- Сорок два, - автоматически поправил Малыш и осекся. - Карлсон, а это в самом деле ты? - произнес он со смешанным чувством.

- Нет, - обрубил старик, и воздух комнаты наполнился горечью. - Я уже не Карлсон, и ты давно уже не Малыш.

Голос старика дрогнул, он потупился.

- Как же так? - вспылил вдруг Малыш. - Почему ты улетел и перестал появляться? Где ты пропадал? Почему?

Он задохнулся, а старик только покачал головой:

- А где был ты?

Малыш открыл было рот, но не нашел, что сказать.

- Я скажу, - продолжил старик. - Ты вырос, и я перестал быть тебе нужным. Зато я был нужен другим "малышам".

- А теперь?

- А теперь... - Старик приподнялся на локте, протянул ссохшуюся руку к стакану с водой, что стоял на тумбочке, сделал глоток. - Теперь я скоро умру, и Карлсона не будет вовсе. Да уже нет. Мне трудно встать с постели, не то, что летать.

Малыш почувствовал, как что-то сдавило горло, резко встал.

- Ты куда? - окликнул хриплый голос.

- В магазин, - тихо шепнул Малыш. - За тортом со взбитыми сливками. А еще надо конфет и варенья.

- Сладкоежка, - хмыкнул старик. - Колбасы купи. И пива.

Малыш обернулся, недоверчиво посмотрел на Карлсона.

- Со мной не соскучишься, - улыбнулся старик, и впервые за вечер он напомнил Малышу того, прежнего Карлсона.

* * *

На кладбище было холодно. Дул ветер, плевал в лицо изморозью. Он шел за гробом и боялся разреветься, как тогда в детстве. В голове снова звучал до боли знакомый голос: "Не реви. Это ты ревешь или я реву?"

Он всхлипнул и через силу улыбнулся, посмотрел на старика, что лежал в гробу. Штаны с пропеллером сменил строгий костюм, рыжего парика, что заменял последние годы густую шевелюру, не стало. Солидный лысый господин совсем не походил на того веселого толстяка с пропеллером. Гроб опустился рядом с ямой, желающие проститься вереницей потянулись к телу.

Откуда столько народу? - удивился Малыш. Он вопросительно посмотрел на старика, но тот молчал. Тихо опустилась крышка, неспешно опустили гроб в яму, сверху посыпалась земля.

Люди смотрели на происходящее с молчаливой тоской. Откуда их столько?

Догадка пришла неожиданно, сама собой:

- Малыш, - негромко окликнул он.

Собравшиеся у гроба люди вздрогнули, как один, закрутили головами, натыкаясь взглядом на взгляд, смущенно опускали глаза. Малыш развернулся и быстро пошел прочь.

* * *

В домике на крыше было пусто и холодно. А может, это его пробил озноб? Малыш сел на кровать, перед глазами замелькали последние недели. Он таскал старику сладости, а тот в лучшем случае жевал колбасу и судорожно заглатывал пиво.

Один раз попросил чашку чая. Малыш обрадовался, притащил банку малинового варенья. Старик поморщился, но сладкой жижи в себя все-таки залил. Из вежливости. "Свершилось чудо! - обрадовался тогда Малыш. - Друг спас жизнь друга!" Но старик лишь пробормотал, что никакого чуда уже не будет. И вообще, чудес не бывает.

Нет, не бывает. Даже рыжий толстяк, чудо его детства, перестал быть чудом. А перестал ли? И вообще...

Он встал и подошел к шкафу, снял с вешалки потертые штанишки с пропеллером. Взял с тумбочки рыжий парик. Когда он подошел к зеркалу, на него взглянул рыжий толстяк. Штанишки, вопреки ожиданиям, не повисли мешком, а ладно осели на пивном брюшке. Парик выглядел как его собственные волосы. Вот только тот был веселый, и вообще мужчина хоть куда, в полном расцвете сил. А он...

А что он? Он в меру упитан и вообще, в полном расцвете сил. Он улыбнулся своему отражению, и на душе потеплело. Карлсон не должен умереть. Что бы там ни было в жизни, но это в жизни. А у каждого Малыша должен быть свой Карлсон, вне зависимости от каких-то непонятных Малышам вещей.

Вот только надо будет научиться летать, вспомнить, как едят варенье ложками, улыбаются.

А еще надо научиться быть чудом...

ОТДАТЬ ДУШУ

Надежде Агеевой

- Вы Дьявол? - поинтересовался я у вошедшего, солидно одетого мужчины с лицом пропойцы.

- Нет, - ответил тот, противно улыбаясь. - Но я от имени и по поручению. Имею все полномочия. В чем состоит ваше дело? Хотите продать, обменять, получить что-либо?

- Отдаю душу, - пожал я плечами, мне казалось, что это само собой разумеется.

- Дайте взглянуть... Кхм, что ж, вполне приемлемая штука, ваша душа. Чистая, почти детская. И что хотите? Денег? Власти? Славы?

Я не хотел ни денег, ни славы, ни, тем более, власти. Перед глазами встало милое, словно бы светящееся изнутри лицо. Глаза ее смеялись, и я в который раз почувствовал, как тону в этом омуте, захлебываюсь, иду на дно, чтобы остаться там навсегда. Ради нее я готов отдать все, но что у меня есть? Ничего, только душа.

- Вы это серьезно? - вылупился на меня полномочный представитель Лукавого. - С ума сошел, мальчишка! На хрена оно тебе?!

Я пожал плечами, сказал просто:

- Люблю ее.

- Так взял бы и...

- Нет, - оборвал я. - Мне не нужно брать, вообще ничего не нужно. Просто хочу, чтобы она была счастлива.

- И поэтому продаешь душу? За исполнение ее желаний? - гость явно пребывал в недоумении. - Ты ненормальный? Зачем это?

- А как иначе? - в свою очередь удивился я.

- Романтик, - произнес мужчина с таким брезгливым презрением, будто обозвал дураком. - Ну ладно, мое дело маленькое. Вот договор, подпиши кровью, как только подпишешь, вступит в силу. Все, привет.

Оставив меня наедине с листом пергамента, гость повернулся спиной и растворился в воздухе.

- Сам дурак, - обиженно пробормотал я и пошел на кухню.

Нож легко вспорол ладонь. Накапав в блюдце крови, я макнул туда перьевую ручку и начертал на пергаменте свой корявый автограф. Договор с шипением впитал кровь, вспыхнул и исчез. А на следующий день я увидел результаты.

* * *

Мысли ползли липко и неторопливо, будто слизняк по травинке на берегу пруда. Странно. Вот она почти и кончилась, эта странная сказка с нелепым концом под названием жизнь. Все так быстро, что даже немного обидно. Хотя, с другой стороны, я старый больной маразматик, лежу на больничной койке и жду не дождусь, когда все это закончится. Кому я нужен? Ей?

Я открываю глаза. Она смотрит на меня. Такая же молодая, как пятьдесят три года назад. Это было первым желанием, чтобы она всегда оставалась молодой. В ее глазах пляшет огонь молодости, задор. А я - привязанный к постели старик, я ей в тягость. Она молча смотрит на меня, проводит рукой по моей некогда густой и темной, а теперь безобразно седой и подвыщипанной шевелюре. Я смотрю ей в глаза, я тону. Я люблю ее, и я счастлив. Я закрываю глаза и умираю счастливым.