«Какая профессиональная цель? Будет война, дружок!»
18 января 1914 г., в день основания империи, Гитлер писал к празднику акварель «Бранденбургские ворота», когда к нему поднялся через три пролета и, запыхавшись, постучал в дверь (у Гитлера был отдельный вход) полицейский чиновник Херле и ошеломил его неприятным известием, что дезертир должен в течение двух дней явиться в Линц, иначе – далее последовали обычные в подобных случаях угрозы. Ради предосторожности двое полицейских заблокировали лестницу и доставили художника в австрийское консульство в Мюнхене. Теперь ему предстояло доказать, каким хитростям он научился за три с половиной года в венских ночлежках. Нет-нет, он никакой не беглец, но просто немного безалаберный, он молодой художник, он еще только учится, никаких политических интересов у него нет, он очень бедный и очень больной. Так Гитлер вышиб слезу у работников консульства, и те доложили в Австрию:
«По сложившемуся у нас впечатлению, содержащиеся в прилагаемом оправдательном письме данные полностью соответствуют истине. Поскольку Гитлер кажется очень лояльным, мы временно воздержимся от требования экстрадиции».[20]
Гитлеру дали две недели и, поскольку он был так беден, послали на военно-медицинскую комиссию в расположенный поближе Зальцбург. Он применил весь набор трюков опытного уклониста, и результат был такой, какого он хотел:
«К воинской и вспомогательной службе не годен, слишком слаб. Носить оружие не способен».
«Bildnis des Führers» by Franz Triebsch, 1941
В пивной «Хофбройхаус» в этот вечер радостно кутила кучка здоровых людей, среди которых ораторствовал молодой художник.
Через полгода разразилась первая мировая война, и в день объявления войны вполне здоровый Гитлер махал шляпой в многотысячной толпе, собравшейся перед Фельдхеррнхалле, в знак готовности идти добровольцем. Он сразу же обратился к баварскому королю с просьбой разрешить ему служить в баварском полку, и его «ликование и радость не знали границ», когда уже на следующий день он был зачислен. Службы в австрийской армии, солдат которой немцы называли «шнурованными ботинками», он избежал.
Австро-Венгрия после войны распадется, – думал Гитлер и правильно оценивал ситуацию. Немецкая Австрия, избавившись от инородных частей, соединится с победоносной Германской империей – в этом он был убежден. Евреи и социал-демократы – для него это были близнецы – исчезнут с поверхности. Гитлер приветствовал войну как путь к цели: избавиться от влияния евреев на народы Германии и Австрии и на обоих императоров.
Судьба казалась ему милостивой, и его радость росла с каждым часом:
«Кучка еврейских вожаков оказалась вдруг одинокой и покинутой. Теперь настал момент выступить против всего мошеннического сообщества еврейских отравителей народов. Над ними надо устроить процесс, не обращая внимания на крики и стенания. Слякоть международной солидарности одним ударом выбили из голов немецкого рабочего класса, – говорил он со все большим воодушевлением семейству Попп, собирая свои вещи. – Вожди всего этого движения сразу же окажутся за решеткой. Над ними нужно устроить скорый суд. Власть должна употребить все средства для искоренения этой чумы».
С такими представлениями маршировал он после нескольких недель обучения в рядах 2-го баварского пехотного полка, который коротко называли полком Листа, распевая патриотические песни, мимо мокрых от дождя засеянных репой полей и изгородей Фландрии. Через несколько дней от полка осталась половина, а еще через несколько дней – четверть.
«Добровольцы полка Листа, может быть, не научились сражаться, они только умели умирать как старые солдаты».
При первой же передышке солдата Гитлера произвели в ефрейторы и наградили Железным крестом 2-го класса. Война длилась всего несколько месяцев.
Ординарец при штабе полка быстро стал опытным солдатом. Офицеры полка Листа знали Гитлера по имени, а унтер-офицеры и солдаты удивлялись его начитанности. В правильно построенных речах он излагал причины, которые привели к мировой войне: главными виновниками для него были евреи в правительстве Австро-Венгрии:
«Этот союз нужно разорвать чем раньше, тем лучше для немецкой нации и для немцев в Австрии. Оставить на произвол судьбы монархию Габсбургов – это вообще не жертва, так как у Германии в результате станет меньше врагов. Мы надели стальные каски не ради сохранения прогнившей династии, а ради спасения немецкой нации от международных еврейских апостолов равенства».
Друзья часто возражали ему из упрямства или просто чтобы его завести.
«Чего вы хотите? – кричал он в ответ. – Война нужна. Иначе весь мир превратится в один большой универмаг, который будет принадлежать евреям, а немцы в нем будут в лучшем случае бухгалтерами».
Бывший командир полка Листа, полковник Штатный, давал такую оценку:
«Фронт в Северной Франции и Бельгии, на котором постоянно находился полк Листа, был очень беспокойным, все время шли жестокие бои, и к каждому солдату полка предъявлялись самые высокие требования в плане готовности к самопожертвованию и личной храбрости. В этом отношении Гитлер был образцом для своего окружения. Его выправка, его образцовое поведение в любых боевых ситуациях производили сильное впечатление на его товарищей. Благодаря этому, а также его скромности и удивительной личной непритязательности он пользовался большим уважением как среди равных, так и среди старших по рангу».[21]
Когда уже никто не хотел пробираться с донесениями под ураганным огнем к засевшей в окопах на передовых позициях пехоте, Гитлер вызывался на это добровольно. При важных донесениях должны были идти двое, чтобы дошел хотя бы один. Обычный «напарник» Гитлера в этом деле, ефрейтор Брандмайер, вспоминал, когда Гитлер еще не пришел к власти:
«Я находился рядом с Гитлером, когда снаряд попал прямо в окоп. Накат разлетелся на тысячу кусков, повсюду летели осколки. Ослабев от страха, я еще не осознавал, что произошло нечто ужасное. А когда я снова пришел в себя, я увидел, как Гитлер идет по телам четырех убитых и семерых раненых».
А вот как бывало, когда приходилось пробираться вперед с донесениями:
«Мы падали то в одну воронку от гранаты, то в другую. На нас дождем сыпались осколки снарядов и грязь. Мои нервы отказали. Мне хотелось остаться лежать на одном месте. Гитлер ободрил меня, он сказал, что когда-нибудь родина тысячекратно вознаградит нас за наше геройство».[22]
С каждым годом все больше сказывалась нехватка унтер-офицеров. Но унтер-офицером Гитлер за шесть лет службы так и не стал. Согласно более позднему отзыву одного офицера, «у Гитлера не было никаких качеств руководителя», но это неверно. Война не принесла того, на что Гитлер надеялся, не избавила Германию от евреев. Уже в начале 1915 г. он писал своему другу, асессору Хеппу в Мюнхен:
«Я часто вспоминаю о Мюнхене. У каждого из нас лишь одно желание: поскорее окончательно разделаться с этой бандой, любой ценой, и чтобы те из нас, кому повезет, вернувшись на родину, увидели ее очищенной от чужаков, чтобы благодаря тем жертвам, которые ежедневно приносят сотни тысяч из нас, благодаря потоку крови, которая ежедневно проливается в борьбе против враждебного мира, Германия разбила бы не только внешних врагов, но и наш внутренний интернационализм. Это было бы важней любых территориальных приобретений. А с Австрией будет так, как я всегда говорил».[23]