономию, но и вид довольный. Тут стали выходить бойцы поопытнее, ратные люди из наемников и младших кланщиков. С этими биться было труднее и число артистов постепенно уменьшалось.

Конечно, это не касалось Сигмонда, для которого все соперники были равно неумелыми. Витязь, отдохнувший и заскучавший за предъидущие бездельные дни выступал с воодушевлением. Свои встречи он проводил по полной программе, выполнял коронный трюк с падением, эффектные броски вызывали восторг зрителей. Иногда, для большего интереса он заядло боксировал, обмениваясь бесчисленными ударами, но только кулаки соперника никак не могли достичь цели, они или бесцельно рассекали воздух, или останавливались Сигмондовым блоком. Зрители были в восторге и у площадки, где выступал Сигмонд, толпилось больше всего народу.

Ночные страхи покинули обитателей замка. Приближалась кульминация сегодняшнего увеселения. Из всех нанятых борцов, дееспособными оставалось лишь несколько человек. Они, в том числе и Олвин, как ни странно это было это Гильде, гордые своим мастерством и силою, однако дышали тяжело и часто, лица их были в крови, на теле виднелись многочисленные синяки и ссадины. Предстояло теперь им сразиться с отборными бойцами, которых высокородные лорды против них выставлять изволят. Не совсем честным показалось это Сигмонду. Не совсем по рыцарски это было — проводить поединки между свежими, отдохнувшими спортсменами и людьми, измотанными предъидущими встречами. Из всех балаганных борцов только Сигмонд был по-утреннему свеж, так, словно и не выступал против многих бойцов, не побеждал всех соперников. Да ему и правда это было не в тягость.

Противник, выходя против Сигмонда, видел перед собой только высокого мужчину, подвижного, мускулистого, но с комплекцией необычной, видел безволосый, как у юнца, подбородок, и от того не ожидал, что встречается не со своей ровней, а с боевой машиной, которая неторопливо, методично рубит и валит все на своем пути. Они не знали, сколь гибко его тело, сколь быстра реакция и скоры движения, сколь совершенна координация, они не предвидели, какая тренированная сила скрыта в его мышцах. Но не эти качества были самыми главными. Владел витязь исскусством рукопашного боя с мастерством редким и для его мира, и совершенно неизвестным в мире лордов и их кланов. Он опережал своих соперников не просто быстротой реакции. Долгие тренировки обучили его по малозаметным признакам — взгляду, дыханию, жесту, определять время и направление атаки. Поэтому Сигмонд выполнял контрприем раньше, чем его противник начинал нападение. И не удивительно, что все удары противника использовались против того же противника. Сам витязь иногда казался даже медлительным, в его движениях отсутствовала суетливая нервозность или необдуманная горячность. Плавно, в одном ритме скользил по рингу, но траектория его движения была непредсказуема. А потом плавность внезапно, без перехода сменялась взрывом удара, такого быстрого, что не только противник не успевал защититься, зрители толком не могли разглядеть. Бился сосредоточенно, руководствовался не логическими соображениями, но логикой боя. Только в малой степени, в общей стратегии поединка его разум руководил телом, в основном двигал им автоматизм, выработанный многими годами тяжелых занятий. И подсознание никогда не подводило.