Сергей Довлатов

Интервью

Молодой журналист, корреспондент многотиражной заводской газеты, надел шерстяную вязаную кепку, застегнул воротник плаща и вышел на улицу.

Стояла осень с дождями и туманами, с грязной, потемневшей листвой у края тротуара, с неоновыми бликами на мокром асфальте, с пугливым солнцем, высоким и слабым, когда непонятно, то ли зима уже позади и солнечные лучи становятся все надежнее среди быстрых облаков, то ли кончилось лето и серые тучи все плотнее заслоняют от нас последний свет. Корреспондент любил сырую балтийскую осень и немного гордился этим чувством, которое требовало от него известной доли самоотречения. Ему было приятно ощущать себя человеком, созданным для трудных чувств.

"Красота должна сопротивляться,- формулировал молодой газетчик,пыльный куст у дороги мне милее голландских тюльпанов, которые бесстыдно выставляют напоказ свои яркие краски. Мне чужда знойная прелесть Южного берега Крыма, мне претят архаические красоты старого Таллина, так же, например, как живопись Куинджи, сияющая фальшивыми драгоценностями, или даже музыка Шопена, столь удобная для любви. Мои кумиры - неуклюжий, громыхающий заржавленными доспехами Бетховен, вечно ускользающий создатель Тристрама Шенди, безжалостный, мертвенно-зеленый Брак..."

В Голландии знакомый наш не был, в Крыму побывал лет десять назад, Бетховена и Шопена толком не слышал никогда, но умудрялся живо судить о вещах, ему почти неведомых. Эта черта немного смущала корреспондента, но постепенно он с ней примирился, видя в этом проявление артистизма, свойственного ему как человеку пишущему.

Но ленинградскую осень он действительно любил. Ему нравилось поднимать шуршащий воротник плаща, ему нравилось прикуривать, заслонив ладонью огонек от ветра, ему импонировало движение, которым встречные женщины убирают мокрые волосы со лба...

Корреспондент пересек двор с бездействующим фонтаном, прошел вдоль газонов под ветками, миновал высокую больничную ограду, помедлил на троллейбусной остановке, где со скрипом качалась жестяная табличка, и зашагал на работу пешком, вглядываясь в тусклый сентябрьский беспорядок.

На перекрестках теснились автомобили, сизые голуби неохотно уступали им дорогу, взлетая из-под самых колес. Небо было четко разлиновано трамвайными проводами, в серо-голубом пространстве между крышами, как на телеэкране, проплывали облака.

Первая сутолока рабочего, утра спала, газетчика обгоняли полупустые автобусы и трамваи, навстречу шли женщины с хозяйственными сумками. Он свернул в переулок, обогнул старую церковь с грудой пустых почерневших ящиков перед входом, вышел на бульвар.

Заводские корпуса возвышались над кварталом. Их геометрические очертания спорили с вздорной пестротой двухэтажных домов, газетных киосков, овощных палаток, и даже здание церкви казалось легкомысленным на этом строгом фоне.

Редакция помещалась неподалеку от заводских стен, в двухэтажном доме с потемневшим от дождя и снега фасадом. Когда-то здание было жилым, а теперь в нем размещались вспомогательные подразделения завода - отдел технического обучения, АХО и редакция заводской многотиражки "Сигнал".

Журналист достал газеты из почтового ящика, поднялся на второй этаж и, отыскав под ковриком ключи, распахнул дверь. Взлетели бумажки со столов, дрогнули шторы на окнах.

Положив свежие газеты редактору на стол, он сел, вытянул ноги и достал первую в этот день сигарету. Сразу же немного закружилась голова и, как обычно, слегка испортилось настроение.

"Я ненавидел беспорядок с детства,- думал он,- так почему же вместо того, чтобы прибрать, я сижу и тупо взираю на весь этот бумажный хлам? Может быть, в русском человеке такое заложено от природы? - обобщил он. Взять хотя бы персонажей горьковской ночлежки. Они без конца рассуждают, травят бедную Настю, вместо того чтобы подмести, побелить стены и вообще немного благоустроить свое жилище. Впрочем, я и сейчас рассуждаю, вместо того чтобы взяться за дело. Как часто слова избавляют нас от необходимости взяться за дело!" - подытожил наш герой.

Он встал и подошел к окну. В ворота дома напротив въезжал грузовик. В кузове его громоздилась мебель, сияло овальное зеркало, привязанное к шкафу, стулья торчали ножками вверх, покачивал твердыми листьями фикус.

- Хоть бы снег пошел,- вслух произнес журналист,- хоть бы снег пошел!

...Шеф кинул на стол берет с коленкоровым ромбиком на подкладке, снял плащ.

- Привет,- сказал он, усаживаясь,- как настроение?

- Так себе,- буркнул корреспондент.

- Отлично,- не вникая, произнес шеф,- отлично. Пора браться за дело. Вот с чего мы начнем. Разыщи в четвертом цехе Горелова и возьми у него интервью. Это молодой член партии, ударник коммунистического труда, представитель рабочей династии, спортсмен и вообще мужик хороший. Твой материал запланирован в очередной номер. Должен лежать на столе не позднее чем в среду утром. Условное название: "Портрет героя". Объем - строк двести. Меньше звона и фанфар, сейчас это не модно. Побольше теплоты и убедительных фактов. Человечинка нужна, ты меня понял? Запиши на всякий случай: четвертый цех, Горелов Павел, молодой коммунист, ударник, спортсмен, потомственный рабочий. Такова общая схема. Ну, действуй! Что это у тебя на лице?

- Раздражение после бритья,- вяло ответил наш герой.

- А-а, ну ладно. Вопросов нет?..

...Корреспондент положил в карман авторучку, блокнот и зашагал к проходной, купив по дороге импортные сигареты в целлофановой обертке.

Около металлического турникета стоял вахтер. На боку у него висел старинный парабеллум в черной исцарапанной кобуре. Вахтер долго разглядывал новенький зеленый пропуск.

"Ладно, пусть,- терпеливо думал корреспондент,- человек с пистолетом на боку обязан взвешивать каждый свой поступок".

- Тут у вас борода,- сказал наконец вахтер,- а в натуре ее не видать. Расхождение. Постойте здесь.

- Пока борода не вырастет? - спросил журналист. Через минуту пришел начальник смены с петлицами на вороте, лысый, взглянул на фото, потом, на оригинал.